Все оказалось не так мрачно, как виделось Мышкину. Запасливые жители Карачева отрыли свои кубышки, добавили к ним, привезенное из степи добро (часто не свое), и начали быстро восстанавливать подворья в городе. Дружинники в город, до сих пор, не прибыли. Возможно, князь решил не тратить силы на несчастливый Карачев. Порядок в городе, вынужденно, стал поддерживать Коробов. Он создал небольшую отряд стражников, скорее даже полицию. Те следили за порядком, пресекали захват чужой земли, Коробов надеялся, что кто-то еще вернется в город. Особенно строго наказывали кладоискателей. Вот здесь и проявилась политика двойных стандартов Коробка. Зная место хранения серебра в кремле, братья Коробовы сами произвели раскопки, сразу после ухода кочевников. Половцы или не смогли найти кладовую, или им помешал пожар. Серебро превратилось в громадные, бесформенные слитки, и его, явно, было гораздо меньше. Возможно, бывшая карачевская княгиня забрала в Брянск большую часть денег.

Из двух сотен, спасенных из рабства, жителей других мест, небольшая часть, довольствовались дареными лошадьми, и убыла в родные места, с попутными купеческими караванами. Большинство испугалось опасной дороги, договорилось с Коробовым о небольшом займе, стало работать на лесоповале.

Мышкина посадили под домашний арест. Светлана ограничила его передвижения, после попойки, знаменующей торжественную встречу победителей половцев. На нее пригласили взводных, и пьяная молодежь распустила языки. Всё предстало перед Светланой в преувеличенной, гротескной форме.

Мышкин был даже рад аресту, он получил формальный повод не участвовать в военных приготовлениях. Его психологический кризис не закончился.

– Ради кого мы воюем? Кому нужна свобода? Рабам, которые сами не желают бороться. Мы освободили полторы тысячи человек из Карачева. Ни один добровольно не пошел воевать с половцами, – обосновывал он Олегу свое нежелание продолжать войну. Прихлебывая пиво на очередной, вечерней посиделке.

– Они были подавлены ужасами штурма Карачева. Потом голодный месяц в дороге. Гибель близких. Унижения. Люди были в шоке. Им нужно было прийти в себя. Уже через неделю я завербовал больше полусотни. А после курского триумфа, люди сами начали проситься в отряд, – возражал ему Олег.

– Не оправдывай этих жалких людишек. Они любят состояние рабства. Это природные рабы. Сначала варяги, потом монголы. Какая для них разница? Из полутора тысяч завербовалось не больше десятка. Большая часть пришла из тех, других двухсот пленников. Пока не побудут в рабстве у половцев, не перестанут бояться смерти, нечего от них ждать! А дружинники? Это форменные бандиты. Покупают рабов у половцев! Это им мы будем помогать в битве при Калке? Я их лучше передушу, своими руками, – совсем разошелся Мышкин.

– Мы и так уже нагадили предкам. Сначала в Карачеве дружину уничтожили. Теперь в Курске.

– В Курске дружина больше пятисот человек. Мы всего сотню побили, и полсотни в плену.

– Здесь у тебя свобода выбора. Сам себе выбираешь дело своей жизни. Нет правительства, которое засунет тебя в дерьмо и заставит расхлебывать, – начал философствовать Олег.

– Да, власть слаба. А мы с тобой самовластные разбойники!

– Здесь ты прав. Источник власти разбой. Самый большой разбойник царь, – засмеялся Олег.

– А смерды терпят, и будут терпеть дальше власть бандитов-варягов! Пока не наступит семнадцатый год.

– Возьми у Коробка историю. Почитай. Здесь восстание за восстанием. Новгород, Киев, Суздаль, народ умирал за свободу, а ты – рабы! У бандитов-варягов мечи. А мужики с топорами. Только после восстаний законы «руськой правды» стали смердов за людей считать.

– Но судили все одно варяги.

