Эту проклятую раздвоенность между показухой и сутью с досадой и тревогой Борух находил во всех школьных учебниках. Его однокашники зубрили формулы и стихи, а он насмешливо думал о них, что они полные дурни и забивают свои мозги навозом, как сошедшие с ума пчёлы, которые вдруг стали в изобилии носить в соты не нектар с цветов, а крупицы дерьма из ближайшей помойки. «Пролетарии, соединяясь, должны увеличивать наши капиталы», — это были слова одного из приятелей отца. Борух услыхал их, запомнил и сделал как бы сутью своей личной философии.

Впрочем, может быть, тогда, когда в его судьбе появилась Ида, он ещё не рассуждал в таких категориях, воспоминания о прошлом многое смещают и меняют местами. Как мы субъективны в оценках действительности, так же субъективны и в восприятии прошлого.

Учебники стали из нежеланных просто ненавистными. Борух садился за стол, раскрывал нужную страницу, по сто раз перечитывал условие задачи или какое-то правило и не понимал слов: какая-то каша. Его ноздри ловили запахи от тёти Иды, ступавшей по комнате почти бесшумно в жёлтых английских штиблетах. Он думал о том, как она выглядит без халата и без трусов, и хотел услышать, молчит она или стонет, как мать, когда делает…

Однажды, это было в третий или четвёртый приход, тётя Ида подошла к нему и мягко опустилась возле его коленей.

— Ну, что там у тебя не получается? Давай посмотрим вместе на диктатуру пролетариата…

Он млел, чувствуя тепло её ляжек и чуя телесный запах женщины, вплетавшийся в запахи духов и даже перебивавший их.

— Посмотри-ка, — она вдруг с улыбкой потрогала рукой его возбуждённый член под домашними шароварами. — Неужели ты уже созрел для половых сношений?.. Хочешь погрузиться в меня?

Так прямо и сказала, и сердце его заколотилось:

— Я люблю вас, тётя Ида! — Ему хотелось рыдать от счастья.

— Ну, зачем же тётя? Просто — Ида. Борух и Ида. Мы можем быть друзьями, не правда ли?.. Знаешь ли ты, что такое сперма, эрекция и коитус? Арон уснул, и я тебе расскажу и покажу…

Она встала и распахнула халат. Он обомлел. Она понудила его дотронуться лбом и носом до стриженного лобка. От него пахло точно так же, как от сариного.

— Когда происходит акт, он заканчивается извержением семени. Человеческую жизнь можно измерять добытыми деньгами, прожитыми годами, поверженными врагами, написанными книгами, построенными дворцами. Но самое простейшее измерение человеческой жизни — число семяизвержений в желанное лоно…

Вся жизнь с той роковой минуты сделалась для него числом семяизвержений и суммами необходимых для этого денег, потому что желанное лоно нужно было либо оплатить, либо поместить в приемлемые условия, а это тоже требовало расходов. Коитус и гелд — это сделалось его девизом, и мало кто знает, отчего самый любимый его перстень венчает монограмма — КИГ, где «и» означает Ида, богиня, распахнувшая перед ним ворота в тревожную, бесконечную и… пустую жизнь секса.

Но тогда он только смотрел, стесняясь своей возбуждённости и притворяясь скромным, чтобы ничем не омрачить игривого настроения женщины, которая вполне могла быть его бабушкой.

— Мне нравятся такие мальчики, — сказала Ида. — Пойдём, попробуешь, что это такое.

Она сбросила халат и легла на кровать матери. Борух сразу же заполз к ногам женщины, согласный исполнить любые её желания.

— Сначала ты должен поцеловать всё это, — она указала на сосцы небольших вялых грудей, распавшихся по обе стороны. И языком — вот здесь… У тебя крошечный пенис, и потому ты должен манипулировать всем, что имеешь…

Он был в ознобе и ничего не понимал, кроме того, что допущен в рай.

— Спокойнее, смелее, — командовала она, прикрыв глаза и, видимо, возбуждая себя.

— А теперь можно, тётя Ида?

