Изменили еще одно место в Херувимской песне никоновские справщики, напечатали: "...ангельски невидимо дориносима чинми", а в толковании разъясняют: "копиеносные чинми и копие провождаема". Тогда же такое исправление вызвало большое недоразумение: "Исус Христос, Сын Божий, - говорили противники никоновских исправлений, - от ангельских чинов приемлет дароприношение, а не копие и с копиями провождение". Такое сомнение новая соборная книга "Жезл" разъясняет: "Не мысли копии вещественных орудийных, но умныя, сиречь силу беззаконий разделительную" (л. 117, изд. 2). Но такое разъяснение было темнее самого невразумительного текста, который оно пытается растолковать. Тогда как старый текст Херувимской был ясен и понятен для всех верующих: дароносима - сами чины ангельские несут Дары Божественные - Самого Христа. Эту ясность никоновские справщики заменили какими-то копьями, какой-то "разделительной силой беззаконий.[17] И непонятно, и бестолково.

И самый конец Херувимской песни изменили никоновские справщики по-новому; по-старому поется: "отвержем печаль". Они напечатали: "отложим попечение". Твердое, решительное, категорическое "отвержем" заменили мягоньким и слабеньким - "отложим": для Христа можно кое-что отложить на время, на этот только момент. Зачем так решительно для Христа делать - отвергать все заботы: достаточно лишь на время их отложить. Это только Сам Христос требует: кто хочет за Мной идти, да отвержется себя и возьмет крест свой. А мы не можем этого сделать, поэтому новые книжники и в саму Херувимскую песнь внесли свою слабость. В ней выражена та религиозная теплохладность, которая тогда уже прочно закладывалась в московских верхах и которая потом превратилась в откровенное кощунство и в прямое неверие и безбожие.

Никоновские справщики наделали так много погрешностей в новых книгах и таких бестолковых и нелепых, что это дало основание утверждать, что Никон приказал главному справщику Арсению Греку: "Правь, Арсений, как попало, лишь бы не по-старому".

В течение последующих столетий, вплоть до нашего времени, никоновские книги неоднократно исправлялись и переделывались. Но от этого они не стали исправнее. Старые погрешности в них закреплены и новые прибавлены. Вот еще несколько примеров погрешностей в новых книгах. В кондаке на Успение Пресвятыя Богородицы по-старому читалось: "...гроб и смерть но удержаста" Богородицу, а по-новому переправлено: "...гроб и умерщвление". Это уже другой смысл: умерщвление - не просто смерть, а насильственная смерть: удавление, убийство, расстрел. Кто-то по новому тексту "умертвил" Матерь Божию.

В догматике 4-го гласа "Подаждь утешение" по старым книгам поется: "...волкохищное овча обрете" (Исус Христос). Это отвечает действительности: именно волки похищают овец, В новых книгах поется: "...горохищное обрете овча". Вина похищения овец сваливается на горы, что, конечно, нелепо. А если принять во внимание, что в этом догматике под "волком" разумеется сам диавол, который так и в Священном Писании именуется, то станет весьма подозрительным, почему это новым справщикам понадобилось этого "волка" выгородить, а вину его свалить на бездушные горы.[18]

В четвертом ирмосе 4-го гласа "Седяи во славе" по-старому поется: "Прииде Исус Пребожественныи от Пречистыя Девы". В новых книгах вместо "Девы" поставлено: "Нетленною дланию". Трудно понять, зачем понадобилось такое "исправление": ничего ни поэтического, ни осмысленного нет в такой замене "Девы" - "дланию".

Приветствие Матери Божией: "Богородице Дево, радуйся, Обрадованная Марие", - по старым книгам заканчивается так: "...яко родила еси Христа Спаса, Избавителя душам нашим". Правильно и понятно. А по новоисправленному читается: "яко Спаса родила еси душ наших" - "родила [...] душ наших". И бестолково, и туманно.[19]

Никоновские справщики не оставили ни одной богослужебной книги неиспорченной. Все Чины церковные они то посократили, то поисказили, то повыбросили из них важнейшие призывания и молитвы. Чин, например, исповеди сократили - из 40 листов на 4 листа. В Чине миропомазания по старому Потребнику при помазании миром священник после провозглашения слов: "Печать дара Святаго Духа, аминь", - возглашает еще, например, при помазании лица: "Да откровенным лицем славу Господню зрит". При помазании очей: "Да узрит очима свет Святые Троицы - первыя доброты образ" и т. д. Такие возглашения изложены и в тайноводственных словах св. Кирилла Иерусалимского, жившего в четвертом столетии. Никоновские справщики все эти возглашения выбросили из Потребника. Из Чина маслопомазания (при соборовании) выброшены даже припевы: "Услыши ны, Господи, услыши ны, Владыко, услыши ны, Святыи", - составляющие общую молитву к Богу всех молящихся о больном и имеющие особую духовную красоту Чина маслопомазания. Весьма справедливо роптали на никоновских справщиков тогдашние благочестивые пастыри: "Что кошки по кринкам, блудят нынешние переправщики по книгам и, яко мыши, огрызуют Божественная Писания. [20] Укажем хотя один пример "исправления" никонианами даже самого Евангелия. Еще преподобный Максим Грек и преподобный Дионисий, архимандрит Троице-Сергиевской Лавры, указывали в свое время, что в некоторых рукописях неправильно читается следующий текст пятой главы Евангелия Иоанна: "И власть даст Ему (Отец Небесный Сыну) и суд творити, яко Сын Человечь есть". В такой расстановке знаков препинания читал этот текст Павел Самосатский, еретик третьего века, о чем свидетельствуют св. Иоанн Златоустый и блаженный Феофилакт Болгарский. Никоновские справщики так именно и напечатали это место, как читал его названный еретик. По указанию же преподобного Максима Грека в греческом подлиннике Евангелия после слов "суд творити" стоит точка. Следующие слова: "Яко Сын Человечь есть, не дивитеся сему", - начинаются как самостоятельное предложение. Так этот текст и читается в патриарших, дониконовских, книгах.

В краткой Истории нет возможности перечислять все погрешности никоновских книг. Мы можем заключить наш обзор никоновских исправлений словами наших предков, изобличавших эти книги: "Ни бо нам удобно (аще и восхотели быхом) всяко возновствование, пременение, отложение и преложение стихов, тропарей и речей возъявствовати исчислением, яже имеют новопечатныя перед старопечатными книгами: сие бо толико умножено, яко отчего был, во оно исправления время, о той печатников исправе в народе таковая поговорка: како ни буди, токмо бо не по старому. [21] Все вышеприведенные примеры "исправлений", как и многие другие подобного же качества, доказывают, что это было, собственно, не исправление, а какое-то бесстыдное и наглое озорство, издевательство и кощунство над святыми книгами и над вековыми верованиями и благочестием русского народа. Вполне естественно и вполне законно, что весь русский народ, то есть вся святая Церковь и все ее благочестивое духовенство запротестовали против такого книжного "исправления" и объявили его еретическим.

Никон начал свои реформы прежде всего не с книжного исправления, а с отмены двоеперстного сложения для крестного знамения. Вся Русская Церковь творила тогда крестное знамение двоеперстием: три пальца (большой и два последних) складывали христиане во имя Святой Троицы, а два (указательный и великосредний) имели простертыми во имя двух естеств Христовых - божеского и человеческого. Так складывать персты и такое исповедание выражать ими учила и древняя греческая Церковь. Двоеперстие идет с апостольских времен. Святые отцы церковные свидетельствуют, что и Сам Христос благословлял именно таким перстосложением.[22] Никон же сделал распоряжение еще в 1653 г. Распоряжение Никона было беззаконным и преступным. В то же время он приказал знаменаться триперстием: складывать первые три перста во имя Святой Троицы, а два последние иметь "праздными", то есть ими ничего не изображать. Триперстие было новшеством. Оно незадолго до Никона появилось у греков, они же привезли его и в Россию. Ни один святой отец и ни один древний собор не свидетельствуют о триперстии. Русские люди поэтому и не хотели его принимать. Кроме того, в нем, по толкованию Никона, не изображаются два Христовых естества - божеское и человеческое. Да и сомнительно было изображать на себе крест тремя перстами во имя Св. Троицы, не исповедуя в них человеческого естества Христа, которое, собственно, и было распято на кресте. Выходило, как будто Святая Троица была распята на кресте, а не человечество Христово. Но Никон ни с чем и ни с кем не считался. Он шел напролом.