Олята предавался сладким грезам до вечера. Пробовал поговорить о будущем с сестрой, но Оляна только глазами сверкнула. Она, как встала, на минуту не присела: все крутилась, наводя в доме порядок. Олята, хоть и не хотелось, стал помогать. Изба постепенно обретала жилой вид. По всему было видать, что здесь не обитали с зимы: по углам затвердела паутина, с крыши надуло сору, бычий пузырь в окне давно порвался. Изба была небольшой: землянка, крытая срубом в пять венцов, кровля из дранки. Ни сеней, ни клети. В веси Оляты жили богаче. Треть жилого пространства избы занимала печь-каменка, напротив — полати, между ними и печью, как раз под окном — стол да две лавки. Посуды в доме не оказалось, как и других полезных в хозяйстве вещей. «Жильцы умерли, добро родичи или соседи забрали», — догадался Олята. Хорошо, что отрок, собирая добро в занявшемся пламенем доме, бросил в мешок глиняные миски и кружки. Пришлось бы есть с досок, а молоко пить из горлача.

В хлеву Олята обнаружил груду камней, песок и глину. Видать, хозяин собирался соорудить летнюю печь или очаг, да не успел. Без сеней летом в избе жарко. Печь топят, пекут хлеб или готовят варево, в избе духота. Олята рассудил, что очаг нужен, и сложил его сам, дело нехитрое. Среди добра, прихваченного из дома в Волчьем Логу, оказался медный котел, Олята выложил верх очага как раз под круглое донце.

Прибирались и раскладывали добро до темна. В сумерках явился волосатый смерд. Принес лукошко яиц и тяжелый горлач с хмельным медом. Поставил подношение на стол и привычно сел в красный угол. Оляна подала миски и кружки, порезала хлеб и окорок. Мед по кружкам разлил гость. По тому, как он бережно держал горлач, Олята понял: мед смерду приходится пить не часто.

— Жданом меня зовут, — сказал смерд, берясь за кружку, — а вас как?

Олята сказал.

— Оляна жена тебе?

— Сестра.

— За добрых людей! — сказал Ждан и жадно выпил.

Олята последовал его примеру. Мед был сладким и слегка щипал небо. Мужчины закусили, Ждан налил еще. В этот раз Олята едва пригубил: медами его не баловали, боялся охмелеть. Ждан свою кружку осушил до дна и удовлетворенно причмокнул.

— Некрас велел, чтоб вы ни в чем недостатка не знали, — сказал гость, рыгнув. — Так и будет. Хлеб из новины, молоко, масло, творог, яйца — все будет. Схочется мясца — овцу заколю. На затоке верши стоят — рыбки сколько хошь. Жить будете, как бояре, — Ждан хитровато глянул на Оляту, тот, поняв, полез в кошель.

— Не надо! — замахал руками Ждан.

— Чего хочешь? — удивился Олята.

— Коней у тебя много, — вкрадчиво сказал Ждан. — Чего им без дела ходить? Жниво кончилось, снопы в поле. В гумна надо свезти.

— Кони верховые! — возмутился Олята.

— Твой — верховой, — согласился Ждан, — другие — степняки. Малые, но тяговитые. Хоть под седло, хоть в телегу.

«Разглядел! — удивился Олята. — Когда успел?»

— В веси нет тягла? — спросил.

— Одна кобылка! — вздохнул Ждан. — Все тиун забрал за недоимки. Бабы на себе снопы таскают. Жилы рвут…

Олята незаметно потер руки. Сдать коней в работу — прибыток, одним кормом Ждану не отделаться. Коли великая нужда в тягле, запросить можно много. Скажем, холстов добрых. Или кож. Некрас весь товар перевел на своих человечков для сулиц, можно возместить убыток. Заплатит смерд, никуда не денется! Внутренне усмехнувшись, Олята поднял взор, и увидел Оляну. Она стояла у печи и пристально смотрела на брата. Взор ее был таков, что Олята засовестился.

— Всех не дам! — сказал сердито. — Нам верхами ездить. Бери четверых! Только гляди, чтоб не спортили, не грузили тяжко! Глядеть буду! И корми овсом…

— Спаси бог, тебя, боярин! — Ждан соскочил с лавки и поклонился в пояс. — Не забуду!

Ждан убежал, забыв свой мед. Олята мрачно осушил кружку. Тихо подошла Оляна и поцеловала брата в щеку.

— Ладно! — сказал Олята, чувствуя, как хмель кружит голову. — Грех брать прибыток от чужого добра.