— Просто Ида… Повторяй все буквы алфавита: алеф, бет, вет, гимел, далет, хей, вав, заин, хет, тет… Когда дойдёшь до самех, я помогу тебе. Но если собьёшься, тебе придётся повторять всё сначала.

Он сделал по её слову и при счёте самех она пальцем помогла ему. Едва почувствовав её лоно, он испустил семя.

— Обсопливелся, — засмеялась она. — Ничего, в следующий раз войдёшь при счёте син или тав. Твой отец заплатил мне большие деньги, чтобы ты отстал от матери и не лез к ней под юбку. Сотворив с матерью, ты уже потеряешь вкус ко всякой иной женщине, у тебя произойдёт умопомрачение… А потом она легла на него, опираясь о кровать локтями, и тёрлась лобком о его живот и трогала всё губами до тех пор, пока он вновь не «обсопливелся».

— Сеанс окончен, — после этого строго сказала она, легко встав и вновь накинув халат — Ты влюбился в меня и пойдёшь за мной хоть на край земли. Правильно я говорю?

— Я влюбился в тебя и пойду за тобой хоть на край земли, — восхищённо повторил Борух.

— Тогда слушай, мой маленький пёс. В четверг после уроков ты придёшь ко мне домой, и я научу тебя делать то же самое в задний проход.

— Зачем это? — спросил Борух, беспокоясь, что больше не увидит Иду.

— Видишь ли, то, что делали мы, это обычно делают равные люди. Но на твоём пути будет ещё много пролетарских самок этой страны. Как еврей, ты обязан завершить коитус своим ритуальным торжеством — семяизвержением в задний проход… Эти иноверцы — они все животные, а животных используют только со спины…

В четверг он встретил Иду — она ожидала возле школы и за руку повела к себе домой.

Её дом находился совсем неподалёку — в десяти минутах ходьбы от школы. Она занимала просторную трёхкомнатную квартиру, в которой были прописаны все её родственники, жившие в другом городе.

Едва они вошли в дом, Ида раздела его, сняв и пионерский галстук, и рубашку, и трусы. И — новая наука обволокла его сознание одурью вседозволенности, таинственностью и, действительно, особым чувством связи. Ида командовала им, но приноравливалась уже к тому, что он мог.

Когда они сели пить чай, разогретый на примусе в коридоре, Ида сказала:

— А теперь ты сделаешь так. В субботу приведёшь сюда к пяти часам вечера четверых своих приятелей. Самых лучших из учеников. Отличников. Среди них не должно быть ни одного еврея.

— Зачем это?

— Не спрашивай. Ты ещё слишком мал, чтобы понимать в больших вопросах. Каждому скажешь так: «Давайте сходим к одной красивой женщине, которая бесплатно позволит лечь на себя». Возьми с каждого слово. После того, как они побывают здесь, они уже никогда не выдадут тайны. Это всё многократно проверено… Можно пить похоть, но закусывать похотью нельзя. Не знающий этого — обречён.

— И что же, Ида, ты позволишь им сделать то, что делали мы вместе с тобой? — испугался Борух.

Она посмотрела как бы сквозь стену. Он впервые тогда увидел, какие у неё ледяные глаза.

— Не ревнуй, мой пёсик. Я кое-что им, конечно, позволю. После этого они уже не смогут жить легко и просто, светло и понятно. Их мир сместится в роковую могилу дюжины букв, означающих бесплодность всех их усилий. Они лишатся девственности своего природного мира. Их мир потеряет спокойствие и станет сплошной жаждой совокупления. Пролетарии всех стран должны совокупляться в полном невежестве и скотской грубости. Тогда мы будем купаться в крови и сперме своих врагов, постоянно торжествуя. Ты же видишь, что делает Гитлер в Германии? Если его не задушить, он поднимет против евреев весь мир… Душить Гитлера положено здесь, в Эсэсэрс…

Она разделась догола и стала танцевать, хрипло при этом напевая:

Дальше шла сплошная похабщина, и Борух весело смеялся, бегал на четвереньках и лаял звонко, как комнатная собачка…

Назавтра он привёл с собой четырёх лучших учеников класса, которых всегда ненавидел. Ему хотелось посмотреть, что сделает с ними Ида. Лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» получил внезапно новый, таинственный смысл.