— Завтра будет.

И уже на другой день вечером в специальной квартире начались занятия.

А тем временем паспортное бюро Марии Пашковской изготовило бумагу эа подписью Майера. Заказали десять полицейских мундиров — их изготовить было легче, чем жандармские, да и выправка у полицейских не такая яростная, как у жандармов.

Зофья нашла в Иерусалимских Аллеях квартиру — с проходным двором, на первом этаже. В этой квартире, хозяева которой были своими людьми для Зофьи, велась вся подготовка к операции. Кроме того, было подготовлено еще несколько конспиративных квартир, где надлежало укрыть освобожденных смертников.

— Давайте продумаем весь обратный путь из тюрьмы, — предложил Феликс за день до операции. — Кучер-то будет тюремный.

— Пустое, — отозвался Марцелий. — Двадцать человек да не справимся с одним кучером?

— А куда поедете?

— Разумеется, за город.

— Но куда?

Минутное молчание, которое прервала Зофья, нервно курившая папиросу за папиросой.

— За городом живет один мой знакомый. Товарищ Стефан. Около его хутора тянется какой-то длинный и высокий забор. Надо его немедленно обследовать. Болеслав, приглашаю вас на прогулку.

— С удовольствием. А пока… нас с вами, Зофья, и товарища Марцелия приглашают на заседание ЦРК.

Заседание было коротким и тревожно-торжественным.

Кон сказал:

— В случае удачи… надо будет от имени ЦРК выпустить воззвание к рабочим… с извещением об освобождении смертников. Я уж и заголовок придумал — «Наша амнистия».

— Не увлеклись ли вы? — спросил Ян.

— Как будто нет.

— А что скажет товарищ Марцелий?

— Надо, чтобы Болеслав перед отъездом в тюрьму выступил перед рабочими. Пусть скажет им, что в случае неудачи семьи их не будут оставлены на произвол судьбы. О них позаботится партия, — сказал Марцелий.

— Когда планируете операцию? — спросил Ян.

— Завтра в ночь.

— Правильно. Послезавтра открытие Государственной думы…

— Да, это было бы ловко, — возбужденно сказала Зофья, — если бы мы к этому времени успели.

В сумерках все участники операции вышли во двор, построились в две шеренги. Офицер-инструктор, присланный Буйно для муштровки команды, прошелся перед строем и, потирая руки, как игрок перед карточной игрой, хохотнул:

— Выправка — что надо. Только вот рожи подгуляли. Разрешите сдать дела? — обратился он к Феликсу.

— Да, вы свободны. Выражаю вам благодарность от имени Центрального рабочего комитета.

Офицер козырнул, четко повернулся, щелкнув каблуками, и отошел в сторону.

— Товарищи! — негромко заговорил Кон, обращаясь к рабочим. — Центральный рабочий комитет партии горячо приветствует вас перед выполнением суровой боевой задачи и желает вам успеха! Мы все уверены в успехе, ЦРК тоже считает операцию вполне осуществимой. Но вместо с тем он уполномочил меня заявить вам от его имени, что как бы ни обернулись дела, попечение о ваших семьях партия берет на себя. Вы выполняете свой долг перед партией — партия выполнит свой долг по отношению к вам. Я, лично наблюдавший все время за приготовлениями, не колеблясь заявляю: успех несомненен…

Шеренги сломались. Рабочие наперебой пожимали Феликсу руки. Подошел и офицер-инструктор, взволнованный и растроганный, он тоже молча пожал всем руки.

Рабочие, которым предстояло бросить свою жизнь на карту, всё повторяли:

— Ничего! Справимся!

— Освободим!

— Вот будет радость!

В семь часов вечера все в последний раз собрались в квартире на Иерусалимских Аллеях. Приехал и офицер-инструктор, хотя миссия его уже закончилась. Сидели тихо, разговор не клеился. Время тянулось мучительно долго. Феликс то и дело посматривал па часы.

— Еще только восемь…

— Еще только девять…

Но вот стрелки подошли к десяти. Феликс поднялся, сказал:

— Ну, товарищи… Готовьтесь. Иду телефонировать смотрителю. Не позже, чем через полчаса, вернусь.

Вот и тайная квартира с телефоном. Феликс откашливается, снимает трубку, просит соединить с тюрьмой Павнак. Мучительно долго не удается соединиться. Наконец на другом конце провода телефон включился.

