"Все-таки это цепь парадоксов. Чем больше у тебя времени впере-ди, тем большим скрягой ты становишься по отношению к нему. Бес-смертные боги, вероятно, вообще находятся на грани помешательства от своей жадности. Простые же смертные распоряжаются временем с поистине безумной щедростью. Они просто игнорируют его, сжигая в бессмысленных поступках. А когда приходит Смерть, они пережива-ют, что времени у них было – всего ничего. Странно. А ведь все боятся смерти, все! И поэтому, вероятно, избегают думать о ней, подавляя в мыслях любые ассоциации и намеки. И никому в голову не приходит простая истина, что Смерть приходит тогда, когда запасы времени истощаются. Когда они сгорают в бесполезном костре, пылающем за-частую без особой необходимости. А ведь нужно просто научиться пользоваться временем. Кидать его в Костер Жизни медленно и по-немногу, наслаждаясь его теплом, любуясь его красотой. Вот эти мен-ты – они ведь просто переполнены страхом. В их головах наверняка засела лишь одна простая мысль, одно простое желание – отдежурить спокойно, без происшествий и разъехаться поскорее по своим домам, поесть, выпиты тика, посмотреть телевизор, перед сном трахнуть свою жену или любовницу и уснуть, прячась в скучные сны от этой обрыдлой действительности. Их даже убивать скучно".
Хан почувствовал удовольствие, получаемое от убийства, много позже, чем убил первый раз. И тогда он понял, чего добивались от них инструкторы "Ямы". Энергетический экстаз, взорвавший однаж-ды изнутри его тело после очередного убийства, послужил своеоб-разным инсайтом, просветлением, которое указало ему путь к бес-смертию. Убив человека. Хан понял, что к нему перешло что-то, что принадлежало этому несчастному, что-то, что теперь было ему уже не нужно, и теперь испарялось в пространство, тая в воздухе. Хан впитал в себя этот "пар" и почувствовал, что стал полнее. Чужая энергия добавила ему то, что он так бережно хранил, – время. И тогда он понял, что время можно отнимать, забирая его у тех, кто его не ценит. Именно тогда он встал на этот путь, по которому, вероятно, могут идти только полубоги, через время, вперед, не оглядываясь на трупы, которые грудами лежали на обочине. Его перестали интересо-вать деньги, единственной страстью отныне стало только одно – вре-мя! И Хан убивал, убивал, убивал, потому что убийство добавляло время в его копилку, потому что энергия – это и было время! Нерастраченное до момента своей естественной смерти количество минут и часов. Хан поглощал их, подобно вампиру, высасывающему кровь из презренных людей с целью продления своей жизни. И вот появил-ся кто-то, кто осмелился бросить вызов ему. Убив двух эргомов, этот кто-то объявил о начале своей охоты за "долгожителями". А так как Хан был одним из них, то он принял этот вызов и на свой счет. Оста-валось включиться в эту смертельную игру, используя для этого на-выки убийцы: свой смертоносный Дар и весь арсенал современного оружия и техники рукопашного боя, которой начал обучать Хана еще его отец, в те далекие и благословенные двадцатые…
Хан сказал не полную правду милиционеру, утверждая, что его отец таджик. На самом деле, это была полнейшая глупость, но тот особо и не вдавался в подробности. Насчет матери Хан не соврал, но вот отец… Когда в двадцать пятом году гражданка СССР Беляева Людмила Ивановна вышла замуж за гражданина экзотического в те времена Вьетнама, Партия откровенно поощряла этот брак. Более того, способствовала ему, ведь известный вьетнамский лекарь Ван Гото был вывезен со своей родины специальной миссией ОГПУ для "оказания лечебной и оздоровительной терапии высокопоставлен-ным представителям Советского правительства".
Ван Гото был не просто народным целителем, он владел Даром, который позволял ему совершать необыкновенные веши: сохранять уже в зрелом возрасте идеальное здоровье и молодой вид, лечить самые запущенные и даже фактически неизлечимые заболевания…
В двадцать шестом, в семье Беляевых родился сын – Лева. Отец очень гордился своим ребенком, проводя с ним все свое свободное время. Он обучал его многим вешим, которые не доверял даже новым советским друзьям – врачам и ученым, коллегам по Институту. "Тех-ника воскрешающего дыхания", "Погружение в аромат травы", "Во-дяной Круг" – остались известными только его сыну, который не особенно, как выяснилось впоследствии, тяготел к народной меди-цине.