Он выбрался из-за стола и побрел к полатям…

Проснулся Олята с рассветом, быстро позавтракал и оседлал Дара. Коней Колпаков за оградой не было; на лугу щипала травку незнакомая мухортая кобылка. Олята только головой покачал. Ждан оказался хитрецом: в упряжь поставил чужих коней, свою кобылку привел к жеребцу. Обещал боярину двух коней оставить — получи! Какая разница? Зато, если Дар покроет кобылку, Ждану достанется жеребенок. Олята вскочил в седло и поскакал в поле. Там кипела работа. Мужчины и женщины грузили снопы на повозки, отроки, помахивая хворостинками, везли их к гумнам. Степные лошадки тащили груз без натуги. Ждан сдержал слово: коней не перегружали. Отроки больше махали хворостинками, чем охаживали коней по бокам. У Оляты отлегло от сердца. Ждан, завидев в поле Оляту, разогнулся и глянул вопросительно: будешь ругаться? Олята не стал. Пустил отдохнувшего Дара вскачь по стерне. Из-под копыт жеребца почти сразу порскнули в стороны зайцы. Большие, нагулявшие за лето жира.

Олята набрал в лесу хворосту, поскакал к избе и вернулся с сулицей. Попасть на скаку в вертлявого зайца оказалось непросто. Острый железный наконечник раз пять втыкался в сухую землю, прежде чем охотник изловчился и попал в самого жирного из косых. Пронзенный сулицей, заяц заверещал и задергался, пятная стерню кровью. Олята соскочил, выдернул сулицу, ловким ударом древка прекратил мучения косого. Дома он привычно ободрал зайца (в детстве сколько раз приходилось), освежевал тушку, порубил на куски. Покончив с зайцем, Олята поскакал к реке, достал вершу (Ждан вчера поведал, как найти). Вернулся с жирными налимами, каждый в полруки длиной. Скоро в котле над очагом забулькала уха. Когда она доспела, Оляна сняла котел с очага, поставила глиняную сковороду — латку. Латка прогрелась быстро, скоро на ней заскворчали, плавая в собственном жиру, куски зайчатины. Вкусный запах поплыл по двору. В стороне послышался шепот. Олята, сидевший на чурбаке, поднял голову. У ограды, зачарованно глядя на сковороду, стояли двое мальцов, лет трех-четырех, не более. Оба босые, в ветхих рубашонках, замурзанные. Олята поманил их пальцем, мальцы пошептались и робко подошли.

— Как зовут? — спросил Олята

— Меня Первуша, а он Вторак, — сказал больший из мальцов.

— Братья?

— Я старший, — важно сказал Первуша.

— И так понятно! — хмыкнул Олята. — Есть хотите?

Мальцы дружно кивнули.

— Тогда помогайте!

Олята притащил из избы лавку. Мальцы старательно помогали нести, хотя толку от их помощи было мало. Олята не отгонял — все должны зарабатывать кусок хлеба. От хлева Олята прикатил еще чурбак, Оляна накрыла оба куском полотна. Это Некрас завел: есть на покрытом столе, брат с сестрой привыкли. Мальцы сбегали домой за ложками, Оляна налила им полную миску ухи. Лавка для братьев оказалась высокой, они сползли на землю и дружно хлебали, стоя у чурбака. Олята с сестрой ели сидя. Покончив с ухой, Первуша и Вторак отдали должное зайцу, затем запили снедь кружкой молока. Ели они жадно и много — по всему было видать: оголодали.

— Мамке не говорите! — попросил Первуша. — Она ругается, когда у чужих едим. Сором, говорит, побираться!

— Так вы работали! — сделал серьезное лицо Олята.

Первуша подумал и серьезно кивнул. На прощание братья поклонились, Первуша взял младшего за руку, и оба ушли.

— Соседские! — сказала Оляна, собирая посуду. — С утра у ограды крутятся.

«Заговорила!» — ахнул Олята, но не подал виду.

— Бездельничают! Мы в их годы гусей пасли!

— Нет у них гусей! — вздохнула сестра. — Три курицы да петух.

«Откуда знаешь?» — хотел спросить Олята, да прикусил язык. Сестра пока он спал, да за зайцем гонялся, везде поспела.

К вечеру Ждан пригнал тягло. Сгрузил с телеги долбленные из липы корыта и на виду у Оляты насыпал каждому из коней овса. Дескать, гляди, слово держу. Олята кивнул: вижу. После чего Ждан отвел его в сторону.

— Тебе, боярин, баба нужна? — спросил, хитровато щурясь.

— Оляна справляется! — удивился Олята.