— Да уж, хорошо, что скотча много взяли, тут только на шурупах и на скотче что-то ещё и может держаться… — пробормотал Владимир, подсвечивая фонариком на трухлявые доски забора.

Газельку загнали во двор, Вовчик в темноте ещё погремел замками на входе в дом, и друзья вошли в жилище. Владимир и раньше, конечно, бывал в деревенских домах, в отечественных деревенских домах, и знал, что между сельским домом в Штатах, — и на Родине, — дистанция огромного размера, но тут уж было совсем… Через тёмные сени, где под ногами громыхнули пустые вёдра, они прошли в большую комнату; Вовчик подсуетился на полке, и помещение осветилось аккумуляторным светильником. Собственно, эта комната одна только и была одна на весь дом, в центре стояла массивная белёная печь, и только невысокая, по плечо Владимиру, фанерная перегородочка, оклеенная обоями, отделяла угол, где находилась старинная пружинная кровать — с железными спинками и «с шишечками». На кровати громоздились несколько матрасов, судя по очертаниям — и подушек, сверху всё было застелено покрывалом. Видимо, этот угол представлял собой «спальню».

Под окном большой дощатый стол, застеленный клеёнкой, заставленный разномастной посудой. Полочка сбоку, тоже чем-то заставленная. Какие-то горшки и кастрюли и на других подоконниках маленьких окон. У входа на стене вешалка, завешанная, как показалось Владимиру, всяким тряпьём; у входа же полочка для обуви, на ней непременные в деревне резиновые сапоги и резиновые же «калоши», из обрезанных же сапог сделанные. Пахло нежилой затхлостью.

— Давай-давай, Вовк, помоги; вон, сундук надо сдвинуть… Да-да, тут бабка и прожила почти всю жизнь, вот… С той стороны берись.

Тут только Владимир заметил в неосвещённом углу рядом с большим старым шкафом солидный такой, серьёзный сундук, почти в пояс высотой, с горбатой простёганной железными полосами крышкой. Стоял он как-то не на месте, не у стены, а торцом к стене; и оказался довольно-таки тяжёлым. Чего он стоял так неудобно, стало ясно, когда его сдвинули — под ним открылся люк в подпол. Или в подвал? Чёрт его знает, как они в деревне называются. Вовчик откинул крышку, посветил вниз ручным фонариком, удовлетворённо хмыкнул:

— Вот туда всё… и перебазируем. Чо привезли. Там прохладно и вентиляция.

— Не сопрут?

— Спрячем. Там… там продумано всё, я тебе потом расскажу. Не так-то просто у меня тут чо-то спереть, что не на виду; хотя, конечно, возможно… Но мы ж переедем скоро! Вот что я и говорил, что хорошо, что ночью приехали — водила нос совать не станет, он, поди, и дорогу-то толком не запомнил… А иначе… — Вовчик, разговаривая, спрятал свой ручной фонарик и достал, прицепил себе на голову «налобник», став сразу похожим на шахтёра, как их изображали в старых фильмах, — … а иначе пришлось бы ево… по сюрвивалистским понятиям-то, — того… «бритвой по горлу и в колодец», водилу-то! Хы! Штоб не навёл. Ну, пусть живёт, гы, шутю. Давай сначала в дом перетаскаем, потом ты мне подавать будешь, а я в подпол ныкать. У меня там своя система.

Водила, утомлённый дальней дорогой и по ночному времени, не зная, что ему «полагалось по сюрвивалистким-то понятиям», уже вовсю храпел в кабине. Друзья, подсвечивая себе фонариками, споро перетаскали содержимое фургона в дом, благо всё было в основном упаковано в коробки и большие пакеты из «Гектора»; и в 100-литровые плотные пластиковые мешки, которые Вовчик запас для упаковки всего остального. Заперевшись после этого изнутри и тщательно проверив «светомаскировку» посредством задёргивания зановесок на окнах, приступили к перебазированию запасов в подпол. Вовчик принимал внизу и параллельно просвещал друга о конструктивных особенностях выживания в деревне:

— Светильник на пол поставь, ага… Тут, Вовк, подпол большой, на весь дом. Там со двора ещё лаз был, бабка туда дрова даже сгружала, когда много; я потом заделал… Хороший подвал, ёмкий. Сухой, ага. Почти. Я его потом от грибка прочистил — купоросом и окуриванием… Ты не смотри что домик старый и маленький — для выживания это само то, что надо! Главное в нашем деле — не светиться! Сгущёнку давай… Главное — венцы прочные, не гнилые; и крыша не течёт — я не то что перекрывал, но подшаманил чуток…

— Венцы, Вовчик?..

