Нет, отец ещё не вернулся, и беспокойство Мартина сменилось новым: где он и что с ним? Конечно, он писал, что будет очень поздно, но насколько «очень»? Походив по комнате, Мартин спросил, где столовая, и нерешительно направился туда. Обед-то давно прошёл...

Но скучавший и лениво покрикивавший на нескольких русских женщин повар охотно подогрел для мальчишки, мявшегося у окошка, суп, тушёную капусту с колбасой, налил кофе и дал хлеба — местного, чёрного, на который Мартин посматривал с подозрением и есть не стал.

— Дурачок, — буркнул повар, — он только с виду страшный. У русских хороший хлеб, если привыкнуть.

После столовой Мартин постоял на краю поля, рассматривая, как обслуживают бомбардировщики, потом вернулся в общежитие и сел писать письмо. Но сперва вообще не писалось, потом он заблудился в словах «подводный водоворот», положил карандаш и тоскливо уставился в окно, где солнце село куда-то за деревья.

Все приключения и странности отошли куда-то на задний план — осталось только беспокойство за отца. Что, если его сбили? Да, он ас. Но, что если русские напали вдесятером, а то и больше? Что, если отец погиб? Что, если он попал в плен и вот сейчас...

— Замолчи, прекрати, идиот! — процедил Мартин и ударил себя по уху. — Перестань сейчас же, девчонка!

В дверь постучали. В первую секунду Мартин радостно вскинулся, но тут же сообразил, что отцу стучать незачем, и крикнул:

— Уходи, Лидия, не надо ничего!

— И всё-таки я войду, — послышался мужской голос, и в комнату вошёл рослый человек в гражданском — настолько вопиюще гражданском, что Мартин, привыкший видеть вокруг себя форму и на взрослых и на ровесниках, озадаченно заморгал и чуть было не позабыл воспитанно подняться из-за стола.

— А — прости — где полковник Киршхоф? — осведомился человек. Ему было лет сорок, лицо — простоватое, как у мясника или торговца пивом. Отец не любил таких людей и всегда говорил, что они выскочки, не знающие ничего, кроме слов партийного гимна, да и те — по бумажке. — Ты ведь его сын?

— Да... — Мартин кивнул. — Но я сам не знаю, где отец...

— Понятно, — кивнул незнакомец. — Ещё не вернулся... Ну, что ж... — он вздохнул, пожал плечами. — Когда вернётся — передай ему, что заходил доктор Хельмитц. Запомнишь, гитлерюнге?

— Конечно, — кивнул Мартин.

— Ну вот и хорошо, — улыбнулся Хельмитц и вышел раньше, чем Мартин успел спросить, не знает ли он, когда вернётся отец.

Мартин прямо в форме прилёг на кровать и подтянул коленки к груди. Вспомнилась мама и неожиданно нахлынула страшная обида на неё. Как она могла?! А теперь, когда он остался совсем один...

Но именно в этот момент общежитие словно ожило. В коридоре послышались смех, разговоры, тут и там захлопали двери, затопали Сапоги — и, едва Мартин успел вскочить с кровати, как в распахнувшихся дверях возникла спина отца, который шумно, со смехом, прощался с людьми в коридоре, тоже смеявшимися и что-то бурно обсуждавшими.

Полковник Киршхоф обернулся, закрывая дверь — и в ту же секунду Мартин прыгнул на него:

— Папа! — вырвалось у мальчика со слезами. Ошарашенный полковник ощупью добрался до кровати и сел, в то время, как сын, продол-жая виснуть на нём, судорожно говорил: — Я думал... что ты... я так боялся... я не хочу, чтобы... папа, не бросай меня, не бросай, пожалуйста...

— Ну что ты, ты что? — растерянно спрашивал полковник, гладя сына по волосам, как будто ему было не четырнадцать, а четыре года. — Ты же не маленький... Да и не было ничего, мы даже не видели русских...

— А это? — всхлипнул Мартин, поднимая глаза на отца и держа его за распоротый левый рукав куртки. — Это же... от пули...

— Да от какой пули, — Киршхоф-старший усадил сына рядом, — проволоку зацепил...

— Как будто я не вижу...

— Слово офицера — проволоку.

— А поклянись словом офицера, что не видели русских?

Полковник замялся и встал.

