Правда, племянник великого (???) Гейне всюду встречает хороший прием; красивые девушки засматриваются на него, косынки их вздымаются выше, а мамаши погружаются в расчеты…»

Гарри не сразу отправляет это письмо. Почти месяц оно валяется в ящике его бюро, затем он его отсылает с припиской о последних весьма неутешительных событиях: «Дядя хочет выпроводить меня отсюда; отец тоже недоволен, что я несмотря на большие - расходы не занимаюсь делами, но я все-таки остаюсь здесь».

Соломон Гейне не «выпроводил» своего племянника из Гамбурга, и он продолжал влачить жалкое существование, занимаясь ненавистной коммерцией, сочиняя стихи, которых не поняла и не могла оценить его неразделенная любовь, Амалия. В том же письме к Зете, Гейне говорил о боли, причиненной ему Амалией тем, «что она так жестоко и презрительно отозвалась о моих прекрасных песнях, сочиненных только для нее, и вообще в этом отношении очень дурно поступила со мной».

Уязвленное самолюбие Гейне не могло простить до конца жизни Гамбургу и обитателям дома в Ренвилле тех оскорблений, которые ему приходилось там сносить.

Амалия Гейне насмеялась над «прекрасными песнями» Гейне, но от этого, - пишет поэт, - «муза мне сейчас милее, чем когда-либо. Она стала моей верной подругой и утешительницей, она так задушевно нежна, и я люблю ее всем сердцем».

Боль от неудачной любви заставляет бить сильнее источник поэзии в груди Гейне. Это так, но филистерски глупо говорить, подобно некоторым биографам Гейне, что он сделался поэтом только благодаря этой любви. Даже его ранняя лирика, насыщенная тематикой несчастной любви и средневековой романтикой не является оторванной от социальной сущности его класса.

Амалия Гейне. Портрет относится к 1830 году.

Припомним те опасения, которые высказывал Гейне, готовя к печати свои первые стихи.

Вероятно для того, чтобы не повредить своему доброму «купеческому имени», Гейне хлопотливо придумывает себе длинный, довольно нелепый псевдоним, старательно составляемый из имени, фамилии и названия родного города Дюссельдорфа.

Анаграммой «Си Фрейдгольд Ризенгарф» подписывает Гейне несколько стихотворений, появившихся в антисемитской газетке «Гамбургский страж», просуществовавший не больше года.

Стихи Гейне, из которых некоторые вошли в отдел «Сновидения», являлись реминесценциями детских мечтаний, оформленными в традиционно романтических тонах.

В номерах «Гамбургского стража» от 8-го, 27 февраля и 17 марта 1817 года мы встречаем стихи Ризенгарфа на ряду с пошленькими юдофобскими статейками и прославлениями местных антисемитов.

В таком, с позволения сказать, органе впервые пришлось выступить Генриху Гейне да еще радоваться, что вообще стихи его напечатаны!

1817 год как бы остается в тени. Мы не имеем никаких сведений о том, как жил Гарри в ненавистном для него городе.

Впоследствии Гарри в письме к Вольвилю, написанном в 1823 году в Берлине, вспоминал свою жизнь в Гамбурге в следующих словах:

«Быть может, я не справедлив к славному городу Гамбургу; настроение, владевшее мной, когда я некоторое время жил там, мало благоприятствовало тому, чтобы сделать из меня беспристрастного судью; в своей внутренней жизни я был погружен в мрачный, лишь пронизанный причудливыми огнями, подземный мир фантазии; внешняя моя жизнь была безумна, беспутна, цинична, отвратительна; одним словом - я постарался поставить ее в резкое противоречие с моей внутренней жизнью для того, чтобы преобладание этой последней не оказалось для меня гибельным».

Не будем заниматься неблагодарной задачей выяснения, в чем состояла «беспутная, циничная и отвратительная жизнь» Гарри в Гамбурге, кто были те персонажи - представители гамбургской богемы или полусвета, которые разделяли веселое времяпровождение «племянника великого Гейне».