Посиделки за столом в беседке заканчивались обычно одним и тем же, приходил Никита, и вместо пива приходила очередь самогона. Затем приходила Светлана и уводила Мышкина. За Олегом Светлана присылала свою служанку. Тот не мог отказать пышнотелой красавице. И хотя его постоянные домогательства к ней, вызывали зависть всего свободного женского населения, утверждать, что Олег добился своего, не мог никто. А вот Никита уходил сам, и один. Он завел себе гарем из двух веселых хохотушек, и держал их в ежовых рукавицах. Ни одна не имела права лезть в его мужские дела.

На третий день, после прибытия в поселок, Олег имел неприятный разговор с Коробком. Владимиру Александровичу не понравилось принятое Олегом в Курске решение, о выкупе дружинников и карачевских рабов.

– Ты нас всех подставил. Никто на твои условия не согласится. Курский князь побежит жаловаться папе. А тот двинет сюда полк, или два, – заботился о своей безопасности Коробок.

– Пусть только попробует. У меня на всех дорогах выставлены секреты. А на курской тропе заставы. Одна за другой, в самых удобных местах. Я узнаю о приходе этого полка за два дня. Глушитель к карабину я давно приспособил. Они еще до Карачева не дойдут, а князя или воеводу уже похоронят, – заметил, верный своему методу Олег.

– Но серебра ты не получишь. Зачем дразнил гусей?

– До следующего лета еще полгода. А нашему отряду нужна практика. Возможны два варианта. Курский князь дурак. Он быстро поднимает остатки дружины, и через два-три дня мы покрошим в капусту три сотни курян, – с наглой улыбкой начал рассуждать Олег.

– У тебя только сотня нормальных бойцов, – прервал его Коробок.

– Куряне не выдержат удара. Это совсем дохлый для них вариант. Второй вариант опаснее. Через два месяца, по первому снегу, или через три месяца, уже по льду, приходит полк. Но я, как раз, хочу набрать еще три сотни кавалерии для обучения. Это будут учения. Опасен этот вариант тем, что Мышкин впал в хандру. А обучать кавалерию больше некому.

– А почему нельзя зимой в Прибалтику сходить? Зачем своих колошматить?

– Кому это варяги свои? У Вас, Владимир Александрович, предки дворяне? Или Вы у меня подозреваете наличие голубой крови? Может Мышкин, на самом деле князь?

– Но ты собирался воевать на Калке за русских, против монголов!

– Никто не отказывается. Я собираюсь победить на Калке.

– У тебя не хватит денег оснастить пять сотен тяжелой кавалерии. А тебе нужно десять тысяч всадников.

– То есть, путь я выбрал правильный. У Вас возражения по финансированию? – засмеялся Олег.

– Я вас кормить не собираюсь. Не надейся. И деньги на доспехи у меня отсутствуют. А схватка с курянами теперь неизбежна. И вставлять тебе палки в колеса смертельно опасно, – обреченно согласился Коробов.

– Будь на Вашем месте Мышкин, он бы убил меня, а потом один выпутывался, – засмеялся Олег.

– Мышкин теперь будет защищать Карачев, как стойкий оловянный солдатик. Светлана на четвертом месяце.

– А я еще удивился невероятной покорности Мышкина. Команды Светланы он исполняет на раз.

На следующий день Олег отправился в Брянск за новобранцами. Карабин с глушителем оставил Мышкину, подробно объяснив, кого и когда надо отстреливать. С собой Олег взял пятерку «стариков», и сотню лучших лошадей.

Мышкин вышел на работу на следующий день, после отъезда Олега. Отдых у кавалеристов закончился. Лошадей у Мышкина было с большим запасом и отдыха людям не предвиделось в ближайшем будущем. Рассчитывать на короткий осенний день не приходилось. Светлана взяла на себя задачу по пиар-компании. Чему ее учили в университете, неизвестно, но подошла она к работе без выдумки, формально. Подборка сказок и былин про Илью-Муромца была нагло переделана на Олега-Муромца. Каждый вечер, после ужина, весь отряд собирался в «красном уголке» и слушал небылицы о подвигах Олега. Через неделю приехал Олег, послушал о себе пару песен, возмутился. Но менять что-то Светлана отказалась.