— А, не бери в голову… Тут, в подвале, знаешь в чём прикол?.. Я тут стенку сложил, из кирпича, на самодельном фундаменте… Кирпич… со школы. Не показывал тебе, когда подъезжали? Ну, это днём надо, ночью ничерта не видно. Тут на отшибе немного школа стоит; ну как школа — недострой. Лет ещё двадцать назад было начали строить, но так и бросили. Двухэтажная. Ну, второй этаж уже без перекрытий, ага. Местные растащили. Да и саму разбирали все эти годы помаленьку — кому печку подправить, кому что. Кирпич, имею ввиду. Там… не прежняя кладка, не как в церкви, там, повозившись, можно выломать… Ну и я поднатаскал. Вон ту теперь, ага.

Вовчик скрывался с очередной коробкой или пакетом в глубине подвала, освещённого светильником и мечущимся лучом вовчикова налобного фонарика, и его голос глухо звучал из недр подземелья:

— Сам увидишь. Получилась… крепкая стенка такая получилась, на хорошем растворе, не как в школе, ага. И дверь, вернее — лаз. Железный. И так расположенный… — снова появлялась его физиономия с сияющим со лба фонарём и протянутые руки, в которые Владимир опускал очередной пакет или коробку; и он продолжал:

— … что сломать его довольно затруднительно. А почему… затруднительно? А потому, что он как бы в тупичке, в кирпич вделан, и там ни кувалдой не размахнёшься, ни лом не подсунешь… Только что или резать чем, или стенку кирпичную долбить — но тут тоже не слишком размахнёшься, так что не «долбить», а скорее «грызть», хы. Или домкрат — выдавливать, но это ж… вряд ли у тех, кто залезет вдруг… Или через верх, — но там дубовые половицы в двадцать сантиметров… Правда-правда, Вовк, не веришь; именно что дубовые, и именно что двадцать сантиметров, я сам офигел когда увидел; оно по сути и не доски, и не брус, а тёсаное с одного боку бревно — вот так вот строили раньше, да… В общем, добраться до моих… до наших теперь запасов не так-то просто… Хотя и возможно, конечно. Но пока что для местных это… неактуально, скажем; приезжим тем более пока что это не фарт, — чо можно взять в старом домишке кроме плесневелых огурцов прошлого урожая? А потом и мы приедем, и «сядем на запасы», хы! Всё, что ли?.. Кроме того, у меня в лесу ещё пара… схронов. Тоже с запасами — в целях ди-вер-си-фи-кации, хы!

— Прошаренный ты, Вовчик!

— А то ж! — он удовлетворённо выбрался из подпола, — Фффу… Запарился. Хотя там, в подвале, прохладно. Слазишь, глянешь?

— В другой раз, Вовчик. Домой чалить надо.

— Ну… По сути это теперь и будет основной «дом». А в городе — так, временное обиталище… Пошли к колодцу во дворе, польёшь, в паутине я… Кстати, и воду попробуешь — говорил я тебе, классная тут вода, тут в округе семь родников… или восемь; у некоторых так подвалы топит, но у нас — у меня и у Вадима, — не, тут как бы пригорок. Чаю поставим?

Водитель по-прежнему дрых в кабине, его храпящие рулады периодически сменялись носовым посвистыванием.

Соблазнившись уговорами Вовчика, Владимир тоже разделся до пояса, и тут же, у колодца во дворе, приглушенно крякая и гукая от жгуче-ледяной воды, по пояс ополоснулся, обтёрся принесённым Вовчиком полотенцем.

— А вон там — банька. Была. Ща совсем завалилась, печка-то там, надо будет починить… А в доме — нет, в доме — нормальная, я на ней готовил. Вовк, в натуре, чаю?.. На керогазе, мы по-быстрому, а? Вот. Сейчас. А огород какой большой — глянь! Аж к самой речке. А там — Вадима. Огород. Я весь не засаживал — некуда; так, только бурьян кошу каждое лето, а Вадим весь свой распахивает и засаживает — во, куркуль, хы! Но у него машина, ему легче. Чем пахнет, гришь? Черёмухой, нет? Тут около дома черёмуховые кусты, так разрослась — сил нет. Ничё, а? Не, ты дыши, — воздух-то а?? Хорошо, Вовк?..

Ночной летний деревенский воздух, да после пусть даже не тяжёлой физической работы пьянил…