А котенка нигде нет, и жить в таком хаосе невозможно. Решили поставить все по местам. Но вещи коварны и злы. Нетрудно, кажется, отодвинуть тахту от стены, а попробуйте загнать ее на место! Она сразу сделается вдвое тяжелее и всеми четырьмя ножками упрется в пол. Это уже не тахта, а враг, который скрипит, царапается и сажает хозяину синяки.

Бабушка с трудом собрала всех домочадцев на кухне (здесь нечего было переворачивать), усадила и потребовала:

— Перестаньте его искать, он дикий, он спрятался…

— Вааааа-ай! — заладила Ламарина мама, а потом перешла на проклятия — какие сочные, какие яркие!

Пугаться не нужно, лучше запомните одну тонкость: какие бы мрачные слова ни срывались с языка, женщина перед каждым из них про себя произносит «не»… Да не ослепни ты; да не посыплю я голову свою пеплом.

Трудно даже сказать, кто искуснее — грузин, произносящий тост, или грузинка, сыплющая проклятиями?

Ламарина мама подробно перечислила все беды, какие обрушились на нее со дня рождения и по сей день. Сверкая глазами и хватаясь за голову, она в то же время зорко следила за тем, какое впечатление производит, и в зависимости от этого то сгущала краски, то смягчала их. Она, конечно, видела, как потрясена дочь, только сейчас узнавшая, что ее мама не хотела выходить замуж за ее папу, потому что тот не желал расставаться с проклятым городом, а теперь она должна терпеть в этом проклятом городе капризы дочери; что все это ей давным-давно надоело, и она немедленно уезжает в деревню, где можно хотя бы спокойно умереть!

Но не ускользнуло от ее внимания и то, как бабушка махнула рукой и вышла из кухни, и, главное, как папа, шагавший из угла в угол, вдруг остановился и начал смотреть себе на ноги, в то время как шея его стала наливаться соком граната. В маме точно выключатель щелкнул, она сразу сбавила тон, а когда папа очень тихо сказал: «Кончай базар», — замолчала совсем и с тяжким «оф» присела к столу. Тогда папа как ни в чем не бывало снял с себя туфли и, размахивая ими, босиком направился в спальню. Мама последовала за ним. Вдруг она обернулась и, горестно глядя на дочь, изрекла:

— Хотела бы я знать — на что тебе этот урод?

Ламара ничего не ответила и окончательно пала духом. Она поняла, что никаких поисков больше не будет — папа приказал всем идти спать! Но не прошло и минуты, как из спальни донесся мамин крик:

— Выброшу к черту!

Прибежав на крик, бабушка с внучкой увидели: стоит мама с подушкой в руках у своей кровати и смотрит туда, где эта подушка только что была. Папа, сложа руки на животе, смотрит туда же, а там коричневой кляксой на белоснежном покрывале лежит оно — проклятое дикое животное! Оно спряталось у мамы под подушкой и теперь таращит свои бессмысленные голубые глаза.

Ламара молча взяла котенка. Он покопошился и затих, уютно уткнувшись носом ей в ладонь.

Это было первое живое существо, так откровенно доверившее себя ей. Девочка испытала странное чувство несвободы и только сейчас как следует поняла, что бросить котенка невозможно. Никогда. С хмурым упреком она взглянула на мать. Та вспыхнула снова:

— Все равно выброшу паршивца!

— Не дам! — твердо ответила дочь и медленно пошла из спальни. Бабушка подчеркнуто молчала. Папа что-то тихо напевал.

Никогда не нужно забывать про папу, который любит петь в самых неожиданных обстоятельствах, сейчас он напевал странную песенку про какого-то кинто, который такой молодец, такой молодец! Именно это больше всего и рассердило маму. Она не знала, на ком сорвать досаду за то, что этот паршивец выбрал именно ее кровать.

Меняя наволочку, она вдруг решила, что Ламара взяла котенка к себе в постель, и снова обрушилась на папу:

— А ты что поешь, лучше бы посмотрел, что твоя дочь делает!

Вместо ответа папа красивым танцевальным жестом указал на окна.

В доме рядом и через улицу одно за другим засветились окна, и в эти окна стали высовываться кудрявые головы соседей.

