- А ты по-другому взгляни. Спорткомплекс нужен городу. Не сейчас, так через год, не здесь, так где-нибудь в Посадино его выстроят. Всю программу благоустройства выполнять надо. Так пусть они сколько угодно так угождают друг другу - раз это идет на пользу делу! Жалко тебе, что ли? Тем и хороша, в частности, наша система, что такие - мелкие пусть - побуждения в конечном счете оборачиваются на общую пользу.

- Не знаю, на знаю... Я другого мнения о том, что при нашем строе надо, а что не надо делать. И не так много добром обернулось... Может, упустили? Может, хватит мириться? Вы еще вспомните, что этот Лаптев работает в Совете народных депутатов и пришейте мне дискредитацию советской власти! Как будто у нас бюрократы не у советской, а у какой-нибудь другой власти на службе...

Маркин молчал.

Если б Кочергин умел читать мысли, он бы очень удивился: Иван Егорович, весь такой могучий и умный, завидовал. И кому! Обруганному, кругом неправому, выгнанному с работы Виктору. Завидовал не тому, что Кочергин на два десятка лет моложе, что не пережил и части того, что выпало ему, Маркину, в детстве и юности. И даже не той легкости, с которой Виктор говорил о... непривычных вопросах. Нет, Маркин завидовал другому и спрашивал себя: "Когда, как и где я выучился оглядке, осторожности, степенности?" Хотя опыт и медвежий инстинкт показывали, что прав он, Маркин, но все же - завидовал.

И тут в дверь заглянула Неля:

- Кочергина срочно просят к телефону. Какая-то женщина. Сильно плачет.

Глава 19

Самым правильным после бессонной ночи и нервотрепки было бы не идти на работу. Анатолий минутку об этом помечтал; но у Тамары не было ни отгула, ни права, как у мужа, на "творческий день". Оставаться же одному совсем не хотелось. А кроме того, вспомнил Толя, что, впопыхах поснимав с Виктором чертежи прямо с кульманов, ни о какой новой работе для мастерской не подумали.

Пока Тамара наспех маскировала припухшие веки - она проснулась после возвращения Толи с Кочергиным и не спала - объяснялись, - Анатолий сварил кофе, крепкий, с шапкой пены.

- Ты завтракать будешь?- спросил он Тамару.

- Нет. Только кофе.

Василенко закурил и поднес к губам чашечку. Но почему-то кофе показался сначала безвкусным, а потом - тошнотворным, а от запаха покачнулся перед глазами несколько раз рисунок на обоях. Какое-то странное стеснение в боку и в груди заставило двигаться осторожно, медленно; пока он переоделся, супруги уже опаздывали. Пришлось взять такси и, едва перемолвившись, разбежаться по своим этажам.

К началу двенадцатого, когда в отделе уже забыли о чертежах по зоне отдыха, объявился Мельников. И вскоре вызвал Василенко.

Неожиданно сердце заохало и заахало, перепуганно колотясь о ребра...

Так он вошел в кабинет.

Мельников перебирал почту. Жесткие полковничьи складки на его лице углубились, а недобрые глаза с желтоватыми, в красной сеточке сосудиков белками воткнулись в Анатолия холодно и отчужденно.

Заговорил Мельников на "ты", что само по себе считалось скорее хорошим, чем дурным признаком.

- Чего ты там мудришь с документацией по комплексу?

- Ничего. Все уже практически готово. От силы еще неделя, ну плюс пару дней на согласования - и порядок.

- Что сегодня ночью здесь делалось? И кто с тобою был?

- Работали, - коротко и бесцветно сообщил Василенко, а после паузы добавил: - У меня ненормированный день.

- Скажи, пожалуйста, какой энтузиаст,- так же бесцветно протянул Мельников.

Зазвонил телефон.

Мельников взял трубку; разговаривал односложно, время от времени коротко поглядывая на Василенко. Анатолий понял почему-то, что речь идет о его чертежах, и заволновался еще сильнее. Но как он ни напрягался, не мог расслышать ни слова мельниковского собеседника.

В очередной раз сказав "ясно", Мельников положил трубку на рычаг и приказал однозначно, командирским голосом:

- Через пять минут все готовые листы по комплексу - ко мне. Копировать будем вне очереди.

