Кожаный стул был холодным. Я не могла ясно мыслить; голова была словно в тумане из-за слишком раннего часа и непродолжительного сна. Моего папу укусил Пискари. Как это могло случиться?

Я подняла голову, чтобы взглянуть на Трента, уставившегося в никуда. Он сжал руки с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

— Пискари привязал его? Моего отца?

— Отчеты ничего не говорят об этом, — ответил он мягко, будто это было совсем неважно.

— Ты не знаешь? — Воскликнула я, и его взгляд вперился в меня, словно он был раздражен. — Ты был там!

— В то время это не имело значения, — недовольно парировал он.

Какого черта! Почему бы этому ни иметь значение?

Сжав губы, я ощущала, как нарастает мой гнев. Я подумала, что сейчас начну кричать.

— Тогда почему он сделал это? — Процедила я сквозь сжатые зубы. — Почему он рисковал? Даже если бы он был привязан к Пискари, он мог уйти из ОВ, — сказала я, делая неопределенный жест. — Или перевестись в другую часть страны.

Иногда людей случайно привязывали, и когда прикрытие раскрывалось, были способы избежать преследования. Это происходило со служащими ОВ точно так же, как и со всеми остальными, и на этот случай существовали варианты, включающие большие денежные суммы и щедрые подношения.

Трент ничего не говорил. Это походило на игру в двадцать вопросов с собакой.

— Отец знал о риске, и, несмотря на это, принял препарат. — Напомнила я, и Трент вздохнул.

Его руки разжались, и он распрямил их, пристально глядя на абсолютно белые отметины, оставшиеся на коже от ногтей.

— Мой отец спешил с лечением и рисковал, потому что был привязан к Пискари, это ставило под угрозу его положение как… — он заколебался, его заостренное лицо скривилось от старого гнева. — Это ставило под угрозу его политическую власть. Ваш отец попросил меня позволить ему сделать то же самое, но не из-за власти, а из-за вас, вашего брата и вашей матери.

Я уставилась на Трента, в то время как его слова и лицо стали жестче.

— Мой отец рисковал своей жизнью, чтобы сохранить власть, — произнес он горько. — А ваш отец сделал это ради любви.

Все-таки это все еще не объясняло, почему он сделал это. Зависть во взгляде Трента дала мне передышку, и я наблюдала за ним, пока он смотрел в сад, который создали его родители, оставшиеся лишь в воспоминаниях.

— По крайней мере, ваш отец ждал до тех пор, пока не удостоверился, что другого выбора у него нет, — сказал он. — Ждал, пока окончательно не убедился в этом.

Его голос стал хриплым, окончательно затихнув. Напрягшись, я спросила:

— Убедился в чем?

Трент повернулся в мягком шелесте шелка. Его юное лицо стало жестким от ненависти. Оба наших отца умерли, но он явно завидовал тому, что мой рисковал жизнью ради любви. Его челюсти сжались, и стало очевидным намерение причинить мне боль. Он сказал:

— Он ждал, пока не был уверен, что Пискари заразил его достаточным количеством вируса, чтобы превратить его.

Я вдохнула и замерла. Замешательство сбило меня с толку.

— Но колдуны не могут обратиться в вампира, — сказала я, ощущая тошноту. — Так же, как и эльфы.

Трент откровенно издевался надо мной, действуя на этот раз так, как он действительно хотел, вместо того, чтобы прятаться за маской, в которой он себя комфортно чувствовал.

— Нет, — злобно сказал он. — Не могут.

— Но … — мои коленки свело, и, казалось, мне не хватает воздуха. В памяти возникла давняя жалоба моей матери на то, что у нее и папы не было больше детей. Я думала, что она имела в виду генетическую болезнь крови, обнаруженную во мне, но сейчас… И ее вольнодумный совет о замужестве по любви и о том, что детей надо иметь от подходящего мужчины. Неужели она имела в виду, что выйти замуж надо за того, кого любишь, а детей иметь от кого-то еще? Старый обычай ведьм, одалживающих брата или мужа своей лучшей подруги на ночь, чтобы родить ребенка, когда они выходили замуж вне своего вида? И что с историей, рассказанной с любовью, про то, как в колледже она делала чары для моего отца в обмен на то, что он рисовал для нее все пентаграммы. Колдуны не могут обратиться. Это значит…

Я дотянулась до ручки стула, голова кружилась, поскольку я забыла о том, что надо дышать. Мой папа не был колдуном? С кем тогда спала моя мать?

