А что, если так смыкаются края пропасти между нами и зверем?!

— Кинто, — шепотом сказала Ламара и тут же услышала, сначала издалека, потом все отчетливей, странный звук, идущий из-под лампы — то ли лобзиком деликатно пилят, то ли камушки в ладони мнут. Котенок мурлыкал.

Как видим, рос Кинто не только в длину и в высоту, но и вглубь. Это почувствовали вскоре и все домочадцы.

С той поры взял себе кот привычку забираться на комод, и оттуда этими своими блестящими, ироническими глазами терроризировал каждого.

Предположим, мама убирает, не обращая на Кинто внимания, а он водит за нею взглядом, сопровождает каждое ее движение, да так, что женщина невольно оборачивается.

То же самое он проделывал с Датико.

Найдя хозяина дома где-либо, он усаживался таким образом, чтобы обойти его взглядом было невозможно, и принимался за свое — глядит, и больше ничего, а Датико не по себе — так откровенно может смотреть только человек, который знает тебя как облупленного.

В первый раз Датико растерялся, обозвал его собачьим сыном, привстал. Кот понял своего покровителя, тоже приподнялся, не отводя, однако, дерзкого взгляда, а в следующую секунду его уже не было, он опередил окрик. Но это не значит, что кот отказался от своей манеры въедливо смотреть на человека.

Дни шли.

Оттого, что Кинто перестал пропадать, крики в доме не прекратились: он не видел разницы между полами и столами. Конечно, мама поднимала шум:

— Или ты его привяжешь, или я запру его в уборной!

Кот в присутствии целого семейства мог влезть на стол с уголка скатерти, как матрос по вантам, а взобравшись, разгуливал, по-бандитски кося глазом, прямо видно было, как он придирается к вещам, выбирая, какую бы скинуть…

Он давно разделил весь окружающий мир на живое и мертвое. С предметами неподвижными играл, то есть заставлял их двигаться, а на все, что само двигалось — охотился.

Примерно к этому времени Кинто переоделся. Не птичий пух топорщился на нем — плотный упругий короткий мех ловко облегал его, давая возможность видеть, как он силен и строен.

Вместе с лапами и хвостом рос у зверька и характер. Заметила это даже такая ненаблюдательная женщина, как Ламарина мама. Кот поразил ее своим достоинством. Достаточно было ей сердито взмахнуть над ним батистовой рубашкой, чтобы кота больше не видели на белых покрывалах.

Так от случая к случаю, деликатно, но категорически давал Кинто понять людям, что не он принадлежит им, а они принадлежат ему!

Хочет — глядит на них. Не хочет — удаляется прочь! И ни в чем никогда себе не отказывает.

Явно нравилось ему общество главы дома, и кот не пропускал случая доставить себе это удовольствие, без навязчивости, однако. Если Датико на минутку присядет на свою любимую тахту, чтобы переобуться, кот не появится. А вот когда уважаемый Датико Гопадзе после обеда медленно садится на свою любимую тахту, а затем вытягивается на ней, Кинто непременно придет, но не сразу, нет! Он точно хороший музыкант — владеет паузой, оттого каждое его появление имеет смысл.

Невесомо вскинув себя на угол тахты, он замирает ненадолго, мерит человека взглядом и только после этого начинает неспешный путь вдоль отдыхающего главы дома.

С поразительной точностью находит Кинто себе место: не слишком близко, но и не далеко, а где-то около. И двое мужчин, довольные друг другом, коротают послеобеденные часы. Трудно сказать, кто кого берет себе в товарищи, кто кого наталкивает на философские размышления. Во всяком случае, у кота подозрительно умный вид.

Исподволь и, казалось бы, по мелочам Кинто привязывал к себе. Если хотите — приручал, и не без успеха. С некоторых пор, приходя домой, каждый невольно ищет глазами никому не нужную «прошлогоднюю шишку», а в разговорах начало мелькать словечко «наш». «Наш бандит» и даже «наш урод».

