- А что за бригады из области?

- Жилищное строительство. Монтажники и отделочники.

- Разве план по жилью сворачивается?

- Наоборот. И нам от этого, перепадет. Исполком клянется рассчитаться с частью своих долгов.

- Много дадут?- обрадовался Хорьков. Ему пришлось куда больше, чем тридцатилетнему Виктору, помаяться с квартирными очередями и распределением жилья.

- Обещают полсписка...

"Вот теперь и скажет, - решил Виктор, - полсписка - лакомый кусок. Теперь из Хорькова можно веревки вить..."

- Правда, и нам придется попотеть. Хотя ничего особо страшного, честно скажу, здесь нет... Разделим так: на филармонию снимем маляров третьего с пивзавода, и вы на пару дней дадите бульдозеры; дорожникам, по старому плану, так и останется реконструкция проезда, и там небольшой переход; а вам - на зону отдыха. В полном составе...

"И все?- спросил про себя Виктор.- Что же это за зона такая?.."

Управляющий как будто услышал мысли:

- Площадка почти в центре, водный стадион и всякая мелочь, дел на полтора миллиона. Документация у Мельникова...

Управляющий что-то явно не договаривал. Ради такой работы - в черте города, объем полтора миллиона, материалы обеспечены - в кабинете не оставляют и о делах верхних не рассказывают. Приказ по селектору - и с песнями!

Понимая, что сейчас важны именно его поступки, поскольку Хорькова, дотягивавшего полтора года до пенсии, в тресте уже в расчет не брали (сдал старик), Виктор спросил:

- А какое здесь "но"?

Управляющий улыбнулся и ответил:

- Сроки. К первому октября - сдача.

Хорьков, доселе бодро сидевший у стола, сразу обмяк. Виктор знал, в каких выражениях будет сейчас один старый строитель доказывать другому, что это настолько невозможно, что и предлагать-то неприлично; и вот пока управляющий, которого Хорьков любил и боялся, и Хорьков, которого управляющий недолюбливал и не боялся, кричали и махали руками друг на друга, Виктор думал.

"Чем жестче, чем невероятнее сроки, тем... лучше. Во-первых, трест обеспечит нас всем необходимым и безо всякой очереди. А во-вторых, то, что управляющий вызвал только нас двоих, что нет ни Воднюка, ни трестовского Иванова, не случайно. Этот разговор "на троих" означает, что если мы вытянем сроки, то вопрос о будущем начальнике СУ-5 решен окончательно... А свободу работы уже сейчас поставлю как обязательное условие. И оплату... В полном объеме введу подрядные бригады...

И тогда все должно получиться: с материалами проскочим, нужные рубли трест досыплет - в таких условиях не покапризничаешь, - а главное, что никакой Воднюк поперек дороги не встанет. Управлять подрядными бригадами надо по-хозяйски и из одних рук...

А вытяну? Хоть бы одним глазком посмотреть в проект!"

- Проект, смета, титул? - совсем негромко спросил он. Спорящие разом замолчали и разом уставились на него. После паузы управляющий сказал:

- Мельников уверял, что и проект, и смета у него. Но, полагаю, Мельников врет, документы еще у проектантов. А титул пусть вас, управляющий подчеркнуто обратился и к начальнику, и к главному инженеру, пока не волнует. ПТО управления сделает в самое ближайшее время.

Хорьков, неожиданно позабыв свое всегдашнее "я", быстро выговорил:

- Мы еще ни с чем не согласились. Посмотрим документацию, посовещаемся, обсудим.

- Идет, - кивнул управляющий и отчеркнул карандашом в календаре, завтра в одиннадцать у меня.

Всю дорогу по трестовским коридорам и лестницам Хорьков молчал. И только внизу, усаживаясь в старенький Викторов "Москвич", сухо бросил:

- Потянешь - тяни. Мешать не буду. Даже наоборот. Но пролетишь - меня за собой не тяни. Нет моего согласия. Бери на свой риск.

"И на том спасибо,- решил Виктор.- мне бы только еще Воднюк не мешал, и тогда все будет расчудесно... А если "пролечу", то ни Хорьков, ни Господь Бог не помогут. Гожусь на мальчика для битья. Припомнят и возраст, и характер, и неправильную реакцию на вышестоящие указания, и..."

-- Вот что, - подал голос Хорьков, - поворачивай к Мельникову. Посмотрим, что там за дворец нарисовали...

...Но управляющий оказался прав: документация еще не вышла из института. Поехали туда, и за какие-то полчаса отыскались концы: все чертежи по спорткомплексу и зоне отдыха были в мастерской у самого молодого ГИПа, главного инженера проекта, Анатолия Василенко.