На следующий день Ламара не пошла в школу, потому что «он» (котенок, все еще без имени) снова куда-то уполз. Ламара боялась, что в ее отсутствие мама исполнит свою угрозу.

После уроков, как это бывало и раньше, к Ламаре заявилась почти вся группа:

— Почему ты не была в школе?

— У нас голова болит!.. — сказала Ламара и спохватилась. Ребята корчились от смеха.

— Ты действительно больна или с кем-то себя путаешь? — спросил Реваз.

— Отстань, я правду говорю…

Не хотелось объяснять ребятам, что та «прошлогодняя шишка», которую они нашли в траве, переворачивает вверх ногами весь дом и не дает спать. Задразнят!

В городах Грузии не принято было в те времена держать домашних животных, добавим — несъедобных! Собаки еще куда ни шло, но кошки — нет!

Почему кошки здесь не в чести — ответа нам никто не дал. Возможно, потому что они не ловят ненавистных скорпионов? Но всего вероятнее — не жаждут люди в этих краях дополнительного тепла. Что же касается теплоты душевной, то в Грузии ее не занимать!

Сама суть домашнего уюта здесь иная — не печь собирает вокруг себя семью в часы досуга, а тахта. Вот и вообразите себе почтенного горца — седая борода по грудь, у пояса кинжал, сидит на тахте, вспоминает о былых временах — и гладит кота?!

Другое дело, когда в дом случайно попадает живое существо. Не просто заботу вызывает оно, а почтение. Ведь не случайно каждый тост здесь начинается со слова — ЖИВИ! Грузин — кем бы он ни был, прежде всего он жизнепоклонник.

Вот почему вся семья Датико Гопадзе превратилась в искателей.

Как только котенок открыл глаза, он начал прятаться и довольно регулярно. Примерно через два дня на третий.

Однажды папа неожиданно заскочил домой днем. С утра дул резкий, холодный ветер, а к полудню уже снова парило — вот он и забежал переодеться. Семейство свое нашел в плачевном состоянии — снова разгром, и спор, и крики.

— Кончай базар! — угрожающе вымолвил папа с порога и направился к шкафу.

Женщины собрались на кухне — ждали, когда он переоденется и уйдет, и вдруг слышат странное бормотание и хохот.

Тут раз и навсегда нужно сказать, что мама у Ламары очень красивая, худенькая и крикунья, а папа толстяк с большими, чуть выпуклыми глазами. Говорит, вкрадчиво понижая голос, а когда смеется, щеки так подпирают глаза, что трудно понять — смеется он или корчится от боли. Зато когда папа серьезен и внимательно смотрит, то прямо гладит взглядом, и не только дочь и жену, но и тещу, а это, сами понимаете, говорит о многом.

И вот этот, в общем-то, серьезный человек стоит перед раскрытым шкафом в чесучовых брюках и наполовину снятой байковой рубахе и корчится от смеха. Мама бросается к шкафу — вдруг там беспорядок, и это он над нею смеется. А там ничего смешного нет. В это время из-под папиной руки выныривает Ламара и прыгает от радости.

— Довольно! — обиженным тоном говорит мама, — кончайте базар и скажите, в чем дело?

Папа вытирает глаза платком и тычет им куда-то вверх, в правый угол шкафа. Там стоит ковер, скатанный в рулон. С верхнего края этого рулона свисает сонный хвост…

От женских воплей хвост исчезает, и на том же месте появляется голова, странным образом напоминая анютины глазки: два лепестка ушей, пониже — голубая дымка глаз и уже где-то совсем внизу — все, что называется мордочкой.

Разбуженный кот, подрагивая, таращит мглистые глаза и вдруг как выдаст требовательный мяв!

— Молодец! — одобрил папа. — Еще раз скажи им, какой ты голодный!

Ламара осторожно снимает его и опускает на пол.

— Ишак! — выругалась мама так громко, что котенок всеми четырьмя лапами припал к полу, а когда она попробовала извиниться перед ним и легонько коснулась его спинки — кот плюнул. Вернее, пфекнул, в точности так, как делает она сама, когда, набрав в рот воды, прыскает на белье.

Все засмеялись, было похоже, зверек ее передразнил.

— Чтоб ты сдох! — рассердилась мама, не позабыв добавить мысленно частицу «не», и тут же накричала на дочь: