Гарри получил кредитное письмо на четыреста фунтов стерлингов вместе с теплой рекомендацией, адресованной барону Ротшильду в Лондоне.

На прощанье дядя сказал: «Кредитное письмо дается только для формального - подкрепления рекомендации, а ты изворачивайся со своими наличными деньгами. До свиданья!..»

Тотчас же по приезде в Лондон Гарри явился в контору Ротшильда, представил свое кредитное письма главе банкирского дома барону Джемсу Ротшильду, получил всю сумму сполна и приглашение на званый обед в придачу.

Трудно представить себе ярость старого Соломона, который дал аккредитив племяннику только для того, чтобы продемонстрировать перед Ротшильдом свою щедрость. Поступок Гарри вызвал бурную сцену при первой же встрече и надолго испортил наладившиеся было отношения с дядей.

Но пока что Гарри мало беспокоится о предстоящем объяснении с дядей. Он осматривает Лондон, знакомится с его обитателями и, разумеется, обитательницами.

Его, как эстета, отпугивает прозаичность английской столицы, «машинообразное движение» уличной толпы, колоссальная монотонность. Он не находит там ничего привлекательного, - он видит лишь «туман, дым фабричных труб, портер и Каннинга».

Джордж Каннинг, ставший у власти в 1822 году, премьер Англии, министр его величества Георга IV, глава либералов и защитник интересов британской торговой буржуазии, был действительно яркой фигурой на тусклом государственном фоне Европы его времени.

Франция и Англия вели борьбу не на жизнь, а на смерть за гегемонию на море, испанские колонии в южной Америке восстали против своей метрополии и после Венского конгресса, с оружием в руках, отстаивали свою независимость, образовав ряд самостоятельных республик. Политические деятели держав Священного союза отказались признать государственные новообразования в Южной Америке и выискивали способы вновь подчинить их испанской короне. В противоположность этой политике Священного союза английское правительство, возглавляемое Каннингом, поспешило признать независимость южноамериканских республик, прикрываясь либеральной фразой и выбрасывая лозунг: «Гражданская свобода и свобода религии во всем мире!»

На самом деле этот шаг, предпринятый британским правительством, было только маневром, предназначенным открыть для английской торговли новые рынки сбыта в Южной Америке.

Либеральные фразы английского премьера, перелетая на материк, окрыляли далекими надеждами беспомощную - и угнетенную германскую буржуазию, за отсутствием своей политической жизни живо интересовавшуюся политикой зарубежных стран. Германское бюргерство с большим вниманием следило за дебатами английского парламента, в котором состязались между собой тори и виги, за прениями французской палаты депутатов, за освободительным движением греков.

Гарри был удивлен той оживленной общественной жизнью, той свободой печати и собраний, которые являлись неслыханной вещью для немецкого современника эпохи «травли демагогов». Парламент, Вестминстерское аббатство, английская трагедия, красивые женщины - круг интересов Гейне. Впоследствии уже он вспоминает о том, как он слышал в парламенте «богоравного Каннинга». Он сравнивает дебаты в английском парламенте, их логичность, независимость и остроумие с тупыми, трусливыми и ничтожными прениями южногерманских сеймиков.

Англия являлась в то время классической страной промышленного капитализма. За два десятилетия девятнадцатого века она быстро перестраивалась в капиталистическую страну из крупноземледельческой при помощи нового социально-экономического фактора - машины.

В Гейне живет романтик и индивидуалист, и эта сторона его личности напугана вторжением машины в человеческую жизнь: «Эти искусные сочетания колес, стержней, цилиндров и тысяч маленьких крючков, винтиков и зубчиков, которые движутся почти одушевленно, наполняют меня ужасом. Определенность, точность, размеренность и аккуратность в жизни англичан пугала меня не меньше; точно так же, как машины, точны и люди, и люди показались нам машинами».