— Кто у телефона? — спрашивает Кон якобы усталым голосом.

— Смотритель подследственной тюрьмы…

— Говорит обер-полицмейстер Майер.

— Слушаю, ваше превосходительство!

— Не позже как через час… к вам явится жандармский ротмистр фон Будберг… с моим предписанием. К этому времени должны быть подготовлены… к отправке в Десятый павильон Варшавской цитадели… следующие заключенные… Запишите точно фамилии.

— Слушаюсь, ваше превосходительство!

Феликс медленно, иногда повторяя фамилию по нескольку раз, диктует.

— Записали?

— Так точно, ваше превосходительство!

— Прочтите.

Смотритель перечитывает фамилии десяти смертников. Все точно.

— Действуйте без промедления. К приходу команды все должно быть готово. Приготовьте тюремную карету. Конвоя не надо. Ротмистр приведет свой конвой. Все ясно?

— Так точно, ваше превосходительство!

— Чтобы задержки не было.

— Слушаюсь! Все будет исполнено в точности!

Феликс бросает трубку, скатывается по лестнице и летит на Иерусалимскую.

— Все, товарищи! Вас ждут.

«Фон Будберг» хорошо поставленным голосом, с немецким акцептом, командует (он уже входит в роль):

— Строить команду!

Марцелий, на мгновение приняв стойку «смирно», в свою очередь командует:

— Выходи строиться! Живо! Живо! Построились, Марцелий докладывает:

— Команда построена, ваше высокоблагородие!

«Ротмистр» негромко приказывает:

— Шагом марш!

Пошли. Цок. Цок. Цокают подковки сапог. Над отходящей ко сну Варшавой густо высыпали в высоком темном небе белые осенние звезды. Свет фонарей полосами пронизывает ажурную листву еще не облетевших лип, дубов, ясеней, тянущихся вдоль аллей. Над черной линией крон провалы окон: варшавяне рано укладываются спать. На улицах редко где метнется за угол прохожий.

Чеканя шаг, размеренно-быстро движутся по середине булыжной мостовой. Впереди рубит почти строевой шаг товарищ Юр — он же «ротмистр фон Будберг». За ним, отстав на два шага, — товарищ Марцелий. За старшим команды — в колонне по двое печатают шаги нижние чины.

О чем думают они сейчас? Да и думать-то особенно некогда: вот уже темнеет высокая каменная стена, над которой виднеются два ряда окон тюрьмы под козырьками. Белеют каменные столбы железных ворот, по обе стороны от которых два одноэтажных здания — канцелярия.

У ворот уже ждет старший надзиратель: Юр отдал ему пакет.

Ворота отворились, команда вошла, и за ней снова с лязгом щелкнул замок. У канцелярии увидели тюремную карету с кучером на козлах. Каждый невольно подумал: раскроются ли ворота снова? И когда?

— Быстро смотрителя! — приказал Юр надзирателю.

— Он ждет вас в канцелярии, ваше высокоблагородие…

«Не ловушка ли? — мелькнуло было в голове. — Впрочем…»

Но на размышления времени уже нет. Спокойно вошел в канцелярию:

— Готово?

— Так точно, — немного громче, чем следовало, отвечает смотритель и отдает приказание старшему надзирателю: — Выводи арестованных. — И снова к «ротмистру»: — Его превосходительство уже телефонировал мне…

— Знаю. Пошевеливайтесь.

— Уже выводят.

— Бумага о сдаче арестованных заготовлена?

— Так точно.

— Давайте.

Взял у смотрителя бумагу, вышел. Арестованных построили в коридоре. Стал пересчитывать;

— Один, два, три…

— Прикажете ввести в канцелярию?

— Не надо. Ведите прямо во двор.

Вернулся в канцелярию. В графе «сдал» расписался смотритель, в графе «принял» — «ротмистр фон Будберг».

Простился со смотрителем, вышел во двор.

Арестованных уводили поодиночке.

Все шли покорно. Только один, выйдя во двор, все оглядывался, искал щели. Старший команды — Марцелий — схватил его за шиворот, крикнул:

— Ну-ну, смотри у меня!

Подошли смотритель тюрьмы и «фон Будберг».