— Ну... Меня никто не искал?

— Нет... ой, приходил какой-то гражданский, — Мартин встал, начал поправлять форму; ему было стыдно. — Недавно. Доктор Хельмитц.

— Он не гражданский, он из эсэс, — процедил полковник. — Держись от него подальше, Мартин.

— Да он мне и двух слов не сказал, он тебя искал, — пожал плечами мальчик. — А что эсэс нужно на аэродроме?

— Русские говорят, что тот, кто много знает, скоро стареет, — отрезал полковник. — Ты ведь не хочешь постареть раньше времени?.. — Мартин, окончательно выкинувший из головы все неприятности и сложности, замотал головой и заулыбался. — Тогда пошли ужинать, — и он подмигнул сыну: — Будет торт!..

...Мартин проснулся ночью.

Окно было плотно закрыто. Ревели невдалеке моторы — по звуку Мартин определил бомбардировщики.. Отец, сидя за столом под зажжённой лампой, повёрнутой светом подальше от сына, перебирал на столе какие-то бумаги.

Вот он сердитым движением сбил их в стопку. Положил стопку на край стола, посидел, глядя за окно. Что-то пробормотал. Поднялся, достал из сейфа несколько папок. И, опять усевшись, снова принялся за чтение. Мартин смотрел на него, пока не уснул.

На пруду было полно народу. Солдаты и офицеры дурачились, загорали, играли в мяч. Мартин — с мотком прочного троса и водонепроницаемым фонариком — выглядел среди этой летней сует глупо и сам это понимал, но мало беспокоился на этот счёт.

То, что он идёт куда-то не туда, Мартин понял, когда увидел указатель, кривовато прибитый на дерево:

TEICH6

Потом выяснилось, что пруд намного больше, почти весь окаймлён широким пляжем, на котором даже какие-то кабинки сохранились, тут полно народу и вообще дорога до пруда ничуть не походит на ту, которой Мартин шёл вчера. Он спросил у кого-то, есть ли тут второй пруд. Этот кто-то не знал.

Другой кто-то — в форме зенитчика — категорично ответил, что есть только речушка, но очень узкая и обрывистые берега, поэтому там никто не купается. Тогда Мартин отправился обратно, сел под указателем и задумался так глубоко, как только мог.

Может быть, он сошёл с ума? Но в протекторе ботинок ещё утром можно было рассмотреть песок, который он нацеплял на маленьком пляжике... Может просто никто не знает про этот пруд? Но он вроде бы шёл той же самой дорогой... Вздохнув, Мартин решил поискать ответвление, которое мог прозевать.

В следующий час он нашёл полдюжины тропинок, но они либо терялись в зарослях, либо выводили к аэродрому или службам. Больше ничего.

Мартин скинул верёвку под один из кустов, туда же положил фонарик и попытался осмыслить это логически. За этот час мальчишка несколько раз встречал людей и задавал вопросы о том, нет ли тут второго пруда.

Никто про него не слышал. Оставалось признать, что он, Мартин, рехнулся от обилия впечатлений и нервных переживаний. С этими печальными мыслями Мартин вышел на дорогу.

Сперва-то ему показалось, что он каким-то образом оказался на взлётной полосе аэродрома, потому что дорог из бетонных плит не бывает. Но для полосы эта штука была слишком узкой.

Было жарко, слева и справа вставала стена сухого кустарника. А самое главное — Мартин опять не мог понять, как оказался тут. Вроде бы только что он шёл по тропинке возле края аэродрома — и...

Шум машины заставил Мартина отшатнуться в ломкий сухостой — он и сам не сообразил, почему так резко отреагировал на обычный в общем-то звук.

Из-за невидимого в кустах поворота появился транспортёр — Sd.Kfz — в котором покачивались люди в маскировочной форме, а в обе стороны и вперёд по ходу торчали пулемёты, штук шесть, не меньше. Дальше шёл легковой «хорьх», за ним — здоровенный грузовик «бюссинг» с ребристым металлическим фургоном, окрашенным в пятнистую неразбериху. И в конце — опять транспортёр и танк, «четвёрка».

Мартин во все глаза смотрел на это и почти убедил себя, что вылез за пределы аэродрома — зачем на и так надёжно охраняемой территории ездить таким конвоем?!