Василенко сидел неподвижно.

- Ты что, не слышал?- спросил Мельников, поднимая брови.- Принеси сюда все листы по зоне отдыха и спорткомплексу. Там в тресте какой-то скандал. Что-то темнят...

"Поехало"...- со странным облегчением подумал Василенко и, встав,сказал:

- Никаких чертежей нет. Я сегодня утром проверял - все пропали.

- Пропали?- переспросил Мельников и тоже поднялся, расправив свои по-военному прямые плечи.- Раз - и испарились?

Василенко утвердительно кивнул. Почему-то ситуация вдруг показалась ему комичной, и он, не выдержав, улыбнулся.

Но Мельников заговорил без улыбки:

- Во-первых, не пропали, а ты их пропил, - начал он.- Вот тут у меня докладная, что вы ночью с приятелем шарили. Этот, который с тобою был, - из стройтреста?

- Да, но...

- Ловко придумано. Ох, Василенко, мне твои алкогольные номера вот где сидят, и как я жалею, что до сих пор тебя не выгнал!.. Значит, так: я тебе приказываю, слышишь, приказываю немедленно принести сюда чертежи, - и указал пальцем на середину своего стола.

- Понимаете,- начал Василенко чужим слабым голосом, еще не пугаясь по-настоящему, что сейчас может произойти нечто бол ее серьезное, чем начальнический разнос,- надо подождать пару дней. Виктор согласует - там снос неправильный начали, - и чертежи вернутся.

- Послушайте, Василенко,- Мельников сел и, прямой, как штык, воткнулся взглядом в глаз:) архитектора,- какое ваше дело до их сносов-переносов? Не суйтесь, куда не просят. Где чертежи?

- Это касается не только строителей, а всех нас. Моя гражданская совесть...

- Это, небось... трестовские тебя так накрутили?

- Ну, в общем, да...

- Вижу, что тебя, как пацана, вокруг пальца обвели.

- Как вы можете так говорить! Вы же знаете...

- Это ты не знаешь, что задержка документации - это повод. Строители обвинят во всех грехах нас. Игра простая, как веник: мы, мол, рады все делать, а документацию-то Мельников задерживает; а потом - позже начали, так давайте упрощать. Нет, я им такого козыря не дам! Сорвут сроки - так пусть сами и отдуваются. А меня подставлять нечего. А ты - мог бы сообразить, не мальчик уже. А если не умеешь - меня спрашивай. Я зарплату за то получаю, чтобы у нас все в ажуре было. Понял?

Анатолий отрицательно помотал головой.

- Так...- зловеще сказал Мельников,- плохо дело. Вижу, что у тебя водка последние извилины заполировала, ну да живот остался - он тебе голодный марш еще споет!

- Ничего. Проживу!

- Да? То, что я тебя как собаку выгоню - это цветочки: две твои вытрезвительские "свиньи" достаточны для увольнения по статье. Но я еще тебе, гений сизоносый, такую характеристику накатаю, что не только архитектором - маляром никто не возьмет! И пусть твоя Тамарка у меня хоть в ногах валяется - во! - и Мельников, оскалясь, скрутил фигу.

- Вы Тамару не трогайте!- дрожа всем телом от возмущения и боли, потребовал Василенко.

- Как бы не так,- обрадовался Мельников,- сейчас я ей расскажу, до чего ты докатился!- И, ткнув пальцами сразу во все клавиши, заревел на весь институт: - Тамара! Василенко! К Мельникову!

- Не смейте,- визгливо закричал Анатолий Петрович.

Он представил на мгновение, что и какими словами будет сейчас говорить Мельников, и как естественное и справедливое действие, о котором он просто не успел предупредить Тамару, покажется ей в таком изложении очередной пьяной бессмыслицей, позором, не совместимым с тем, что происходит в действительности, со всеми их отношениями...

Василенко вцепился обеими руками в стол и закричал еще раз:

- Не смейте! Я... я отдам чертежи.

- Быстро,- приказал Мельников и погрозил кулаком.- И чтоб в последний раз!

На слабых ногах Василенко миновал приемную и вышел в коридор, намереваясь подняться на чердак, где в старом, "некондиционном" сейфе лежали чертежи.

Но далеко он не ушел.