Тоннель кончился, и Паркер вышел в широкий зал, покрытый белоснежными плитами термоизоляции. Он поднялся по узкой лестнице, не решаясь воспользоваться лифтом, и подошел к огромной оранжевой двери с черным цветком из зловещих треугольников. Ярко-алая надпись гласила: "Внимание! Опасно для жизни! Реакторное отделение. Вход только в комбинезонах класса "S".

- А-а-а. Черт с ним, делов-то на три минуты! Дома подлечимся, если что.

Паркер открыл блок доступа и набрал код. Шлюз открылся. Прохлада тщательно вентилируемого зала ударила по лицу. Лампы вспыхнули, наполняя реакторный отсек светом. Мощные галогены, вмонтированные в потолок, слабо гудели, освещая матовый пол, состоящий из свинцовых плит и серо-коричневых квадратов металлокерамики.

...Мне в жизни крупно повезло и не повезло одновременно. В нормальных семьях, с достатком выше среднего, было принято иметь три-четыре ребенка. Но в в семье Чагеронов получилось наоборот. Мать вышла замуж за моего папеньку, царство ему небесное, уже будучи старушкой. Тридцать шесть лет это уже, конечно, не самый подходящий возраст для... Нет. Она, конечно, не была какой-нибудь там дурнушкой или "синим чулком". У нее была самая стандартная семья, с девятью детьми, из которых она была седьмой. И воспитание она получила самое обыкновенное, то, которое дают своим черномазым девочкам толстые черномазые мамаши.

О своей молодости она практически никогда не рассказывала. Когда работала в одной из фармацевтических фирм, в тридцать шесть лет подцепила где-то моего отца. Он был моложе ее на восемь лет. Потом у них появился я. Все были рады и счастливы, но папа, будучи в не слишком здравом уме от большой любви к мамуле, вдруг заявляет, что больше такого - и показывает на меня - в доме не будет. Мол, дети - это, конечно, великолепно, но они, мол, отнимают у мамаши все силы и время. А он хочет, чтобы у нее была счастливая, спокойная жизнь. И он сдержал свое слово...

Паркер подошел в алой крышке системы ликвидации, встроенной в пол зала. Люк напоминал могильную плиту, только вместо имени и дат рождения и смерти чернела надпись: "Опасность". Тяжелый чемоданчик опустился рядом.

Четыре блестящих диска помещались внутри, сияя провалами детонаторных луз. Паркер открыл чемоданчик и взял в руку первый цилиндр. Холод искрящегося металла возбуждал в душе чувства возникающие, наверное, у сапера, копающегося во внутренностях взведенной бомбы. Опасности не было. Но на сердце скребли кошки.

Паркер вставил детонатор в отверстие диска и вкрутил его до отказа. Подняв глаза, он пробежал взглядом по табличке, прикрепленной к обратной стенке крышки.

"Опасность" - гласила первая надпись.

"Автоматическое уничтожение корабля"

"После установки детонаторов нажать клавиши на панели..."

Последний цилиндр занял свое место.

"После включения системы корабль будет уничтожен через 10 минут"

Пальцы толстяка пробежали по клавишам, встроенным между дисков взрывателей. Отжатые кнопки начинали светиться бледным желтым светом.

"Система подготовлена" - высветилось на небольшом экране.

Паркер стер с лица пот и вновь взглянул на таблицу.

"По экстренной необходимости автоматическая ликвидация корабля может быть отдалена на 5 минут"

Кривая улыбка застыла на лице Паркера.

- Нет, ребята, откладывать мы не станем. - Он поднялся с колен и подошел к шлюзу.

...Отец погиб нелепо, случайно. Какой-то дурацкий случай. Мне было тогда четыре года. Он переходил дорогу вблизи Ричард-авеню, и его подстрелила полиция, приняв за какого-то опасного типа, но... Я почти ничего не помню. И отца слабо помню. Мама рассказывала, что я его очень любил. Она чуть с ума не сошла. Даже в психушке пролежала месяца три. Но этого я тоже не помню. Помню только, что долго пробыл у бабушки.

До сих пор не помню, почему мать не вышла замуж еще раз. Мужики вокруг нее косяками ходили. Всех цветов и размеров. Иногда даже попадались такие, которые неплохо относились ко мне. Но, похоже, она любила только его, и любит до сих пор...

Оставив внешний шлюз открытым, Паркер спустился по боковому коридору на третью палубу и пошел по противоположной стороне корабля. Если у этой твари развит нюх и она напала на его след, то может устроить засаду, и идти другой стороной безопаснее.

Мама, мама! Что с тобой будет, не дай Бог что? Хорошо еще, что хоть внуки останутся. Их у тебя даже слишком много. Но ты сама виновата. Кто мне говорил: "Жениться тебе еще рано, маленький еще. Если девочка нравится, приведи домой, познакомишь - а там поговорим". Вот, а теперь пожалуйста, наприводил! Дома такой бедлам развел... Но что делать, я их люблю, они - меня. Еле выпер их всех. Так все равно: только уйду в рейс опять все у тебя на голове сидят! Хорошо бы хоть сидели - может, и помогли бы чем. Хотя тебе как раз поможешь! Сыну родному не даешь пальцем пошевелить... Все у тебя маленьким хожу. А маленькому уже тридцать пять годочков. У самого скоро десяток ребятишек будет, а ты все...

Ноги поехали на чем-то скользком, и он чуть не растянулся на полу, цепляясь руками за выступающие трубы. Под ногами была лужица какой-то прозрачной едко пахнущей слизи. Он встал и осмотрелся. Уходящий вдаль коридор был пуст. Боковые переходы они с Ламберт задраили еще раньше, и теперь они светились индикаторами закрытых замков.

"Неужели вляпался? У самого финиша так наколоться! Обидно!"

Но вокруг было тихо, и всего футов сто оставалось до конца тоннеля; а там - спасительный люк, каюта Ламберт. Нужно рискнуть. Хоть и жарковато, не погода сегодня для пробежек, но попробуем. Три, четыре...

Грохот шагов наполнил тоннель, уши заложило, сердце бешено стучало.

- Сейчас, детка, я уже почти...

Кулак впечатал кнопку, замки щелкнули, и обливающийся потом толстяк ввалился в каюту. Ламберт сидела в кресле и курила; услышав за своей спиной грохот, она вздрогнула, резко обернулась, и сигарета выпала из разжавшихся пальцев. Люк закрылся.

- Ты видел его? - спросила Ламберт, подскакивая и хватая со стола огнемет.

- Нет, - задыхаясь, выдавил он, - не видел, но дерьма он по кораблю раскидал предостаточно. Надо спешить.