Сергей Довлатов

Блюз для Натэллы

В Грузии - лучше. Там все по-другому. Больше денег, вина и геройства. Шире жесты и ближе ладонь к рукоятке ножа...

Женщины Грузии строги, пугливы, им вслед не шути. Всякий знает: баррикады пушистых ресниц - неприступны.

В Грузии климата нет. Есть лишь солнце и тень. Летом тени короче, зимою - длиннее, и все.

В Грузии - лучше. Там все по-другому...

Я сжимаю в руке заржавевшее это перо. Мои пальцы дрожат, леденеют от страха. Ведь инструмент слишком груб. Где уж мне написать твой портрет! Твой портрет, Бокучава Натэлла!

О Натэлла! Ты - чаша на пиру бородатых и сильных! Ты - глоток родниковой воды после драки! Ты - грустный мотив, долетевший сюда из неведомых окон! Ты - ливень, который застал нас в горах! И дерево, под которым спаслись мы от ливня! И молния, разбивающая дерево в щепки!.. Ты юность прекрасной страны!..

Каждое утро Натэлла раздвигает тяжелые воды Арагвы. На берегу остается прижатый камнем сарафан, часы и летние туфли.

Натэлла уплывает, изменчиво белея под водой. Тихо шелестят на берегу кусты винограда "изабель". А за кустами в этот момент бушуют страсти. Там давно сидит на корточках Арчил Пирадзе, зоотехник.

Час назад Арчил Пирадзе вышел из дому.

- Арчил, - заявила ему старуха Кеке Пирадзе, - я жду. Я переживаю, когда тебя нет. Вот смотри, я плюю на крыльцо. Пока оно сохнет, ты должен вернуться.

- Хорошо, - сказал Арчил.

Старуха плюнула и ушла в дом. Тогда ее сын начал действовать. Он вытащил из-под крыльца заржавленное ружье. Потом зарядил его и направился к реке.

Теперь он сидит на корточках и ждет. Наконец смыкаются воды Арагвы. Натэлла ступает по гладким камням...

Что на свете прекраснее этой картины?! Каково это видеть Арчилу Пирадзе?! Арчилу, который приходит в беспамятство даже от гипсовой статуи, изображающей лошадь?!.

И тогда Арчил Пирадзе хватает свое заржавленное ружье. Он поднимает его выше и выше. Затем нажимает курок.

Дым медленно рассеивается, смолкает грохот. Затихает далекое эхо в горах.

- Это опять вы, Пирадзе? - строго говорит Натэлла. - Так я и знала. Сколько это может продолжаться?! Я давно сказала, что не буду вашей женой.

Зачем вы это делаете? Зачем ежедневно стреляете в меня? Как-то раз вы уже отсидели пятнадцать суток за изнасилование. Вам этого мало, Арчил Луарсабович?

- Я стал другим человеком, Натэлла. Не веришь? Я в институт поступил. Более того, я - студент.

- В это трудно поверить.

- У меня есть тетради и книги. Есть учебник под названием "Химия". Хочешь взглянуть?

- Взятку кому-нибудь дали?

- Представь себе, нет. Бесплатно являюсь студентом-заочником.

- Я рада за вас.

- Так вернись же, Натэлла. У тебя будет все - патефон, холодильник, корова. Мы будем путешествовать.

- На чем?

- На карусели.

- Не могу. При всем обаянии к вам.

- Я изменился! - воскликнул Пирадзе. - Учусь. Потом и градом мне все достается, Натэлла!

- Не могу. В Ленинграде, увы, ждет меня аспирант Рабинович Григорий, я дала ему слово.

- Я тоже выучусь на аспиранта. Прочту много книг. Можно сказать, я уже прочитал одну книгу.

- Как она называется?

- Она называется - повесть.

- И больше никак?

- Она называется - Серафимович!

- Лично я импонирую больше Толстому, - сказала Натэлла.

- Я прочту его книги. Пусть не волнуется.

- Тихо! - сказала Натэлла. - Вы слышите? Из-за кустов доносились нежные слова:

Ты сказала мне - нет!

И по снегу, эх, по снегу ушла.

Был суров твой ответ,

Ночь в мученьях,

ах, в мученьях прошла...

По дороге медленно шел киномеханик Гиго Зандукели с трофейной винтовкой. Тридцать шесть лет оружие пролежало в земле. Его деревянное ложе зацвело молодыми побегами. Из дула торчал георгин.

Завидев Натэллу с Пирадзе, Гиго остановился. Винтовку он теперь держал наперевес.

- Вы пришли, чтобы убить меня, Гиго Рафаэлевич? - спросила Натэлла.

- Есть маленько, - ответил Гиго.

- Все только и делают, что убивают меня. То вы, Арчил, то вы, Гиго! Лишь аспирант Рабинович Григорий тихо пишет свою диссертацию о каракатицах. Он - настоящий мужчина. Я дала ему слово...

Тут вмешался Пирадзе:

- Кто дал тебе право, Гиго, убивать Бокучаву Натэллу?

- А кто дал это право тебе? - спросил Зандукели. Одновременно прозвучали два выстрела. Грохот, дым, раскатистое эхо. Затем - печальный и укоризненный голос Натэллы:

- Умоляю вас, не ссорьтесь. Будьте друзьями, Гиго и Арчил!

- И верно, - сказал Пирадзе, - зачем лишняя кровь? Не лучше ли распить бутылку доброго вина?!

- Пожалуй, - согласился Зандукели. Пирадзе достал из кармана "маленькую". Сорвал зубами жестяную крышку.

- Наполним бокалы! - сказал он. Закинув голову, Пирадзе с удовольствием выпил. Передал бутылочку Гиго. Тот не заставил себя уговаривать.

- Жаль, нечем закусить, - сказал Арчил.

- У меня есть луковица, - обрадовался Зандукели, - держи. Я захватил ее на случай, если меня арестуют.

- Будь здоров, Рабинович Григорий! - сказали они, допивая...

Две недели так быстро промчались. Закончился отпуск. В нашем промышленном городе - тесно и сыро.

Завтра в одном ЦКБ инженер Бокучава склонится над кульманом. Ее загорелыми руками будут любоваться молодые, а также немолодые сослуживцы.

Натэлла шла вдоль перрона. Остался наконец позади стук колес и запах вокзальной гари. Забыта насыпь, бегущая под окнами. Забыты темные избы. Забыты босоногие ребятишки, которые смотрели поезду вслед.

Девушка исчезла в толпе, а я упрямо шел за ней. Я шел, хотя давно уже потерял Бокучаву Натэллу из виду. Я шел, ибо принадлежу к великому сословию мужчин. Я знаю, что грубый, слепой, неопрятный, расчетливый, мнительный, толстый, циничный - буду идти до конца.

Я горжусь неотъемлемым правом смотреть тебе вслед. А улыбку твою я считаю удачей!