Гейне не даром родился и рос в Рейнской области, где буржуазное классовое сознание находило опору в сравнительно высоко развитой промышленности. Своим наблюдательным взором он сумел увидеть за нарядной роскошью аристократических кварталов изнанку буржуазно-демократического строя Англии. В 1825 году в стране разразился первый большой кризис, и разоренный пролетариат только начал организовываться, поднимая знамя борьбы, широко пользуясь предоставленной ему свободой коалиции и организуя крупные профессиональные союзы.

Неизмеримо ожесточеннее, чем борьба еще неокрепшего пролетариата с промышленной буржуазией, были схватки между крупной тортовой буржуазией и великопоместными аграриями, лендлордами. Буржуазия боролась за отмену таможенных тарифов на зерно и требовала парламентских реформ, выступая против лендлордов, набивших себе карманы благодаря высоким пошлинам.

Гейне набрался новых, ярких впечатлений в Англии; многое радовало его, но многое и угнетало. В его сердце и мозгу возник ряд сомнений относительно справедливости того внеклассово-демократического строя, проповедником которого он себя считал. Социальные контрасты капиталистической страны, если и не были целиком осознаны, то во многом интуитивно болезненно воспринимались им и вызывали в нем острые смены настроений.

Здесь очень многое не удовлетворяло его, и к этому присоединилась сентиментальная тоска по родине. С другой стороны - он старался набраться сил, чтобы не возвращаться в Германию. С ужасом думал он о Гамбурге, не привлекал его и Берлин, «с его пустой жизнью, хитреньким эгоизмом, мелкой пылью».

Он провел две недели на английском морском курорте, Ремсгете, затем отправился в свой любимый Нордерней и, наконец, в последних числах сентября очутился в Гамбурге.

В этот период Гейне уже является сформировавшимся художником, уверенным в своих силах. За его спиной - пройденный поэтический путь: в 1827 году выходит «Книга песен», - сборник, объединяющий лирику Гейне от юношеских «Стихотворений» и до стихотворных вставок в «Путешествии на Гарц».

В «Книге песен» мы видим Гейне таким, каким он был в первый фазис своего творчества.

Мы берем книгу в руки - и сразу вступаем в душистые сады романтизма.

«Юношеские страдания» - наиболее романтический отдел книги. В «Лирическом интермеццо» Гейне делает уже первый крутой подъем на пути преодоления романтизма. Верным посохом путника является его ирония, помогающая разлагать романтическую идеологию. Над всей поэзией «Книги песен» лежит неизгладимая печать мировой скорби. Это проистекает не из личных качеств поэта. Здесь отражается настроение германского бюргерства, побежденного реакцией и растерявшегося после своего поражения.

Тогда как часть немецких писателей идет на службу реакции и старается с помощью романтизма привить буржуазным массам культуру феодализма, - Гейне вместе с небольшим революционным крылом мелкой буржуазии идет на борьбу с романтизмом. Но у него нет еще надлежащего оружия. Романтизм вовлекает его в свою сферу, очаровывает, обольщает. Поэт убаюкан сентиментальностью. Когда в нем пробуждается боец своего класса, он разряжает романтическое настроение саркастическим смехом, иронической концовкой. Он вырывается из романтического круга, играет противоположностями, контрастами, обнаруживая неустойчивость и раздвоенность.

«Возвращение на родину» имеет много общего с «Лирическим интермеццо». Но здесь - новый несомненный шаг к преодолению романтических форм. В сюжетное настроение уже врывается резкий реализм, значительно деформирующий лирическую манеру Гейне и еще больше дающий возможность подчеркнуть антитезы лирической эмоции и капризные стилевые переломы. В «Возвращении на родину» опять-таки автобиографическое играет огромную роль, вымысел чередуется с действительностью в сюжетном оформлении отживания старой любви и зарождения новой.

Наконец, два цикла «Северного моря» развернули перед читателем в вольных ритмах поэзию морской стихии, насыщенную античной и христианской мифологией. Впервые германская поэзия приняла в свое лоно гимны моря, отражавшие до известной степени стремление немецкой торговой буржуазии к морским путям, от которых она была почти отрезана.