Строгость к себе, отречение, отрешенность, ритуалы, практика добродетели — все они, хотя и благородные проявления, но являются процессом мысли. А мысль может только работать ради завершения, ради достижения, которое всегда является известным. Достижение — это безопасность, защищающая себя уверенность известного. Искать безопасность в том, что является неназванным, означает отрицать это. Безопасность, которая будет найдена, есть только в проекции прошлого, известного. По этой причине ум должен полностью молчать, но это молчание не может быть куплено через жертву, возвеличивание или подавление. Это молчание наступает, когда ум больше не ищет, не охвачен больше процессом становления кем-то. Это молчание не является приобретенным с опытом, оно не может быть достигнуто путем практики. Это молчание должно быть столь же неизвестно уму как бесконечное. Если ум переживает молчание, тогда есть переживающий, результат прошлых переживаний, тот, кто помнит о прошлом молчании. И то, что испытывает переживающий, — это просто им самим спроектированное повторение. Ум никогда не может переживать новое, поэтому ум должен быть молчалив.

Ум может быть молчалив, когда он не переживает, то есть когда он не называет или не дает определения, не записывает и не сохраняет в памяти. Такое обозначение и регистрация — это постоянный процесс в различных отделах сознания, не только высшего разума. Но когда поверхностное сознание молчит, более глубокое сознание может проявить свои признаки. Когда же все сознание тихо и спокойно, свободно от извечного становления, что возникает спонтанно, только тогда возникает неизмеримое. Желание сохранить эту свободу придает продолжение памяти становящегося, что является помехой для действительности. Действительность не имеет никакого продолжения, она длится от мгновения до мгновения, вечно новая, вечно цветущая. То, что имеет продолжение, никогда не может быть созидательным.

Высший разум — это только инструмент общения, он не может измерить то, что неизмеримо. О действительности нельзя говорить, а когда так происходит, тогда это больше не действительность.

Это размышление.

Он преодолел очень длинный путь: тысячи миль на корабле и самолете. Он говорил только на родном языке и с огромнейшим трудом приспосабливался к этой новой и неспокойной окружающей действительности. Он был совершенно непривычен к этому виду питания и к этому климату. Он родился и вырос на очень далекой высоте, поэтому влажность и высокая температура сказывались на нем. Он был начитанным человеком, ученым, и сам написал некоторые вещи. Ему, казалось, были хорошо знакомы и восточные, и западные философские учения, но сам он был римским католиком. Он сказал, что его давно не удовлетворяло все это, но так продолжалось из-за его семьи. Его брак был, как могли бы посчитать, счастливым, и он любил обоих своих детей. Они учились в колледже, теперь уже в той далекой стране, и у них было блестящее будущее.

Но эта неудовлетворенность в отношении его жизни и поступков постоянно нарастала с течением лет, и несколько месяцев назад она достигла предела. Он оставил свою семью, сделав все необходимое для своей жены и детей, и теперь он был здесь. У него было достаточно денег, только чтобы продержаться, и он приехал, чтобы найти Бога. Он сказал, что с душевным равновесием у него все в порядке и что его цель была ясна ему.

Душевное равновесие — это не явление, которое можно оценить по тому, расстроены ли вы или успешны. Преуспевающие могут быть неуравновешенными, а расстроенные становятся ожесточенными и циничными или находят спасение в некой самоспроецированной иллюзии. Уравновешенность не находится в руках аналитиков. Вписывание в нормы не обязательно указывает на равновесие. Сама норма может быть продуктом неуравновешенной культуры. Жадное общество с его образцами поведения и нормами является неуравновешенным, неважно, придерживается ли оно правых или левых, проявлена ли эта жадность в государстве или в его гражданах. Уравновешенность — это нежадность. Идея относительно уравновешенности и неуравновешенности находится все еще в пределах поля мысли и поэтому не может быть оценена. Непосредственно мысль, обусловленный отклик с его стандартами и суждениями не истина. Истина — это не идея или умозаключение.