Несомненно, что Соломон Гейне был не особенно доволен упрямством племянника, не желавшего «учиться уму-разуму». Он решает увлечь Гарри самостоятельным делом. В «Гамбургской адресной книге» на 1818 год мы находим указание на фирму: «Гарри Гейне и К0. Комиссионная контора для английских мануфактурных материалов».

Собственно говоря, эта фирма под громким названием «Гарри Гейне и К° была лишь филиалом предприятия отца Гарри, Самсона Гейне. Дела Самсона в Дюссельдорфе значительно пошатнулись; возможно, что Соломон Гейне, желая поддержать брата, помог организовать этот филиал. Кроме того, ему нужно было пристроить племянника, потерявшего службу в его конторе в связи с ее реорганизацией: именно в начале 1818 года Соломон Гейне расстался со своими (Компаньонами и стал единственным владельцем крупного банковского дела с кругленькой суммой основного капитала в миллион талеров.

Гарри мало интересовался торговыми операциями и ничуть не заботился о чести своей фирмы. Он взвалил ведение дела на приказчиков, а сам по целым дням пропадал в «Альстер-павильоне», наблюдая за гуляющей публикой - прилизанными щеголями и красивыми женщинами, любуясь мерно плавающими лебедями и лакомясь прекрасными пирожными - специальностью этого кафе-ресторана, расположенного над водой в самой фешенебельной части Гамбурга.

Неудивительно, что уже весной 1819 года фирма Гейне вылетела в трубу, и этим окончилось пребывание Гарри в Гамбурге.

Кроме красивого четкого почерка, Гейне ничего не приобрел за всю свою злополучную коммерческую деятельность.

1819 год ознаменовался волною новых преследований евреев и мелких погромчиков, призванных напомнить о том, что времена Наполеона миновали безвозвратно. Вследствие плохого урожая поднялись цены на хлебные продукты, и антисемитским и реакционным элементам удавалось без большого труда натравить дикую толпу на евреев, мнимых виновников вздорожания хлеба.

В Гамбурге, цитадели еврейской финансовой буржуазии, чернь выбивала окна в еврейских домах и избивала прохожих. Только через двое суток власти, наконец, расклеили по городу объявления, в которых под угрозой расстрелов требовали прекращения беспорядков.

Гарри Гейне был еще в Гамбурге, когда происходили жуткие сцены разбивания стекол в еврейских домах и избиения его единоверцев. Эти сцены не могли не произвести глубокого впечатления на молодого Гейне.

Выло ясно, что из Гарри купца не сделаешь, и приходилось снова думать о какой-нибудь новой для него карьере.

Дядя Соломои не любил останавливаться на полпути, он хотел, чтобы затраченные на племянника средства все же дали какие-нибудь плоды.

Занятие стихами, да еще такими, в которых хотя косвенно, но затрагивается его дочь Амалия, казалось банкиру не только неприемлемым, но прямо компрометирующим почтенную фамилию Гейне.

- Не сделать ли из Гарри адвоката? Все-таки это - хорошая и деловая профессия.

И Соломон Гейне, скрепя сердце, ассигновал еще четыреста талеров в год с тем, чтобы сын его брата Самсона отправился в какой-нибудь хороший университет и там изучил курс юридических наук.

Очевидно, этих денег было недостаточно, потому что Гейне рассказывает о самопожертвовании, проявленном его матерью в то время. «Когда я начал посещать университет, дела моего отца находились в весьма печальном положении, и мать продала свои драгоценности, ожерелье и очень ценные серьги, чтобы я мог прожить на вырученные деньги первые четыре студенческих года».

Придя к решению, Соломон Гейне снарядил Гарри в дорогу. Он отправил его в Рейнский университет, в Бонн.

Бухгалтер Соломона Гейне, его доверенное лицо, Арон Гирш, получил приказ от своего шефа проводить Гарри из Гамбурга. По дороге, в коляске, Арон Гриш отечески упрекал Гарри за то, что он не сумел использовать обстоятельств и так легкомысленно прозевал блестящую карьеру, которая предстояла ему в деле всеми уважаемого и богатейшего дяди. Гейне в ответ на это только похлопал его по плечу и сказал: - Вы еще услышите обо мне, дорогой Гирш!