В детстве Лева был хорошим сыном и прилежным учеником. Он как губка впитывал в себя диковинные знания о травах и минералах, повторял, заучивая, замысловатые движения своего не стареющего с годами отца, исполняющего "гимнастику безвременья", отрабаты-вал мягкую технику стремительных блоков и захватов, чередуя их с жесткими ударами боевой техники "вьет-во-дао". Но самым глав-ным подарком Гото сыну был Дар, дремлющий до определенного времени в глубинах мальчишеского организма…
Леве было всего семь лет, когда причудливая линия жизни повлек-ла его однажды вместе с дворовыми пацанами в полуразрушенные катакомбы, раскинувшиеся под старым, но прочным каменно-кирпичным зданием бывшего монастыря, стоявшего в квартале от дома, где жила семья Беляевых. Этот подземный лабиринт будоражил во-ображение многих поколений мальчишек, проживающих неподале-ку от монастыря. Рассказывали, что здесь, в этом подземелье, мона-хи устроили свое кладбище, и теперь в определенный день можно увидеть в глубине самого длинного коридора очертания удаляющейся фигуры в черном плаще. Еще рассказывали про четверых красноар-мейцев, во время революционного переворота вошедших в этот под-вал в поисках монастырских сокровищ. Назад они не вернулись. И теперь их грешные души, очевидно, уже отыскавшие за долгие годы желанные драгоценности, стонут и кричат, скитаясь по бесконеч-ным коридорам, ведущим, вероятно, в самое чистилище. Под боль-шим секретом передавалась из уст в уста легенда о жутком вурдала-ке, заточенном в подземном склепе и с уходом монахов выбравшем-ся наружу и устроившем себе в темноте подвала обиталище. В об-щем, жути было наверчено предостаточно, во всяком случае, для того, чтобы целые группы пацанов еженедельно отправлялись вниз в на-дежде найти серебряную, а лучше золотую монету из сокровищни-цы, старый, проржавевший от крови многочисленных жертв, меч, покрытый паутиной, кости и череп иссушенного священника или чудовищный след лапы шастающего во тьме коридоров вурдалака.
Слабые источники света в виде самодельных тряпичных факелов вых-ватывали из темноты отдельные фрагменты отсыревших стен, крыси-ные морды с бликующими глазами, гнилые балки и перекрытия. Про-цессия медленно двигалась вперед, все се участники, затаив дыхание, всматривались во мрак впереди, вслушиваясь в тишину подвала.
– А-а-а-а, – вдруг истошно заорал идущий во главе экспедиции Дима Пилюев.
Эхо его крика заметалось в узком пространстве коридора, оглушая застывших в оцепенении пацанов. Через мгновение все исследова-тели уже неслись назад, на ощупь пробираясь к выходу, наскакивая друг на друга и надрывно вопя. А сзади, из темноты, слышались не-внятное рычание и тяжелый топот. Ужас буквально душил несущих-ся во тьме участников подземного похода. Лева оказался на лестни-це, ведущей к выходу, последним. Он боялся, что ноги отнимутся от жуткого страха, повисшего на них пудовыми гирями. Он ничего уже не соображал, зараженный общей паникой, понимая лишь одно: позади опасность! Смертельная, страшная, поджидающая их всех в глубине катакомб и теперь преследующая по пятам. Может быть, это был даже вурдалак, в существовании которого мальчишки клят-венно уверяли друг друга, собравшись вечером во дворе. Чудовище уже хрипло дышало в худощавую спину обезумевшего от страха Левы. Он споткнулся, уже практически преодолев всю лестницу, добежав до выхода, и упал на последние ступеньки в метре от спасительной двери на улицу, сбивая локти и обдирая в кровь тощие коленки. Из приоткрытой двери пробивался снаружи тонкий луч солнечного све-та, освещая только несколько верхних ступеней. Лева обернулся, пытаясь снова подняться на ноги, но не смог. В это мгновение грани-цу, отделяющую затхлый подвальный мрак от дневного света, пере-сек вурдалак. Перекошенная синяя морда с заплывшими глазами, пыльная и грязная одежда, невнятная рыкающая речь – это суще-ство по праву могло называться вурдалаком, но было еще ужасней. Это был Ерема, известный всей округе дебил и алкаш. Неуправляе-мый, звероподобный мужик, он жутко ненавидел детвору, которая не упускала случая поиздеваться над ним. Для Левы этот больной психопат был значительно более страшным существом, чем любое адское чудовище. На губах Еремы повисла грязная пена, глаза дико выкатились наружу, из перекошенного рта вырывались злобные не-членораздельные звуки. Ерема был сильно пьян и взбешен: пацаны нашли его укромное обиталище. Нарушителей спокойствия и извеч-ных обидчиков нужно было пойман, и наказать. Грязная узловатая рука с растопыренными пальцами потянулась к тонкому мальчи-шескому горлу, и в этот критический момент между мальчиком и Еремой возник невидимый, но отчетливо ощутимый обоими, контакт. Словно мостик или шланг, соединяющий два сосуда, перепол-ненных бушующей энергией. Лева вдруг почувствовал сердце пья-ного олигофрена, его вибрацию, ток крови в ритмично сокращаю-щихся клапанах. Это ощущение длилось недолго – мгновение, но именно в это мгновение из Левиной груди, по связывающему их ка-налу, вылетела обжигающая стрела и ударила Ерему ветвистой мол-нией в грудь. И вслед за ней оборвалась связь, растаял мост, навали-лась всепоглощающая одуряющая усталость, апатия, тишина. Ере-ма дернулся, словно от удара током, глаза его закатились и он, схва-тившись за грудь руками и судорожно вздохнув, прохрипел что-то непонятное и жалобное, а затем отшатнулся и исчез в темноте, ска-тываясь по ступенькам во мрак и холод приютившего его подвала. На верхних ступенях лежал потерявший сознание мальчик.