Разве бога можно обнаружить, ища его? Вы можете проникнуть в непостижимое? Чтобы найти, вы должны знать то, что вы ищете. Если вы ищете, чтобы найти, то, что вы находите, будет собственной проекцией, это будет тем, чего вы желаете. А создание желания — не есть истина. Искать истину — значит отрицать ее. Истина не имеет никакого постоянного местонахождения, нет никакого проторенного пути, никакого путеводителя к ней, и слово — не истина. Разве истина должна быть найдена в определенном месте, в особом климате, среди конкретных людей? Разве она здесь, а не там? Разве только этот путеводитель приведет к истине, а другого нет? И вообще есть ли путеводитель? Когда правда разыскивается, то, что найдено, может только быть результатом невежества, так как сам поиск порожден невежеством. Вы не можете найти действительность, необходимо остановиться и позволить действительности быть.

«Но если я не смогу найти не имеющее названия? Я приехал в эту страну, потому что здесь есть более тонкое восприятие искомого. Материально здесь можно быть более свободным: нет потребности иметь так много вещей. Здесь как нигде больше имеющееся имущество не пересиливает. Частично вот поэтому уходят в монастырь. Но уход в монастырь есть психологический побег, и, поскольку я не хочу попасть в строгую изоляцию, я здесь проживаю свою жизнь, чтобы найти не имеющее названия. Способен ли я обнаружить это?»

Разве дело в способности? Разве способность не подразумевает следование специфическому курсу действия, предопределенного пути, со всеми необходимыми приспособлениями? Когда вы задали тот вопрос, разве вы не спрашивали о том, есть ли у вас, обыкновенного человека, необходимые качества, чтобы получить желаемое? Конечно, ваш вопрос подразумевает, что только исключительные находят правду, а не обыкновенный человек. Разве истина даруется только немногим, исключительно интеллектуально развитым? Почему мы спрашиваем, способны ли мы обнаружить ее? Мы имеем образец, пример человека, который, как предполагается, обнаружил истину, и образец, будучи вознесенным высоко над нами, порождает в нас неуверенность. Таким образом, образец приобретает большую значимость, происходит соревнование между образцом и непосредственно нами. Нам тоже ужасно хочется быть рекордсменами. Не возникает ли вопрос «Способен ли я?» из сознательного или подсознательного сравнения с тем, чем вы являетесь, и тем, что вы считаете за образец?

Почему мы сравниваем себя с идеалом? А приносит ли сравнение понимание? Действительно ли идеал отличается от нас самих? Разве это — не самопроецирование, самодельная модель, и не поэтому ли это мешает пониманию нас самих, какие мы есть? Разве сравнение — не уклонение от понимания нас самих? Есть так много способов сбежать от себя, и один из них — это сравнение. Естественно, что без понимания себя поиск так называемой действительности — это побег от себя. Без самопознания бог, которого вы ищете, — это бог иллюзии, а иллюзия неизбежно несет с собой конфликт и печаль. Без самопознания не может быть никакого правильного размышления, и к тому же, всякое знание есть невежество, которое может вести только к беспорядку и разрушению. Самопознание — это не окончательная цель, это — единственный способ, открывающий неиссякаемое.

Разве самопознание не чрезвычайно трудно, и разве не потребуется для этого очень долгое время?

Самая концепция, что самопознание трудно достижимо, — это помеха для самопознания. Можно порекомендовать? Не думайте, что это будет трудно, или что это займет время. Не предопределяйте то, что есть и чего нет. Приступайте. Самопознание должно быть обнаружено в ходе взаимоотношений, и весь этот процесс есть взаимоотношения. Самопознание не появляется в самоизоляции, в отдалении. Отказ от взаимоотношений — это смерть. Смерть — это окончательное сопротивление. Сопротивление, которое является подавлением, заменой или возвышением в любой его форме, есть помеха для потока самопознания. Но сопротивление должно быть обнаружено во взаимоотношениях, в действиях. Сопротивление, активное или пассивное, с его сравнениями и суждениями, его приговорами и отождествлениями, является отрицанием того, что есть. То, что есть, скрыто, и осознание скрытого, без всякой необходимости выбора, является раскрытием этого. Этот раскрытие — начало мудрости. Мудрость важна для того, чтобы возникло неизвестное, неиссякаемое.