КОУЛМЕН (из комнаты). Слышу, слышу.

ВАЛЕН. Ты с нами пойдешь?…

КОУЛМЕН. Ну вот еще. Тащить на себе мертвого полицейского у всех на виду? Только и искал повода позубоскалить на мой счет. Да пошел он.

ВАЛЕН. Вечно ты злой на всех. Тебя не переделаешь. Да и какая от тебя помощь. Для такого дела отцу Уэлшу здоровые парни нужны, а не такие слабаки, как ты.

КОУЛМЕН. Слабак говоришь, да? А что если мы врубим газ сразу на отметку десять? Просто так, от нечего делать.

Просто так, от нечего делать, а?

Теперь посмотрим, кто слабак, а кто нет. Еще как посмотрим.

ВАЛЕН. Тяжелое было дело, что скажешь?

УЭЛШ. Тяжелее не бывает. Просто ужас какой-то. Ни слова не мог из себя выдавить. Ни единого.

ВАЛЕН. А как их можно было утешить, если честно? Только, если сказать: «живой ваш сын, живой.» А он мертвый лежит у них на глазах, прямо в доме, весь мокрый. Уж какой тут живой.

УЭЛШ. А сколько слез было пролито.

ВАЛЕН. Море слез, море. Резвуар, как минимум.

УЭЛШ (после паузы). Что?

ВАЛЕН. Столько слез, что целый резвуар заполнить можно.

УЭЛШ. Может быть, резервуар?

ВАЛЕН. Ну да, я так и сказал. А Мартин ихний рыдал больше всех. Таких слез я от него никак не ожидал. В следующий раз будет знать как бедным псам уши отрубать.

УЭЛШ. Ты бы тоже слезами изошел, если бы единственного брата потерял.

ВАЛЕН. Ну вот еще. Я бы купил здоровенный торт и созвал кучу народа.

УЭЛШ. Ах, Вален. Вален… Если уж ты с родным братом без конца цапаешься, на что остается надеяться? Если весь мир такой…

ВАЛЕН. Плевать я хотел на весь мир и хватит об этом. Как стакан примешь, так и заводишь старую песню. Одно нытье.

УЭЛШ (после паузы). Тихое старое озеро и этот парень-самоубийца. Как подумаю о нем, сердце кровью обливается. Бедный Том сидит один-одинешенек на берегу холодного озера и решает стоит ли жить дальше. В жизни много плохого, но и много хорошего. Что перевесит? Добро или зло? В любой жизни много радостей, пусть даже самых простых… следить за течением реки, путешествовать, или просто смотреть футбол по телеку…

ВАЛЕН (кивая головой). Телек – это вещь…

УЭЛШ. Или жить надеждой, что тебя полюбят. Жизнь на одной чаше весов, смерть на другой. Сидел он и решал, решал. И смерть перевесила. И нашел он ее на дне озера. Мне как сказали, словно мешком по голове. Ни слова не мог вымолвить. А когда пришел в себя, подумал – «Тебе было всего-то тридцать восемь, ты был здоров, у тебя были друзья. А сколько всяких подонков на свете живет. Они же мизинца твоего не стоят. Эх, Том Хенлон…

ВАЛЕН. В Норвегии девочка родилась без губ.

УЭЛШ. Ничего о ней не слышал.

ВАЛЕН. Так вот. В Норвегии родилась девочка, у которой нет губ.

УЭЛШ. Угу. А где же были его друзья в этом лучшем из миров? Он ведь в них нуждался как никогда. Пришли бы за ним и выдали: «Ты что, чудило, совсем дошел? А ну, пошли отсюда, тебе еще жить да жить в свое удовольствие.» А сам-то где я был? Сидел в пабе и накачивался пивом. (Пауза). А душа его теперь в аду горит. Том Хенлон, согласно догматам католической церкви, ты попал в ад, как и любой другой самоубийца и не заслуживаешь никакого снисхождения. Никакого прощения.

ВАЛЕН. Точно? Любой самоубийца?

УЭЛШ. Согласно вероучению, любой.

ВАЛЕН. А я и не знал. Кто бы мог подумать. (Пауза). Так что, этот парень из фильма «Смит и Джонс» тоже в аду?

УЭЛШ. Не знаю, о ком ты говоришь.

ВАЛЕН. Не блондин, а тот, другой.

УЭЛШ. О ком ты?

ВАЛЕН. Он покончил с собой на вершине славы.

УЭЛШ. Раз покончил с собой, значит попал в ад, само собой. (Пауза). А самое интересное вот в чем. Можно отправить на тот свет кучу народа, но если покаешься как следует, можешь в рай попасть. А если на себя руки, все одна дорога – в ад.

ВАЛЕН. Ужас какой-то. (Пауза). Значит, Том уже в аду, да? Ух ты. (Пауза). Интересно, встретился он там с этим парнем из фильма «Смит и Джонс»? Он сейчас, наверное, уже старик. Том вряд ли его узнает. Если он, вообще, этот фильм видел. Я его в Англии смотрел. У нас его уже и по телеку, наверное, не показывают.

УЭЛШ (вздыхая). Плесни мне еще самогончику, а? В горле все пересохло…

ВАЛЕН. Нет, святой отец, у меня на донышке осталось. Самому нужен…

УЭЛШ. Да у тебя еще полбутылки осталось, ладно тебе…

ВАЛЕН. Даже, если бы и осталось, не предложил бы тебе. Разве священникам можно напиваться? Нельзя, да еще в такой день…

УЭЛШ. «Делись с ближним», так, кажется в Библии говорится.

ВАЛЕН. Но только не сегодня вечером, когда один из ваших прихожан утопился. И ты это допустил. Никакого спиртного, это мое последнее слово.

УЭЛШ. Не надо так резко! Я таких слов не заслужил!

ВАЛЕН (бормоча). Хватит клянчить самогон. Ты человек не бедный, не то что я. Можешь себе купить бутылку-другую.

УЭЛШ. А что это за запах у тебя стоит?

ВАЛЕН. Не нравится запах в моем доме? Так я тебя не держу.

УЭЛШ. Запах пластмассы, нет?

ВАЛЕН. То самогон клянчишь, то про запах какой-то несешь. Ну ты даешь.

УЭЛШ (пауза). А Коулмен все-таки пришел и помог нам, хоть и с опозданием. Но спрашивать у бедной матери, будет ли она печь слоеные пирожки, это уже никуда не годится.

ВАЛЕН. Совсем он был не прав.

УЭЛШ. У нее слезы ручьем, а он пристает со своими пирожками. «Ну так, слоеные пирожки будут или нет, уважаемая?»

ВАЛЕН. Был бы пьяный, ладно, простительно. А то ведь был трезв, как стеклышко. Со злобы приставал. (Смеется). А вообще-то смешно это все выглядело.

УЭЛШ. А сейчас он где? По-моему, мы возвращались вместе.

ВАЛЕН. А он остановился, чтобы шнурки завязать. (Пауза. Вдруг вспомнив). Только у него шнурков-то не было. На нем мокасины были. (Пауза). А куда подевались мои девы Марии?

(С истерикой в голосе). Как же так?! Как же так?!

УЭЛШ. Что там такое? Ты что, забыл плиту выключить?

Расплавились все, как одна.

ВАЛЕН (его шатает). Пристрелю его! Пристрелю подонка!

УЭЛШ. Это Коулмен, его рук дело.

ВАЛЕН. А чьих же еще! Пристрелю гада!