- Ну, завелись, - негромко жаловался Толя Василенко, пока Хорьков вздыхал и хмыкал над листом генплана, - третий день вся команда бегает вприпрыжку. Давно ли с Мельниковым воевал, думал, вообще проект зарежет, перерасход у меня; а выходит, он уже и наверху "доложился"...

- Выходит, уже и строителей прислали. Гордись: пойдет твоя мазня без очереди. Прямо сегодня.

- Сегодня никак, - Василенко и Кочергин, друзья-приятели еще по институту, говорили о деле, словно болтали о предпоследних пустяках, - не готово еще ничего.

- А ради меня?

- Ну ради тебя, самой собой, уболтаю копировщиц - глядишь через неделю уже генплан получишь.

- И только? А нулевка? А коммуникации? Альбомы?

- О чем ты шепчешь, моя пташка? - Василенко присел на подоконник и закурил, выпуская дым в форточку. - Какие тут нулевки? У меня по плану сдача проекта в августе, так что в сентябре милости прошу, приходите, гостем будете... Серьезно, пока только "белки", а с копировкой у нас сам знаешь как...

Под желтоватой нездоровой кожей Толика Василенко проступала красная сетка капилляров. Рука с папиросой мелко подрагивала.

"Что ты, голубь, с собою делаешь?" - чуть не вырвалось у Виктора. Но он только качнулся с пятки на носок и попросил:

- Дай мне земляные работы и инженерные сети. Сильно горит.

- Ставка больше, чем жизнь? - хохотнул Анатолий, обдавая Кочергина нечистым от курева и перегара дыханием.

- Шутить изволите, - в тон сказал Виктор, - а я завтра копать начну.

- Не начнешь, - Василенко слез с подоконника, - там снос сложный.

- Отселение?- ужаснулся Виктор, представляя, какая война их ждет.

- Ты что, не в курсе? Старое кладбище там...

Глава 3

Так рано сирень еще не расцветала. Только однажды за то время, что прожили кусты у самой оградки, в мае шестьдесят второго, выбросили они кисти примерно в это же время. Теплая выдалась весна в году тысяча девятьсот восемьдесят четвертом. Старики говорят о таких: "благорастворение в воздусях". Первая половина мая, а кисти сирени посветлели, напружинились и вдруг как вспыхнули нежной, чуть в прозелень, белизной. Запах растекался по земле, проникал во все трещины и щели старого надгробия и наконец коснулся лица человека, находящегося во тьме.

Василий Андреевич улыбнулся.

Ночь первого цветения сирени была для него в числе главных событий года. Василий, почти начисто лишенный сентиментальности, наверняка не смог бы найти слов, чтобы выразить свое отношение к этому простому и живучему растению. Но цветущая сирень оказывалась с ним - в партизанской землянке, в дальней сторожке, где приходилось отсиживаться от карателей, и, конечно, в кабинете - одновременно спальне, приемной и рабочем штабе; так было всю "мирскую" жизнь Василия Андреевича. А потом... Добрые руки его помощницы, славной интеллигентки, посадили маленький кустик у его могилы только в сорок пятом. Такая маленькая, тихая, всегда в очках, всегда - с заступничеством... Василий и сосчитать не мог, сколько раз отчитывал ее за буржуазный либерализм и примиренчество, а она... Впрочем, Василий Андреевич как работника ее ценил, доверял полностью и, пока был жив, никаких оргвыводов не позволял. Вот только поговорить как следует все не хватало времени, все не удавалось - и не удалось.

На Солонцах уже сирени не будет. Кто посадит? Почти все, кто знал Василия Белова в деле и в жизни, умерли: кто по лагерям, кто на фронте, кто просто так. А прочие... Насчет прочих у Василия пошатнулись иллюзии еще в конце двадцатых, когда по взмаху дирижерской палочки стали проваливаться в небытие слова и дела. А потом, разумеется, люди. Но тогда Белов подсознательно заставил себя допустить, заставил себя принять, что большинство не может ошибаться, а если ему самому нечто кажется уж очень неправильным, то виноват сам его разум. Много на себя воли взял. Лезет в ненужные сферы. Совсем "отключить" разум, естественно, не мог, но и доверять все меньше и меньше и ему, и происходящему - мог, и постепенно начал Белов искать заемные слова, обращаться к прописям и лозунгам... Пока разрыв не стал, видимо, чрезмерным для комиссарского сердца. Хотя кто может сказать, что было последней каплей?