Как ни странно, а проблеск симпатии к котенку у мамы возник раньше всех. Это произошло в самые первые дни, когда малыш еще нетвердо держался на лапах, но уже лакал из блюдца. Наевшись, он выпрямлялся и тут же подносил к мокрой морде легкую, как лепесток, лапу, но пока рано было отрывать ее от пола, и он вместе с этой лапой падал на нос, без передышки поднимал себя снова и снова опрокидывался. В третий раз он уже не вставал, а, лежа на пузе, терся мордочкой о лапы, а затем осушал их языком.

Не оценить такое она не могла, не могла, однако, и смириться с вторжением в ее блистающий чистотой и порядком дом этой нелепой и бесполезной твари.

Приближались летние каникулы…

Это только так радужно звучит, а на самом деле — трудные наступили дни.

Как бы легко ни давались науки, учиться нужно. Ламара занималась яростно. Ссора с Ревазом поначалу показалась чем-то вроде шутки. Но дни идут, и Ламара делает для себя открытия: то, что недавно радовало, — не радует; интересная книга — неинтересна, даже вкусное — невкусно! Да и может ли быть иначе, когда исчезает тот, с кем ты делился сначала яблоком, потом тетрадкой, а потом и всем, что постигал сам.

Какая мама странная, не видит, что ли?! Давно могла послать Реваза в Навтлуги. Раньше чуть что гоняла его к тетушке Кето. Подсказать маме самолюбие не позволяет. А то еще начнет смеяться, или хуже того — привяжется с расспросами…

Ламара тоже хороша, не сделала ни одного шага к примирению, хотя и замечала, каким взглядом провожает ее Реваз; хотя и знала, что он подрался с мальчишкой значительно сильнее себя только потому, что тот сказал ей вслед:

— Ох-ох, царица Ламара пошла!

Реваз, конечно, не похвастал, а она не подала вида, что знает о драке.

Видимо, в старом Тифлисе мальчишки очень стремились быть похожими на мужчин, а девочки — соответственно — на гордых девушек!

В последнее время в семье вообще сгустились события: то забыли про день рождения очень нужного человека и срочно этот промах исправляли, то из деревни приходит письмо с сообщением, что заболела мамина троюродная сестра. По этому поводу споры и крики, в конце концов мама уезжает в деревню. Все эти неприятные события, как начались, так и кончились, за исключением ссоры с Ревазом.

В доме воцарилась прежняя атмосфера, и первым на это отреагировал Кинто. Он словно вырвался на свободу. Такое и раньше с ним бывало, когда из дома уходили все, в особенности мама. Только закроется за нею дверь, кот начинает носиться по всему дому, а если увидит Ламару у окна, то к ней — каскадом прыжков: тахта, рояль, комод, окно! Возник, победоносно заглянул в глаза — и нет его, летит назад на кухню, там крутой вираж, опять несется к ней. Слышно топотание босых его лап да скрежет когтей на крутых поворотах.

Заметила девочка и другое — осмысленнее сделались его игры. Что бы он ни затевал, непременно должен встретиться с нею взглядом. Это не собака, которая слепо кидается в объятия и лезет целоваться.

Кинто, налетев, непременно замрет, вперив насмешливый взгляд, и ждет — или голоса, или движения. Если его норовят поймать, он, как кузнечик, прыгает вбок. Если же вздумают пугнуть, никуда не уйдет, а встанет в воинственную позу, сблизив все свои конечности, хребет дугою ввысь, дыбом шерсть, хвост «ершом» — им хоть бутылки мой, — но и этого мало. На цыпочки поднимается, чтобы стать еще выше, и этак, на цыпочках, мелко-мелко перебирая лапами, грозно наступает. И не в лоб, а боком — так всего этого кошачьего величия больше. Голова втянута в плечи, уши угнаны назад, отчего глаза еще раскосей и опасней… жуть какая-то, а не кот! Если хотите, миниатюрный верблюд, который к тому же разгневан и плюется. Фырканьем это злющее кхеканье не назовешь.

А когда в один прекрасный день у Кинто обнаружились странности в еде, о нем стали всем рассказывать, даже хвастались им. Его причудливый вкус обнаружился случайно. Играл он, гоняя по полу урюк. Потом видят, грызет свою игрушку. Обгрыз со всех сторон — пошел косточку гонять.