Я подняла голову и увидела злобное удовлетворение Трента от того, что мой мир вот-вот перевернется — и мне, возможно, это совсем не понравится.

— Он не был моим отцом? — Пропищала я, не нуждаясь в том, чтобы видеть его кивок. — Но он работал в ОВ! — Воскликнула я, пытаясь найти доказательства обратного. Он лгал. Трент должен был лгать. Выводил меня из себя, чтобы посмотреть, насколько плохо он может мне сделать.

— ОВ было только создано, когда ваш отец поступил туда на службу, — сказал он, явно получая от этого большое удовольствие. — С отчетностью у них было тогда не очень хорошо. Ваша мать? — Спросил он насмешливо. — Она — превосходная ведьма земли. Она могла бы преподавать в университете — достичь того, чтобы стать одним из выдающихся специалистов по чарам в стране — если бы только ей не пришлось так скоро обзавестись детьми.

Во рту пересохло, и я вспыхнула, когда вспомнила, как она незаметно наложила чары на Миниаса, чтобы скрыть запах демона. И то, что на прошлой неделе я застала ее, пахнущей так, будто она занималась сильным колдовством, а несколько часов спустя запах исчез. Черт, это одурачило даже Дженкса.

— Вы получили ваши способности к магии земли от вашей матери, — сказал Трент, его слова, казалось, отзывались эхом в моей голове, — и ваши таланты в лей-линейной магии — от вашего настоящего отца, а вашу редкую болезнь крови — от них обоих.

Я не могла пошевелиться, меня трясло изнутри.

— Тот человек, который воспитывал меня, и был моим настоящим отцом, — сказала я. — Кто… — начала я, ощущая необходимость узнать. — Ты знаешь, кто мой биологический отец? Ты должен знать. Это должно быть где-нибудь в твоих записях. Кто он?

Злобно улыбаясь, Трент расслабленно откинулся назад в своем кресле, закинул ногу на ногу и изящно положил на колени руки.

Сукин сын …

— Кто мой отец, ты, ненормальный ублюдок?! — Закричала я, и техники в дальнем конце зала оставили свое занятие и стали за нами наблюдать.

— Я не хочу, чтобы вы подвергли опасности этого несчастного человека, — сказал он язвительно. — Вы ставите под угрозу жизнь каждого, кто окружает вас. Хотя, как бы не взлетело ваше самомнение, он хочет, чтобы вы нашли его. Некоторые вещи забываются, если есть серьезный повод. Стыд, вина… смущение.

Доведенная до бешенства, я стояла, не веря в это. Для него это была игра во власть. Проклятая игра, и ничего больше. Он знал то, что я хотела узнать, поэтому он не говорил этого мне.

В кончиках моих пальцев стало покалывать, и не будучи способной остановиться, я потянулась к нему.

Трент так быстро вскочил и оказался позади своего стула, что я почти не заметила этого.

— Только троньте меня, — сказал он зловеще, в то время как, нас разделял только стул, — и вы окажетесь в тюремной камере ОВ прежде, чем ваши мозги прояснятся.

— Рэйчел, — сверху послышался дребезжащий голос, и мы с Трентом обернулись.

Это был Квен, завернутый в одеяло, словно в погребальный саван, сбоку его поддерживал черноволосый интерн. От пота волосы Квена прилипли к голове, и хотя он стоял наверху, я видела, что он дрожал.

— Не трогайте Трентона, — сказал он, его скрипучий голос ясно прозвучал в тишине, — или я буду вынужден спуститься к вам вниз… и выпороть вас обоих, — он улыбнулся мне, но приветливое и благодарное выражение исчезло с его лица, когда он повернулся к Тренту. — Это низко для вас, Са’ан. Намного… ниже вашего достоинства… и положения, — хрипло закончил он.

И только я вышла из ступора, как его колени подкосились, и молодой врач стал оседать под тяжестью внезапно обмякшего тела.

— Господи, Квен, — прошептал Трент. Он потрясенно посмотрел на меня. — Вы позволили мне думать, что он мертв!