С отвращением отшвырнув обмякшее тело в сторону, он поднялся на ноги и направился к дверному проему, завешенному кисеей. Разгоряченный борьбой, Конан жаждал крови.

Эфрель приветствовала победителя безумным хохотом.

— Браво, Конан, браво. А теперь остынь. Успокойся! Ты просто сейчас доказал мне, что ты и есть тот самый Конан. В легендах говорится о твоих руках, как о самом смертоносном твоем оружии. В Замбуле тебя даже называли Конаном-душителем, наряду с другими мрачными именами. И сегодня я увидела подтверждение этого. А теперь успокойся. Я всего-навсего хотела проверить, насколько верны старые сказки, Мне не нужен человек-легенда, чья доблесть была преувеличена во стократ, даже если он кажется бессмертным.

Конан язвительно улыбнулся. Он выглядел не менее опасным, чем разъяренный тигр.

— Очень хорошо. Теперь твое любопытство удовлетворено. Ты знаешь, кто я. А ну-ка, посмотрим, кто же ты такая на самом деле!

Он отодвинул занавес…и взглянул в глаза воплощенному ужасу.

Эфрель, хихикая, лежала на широком ложе, едва прикрытая дорогими шелками и богатыми мехами. Красота покровов особенно подчеркивала уродливость возлежавшего на них тела. Госпожа Дан-Легеха представляла собой исковерканную, изуродованную карикатуру на женщину, видение из ночных кошмаров, принявшее материальную форму. Черная аура злой мстительности окружала это отвратительное существо. Зеленая полупрозрачная пижама и обилие драгоценностей еще больше усугубляли мерзкое впечатление, хотя, казалось, его вряд ли еще можно было чем-то испортить.

На стене, чуть выше спинки дивана, над изувеченной хозяйкой висел портрет другой женщины в натуральную величину. Конану раньше никогда не доводилось встречать таких красавиц, какая была изображена на картине. Девушка соблазнительно возлежала на покрытой шкурами тахте, обернутая в туманную дымку полупрозрачных шелков. Ее кожа светилась матовой белизной. Вся она — неотразимое сочетание привлекательности и распущенности. Художник, должно быть, потратил уйму времени, чтобы найти, способ отобразить удивительную нежность ее лица, черные, сияющие глаза и ниспадающие шелковистые волосы цвета воронова крыла.

Две женщины — изображенная на картине и лежащая под ней. Идеальная красота и изувеченная порочность. Непостижимый умом контраст абсолютных противоположностей. Внезапно Конан с ужасом осознал, что обе эти знатные дамы — Эфрель.

Все тело реальной женщины было обезображено грубыми крупными шрамами. Только руки, которые не касались каменной мостовой, поскольку приговоренную королеву приковали к шее быка за запястья, не были покрыты рубцами и оставались такими же красивыми, как и прежде. Тело Эфрель представляло собой бесформенную массу вывернутой наизнанку плоти. Отовсюду торчали пожелтевшие кости и их обломки. Зазубренные края ребер вылезли по бокам там, где живая ткань была словно громадной теркой полностью стерта во время бешеной скачки быка. Одна нога, ампутированная чуть ниже колена, так как ее уже нельзя было спасти, смотрелась как обрубок. Мышцы на ней сохранились лишь местами. На другой ноге вместо стопы от щиколотки отходила утолщенная култышка.

Но больше всего досталось лицу. По-видимому, когда Эфрель потеряла сознание, ее голова волочилась по земле. От скальпа, почти полностью снятого с черепа, остались небольшие участки кожи. На этих островках сохранились длинные черные пряди, которые выглядели страшной пародией на женские локоны. Вся плоть с лица в основном была содрана. Уши, словно обглоданные, торчали острыми хрящами, а вместо носа зияла дыра. Отсутствие щек и разодранный рот, превратившийся в бесформенную щель, объясняли особенность ее речи. Конечно, ей было трудно выговаривать слова. Почерневшие лохмотья губ почти не прикрывали выбитых и сломанных зубов. От одного глаза практически ничего не осталось, он смотрелся ужасно, но другой выглядел еще хуже, так как сохранился неповрежденным. Этот уцелевший прекрасный глаз подчеркивал всю омерзительность уродливой маски, дивной красоты оникс среди отвратительных червей.

Существо, все еще именуемое Эфрель, не могло выжить. Ни один человеческий организм не перенес бы такого увечья. Но, тем не менее, оно все еще существовало. Всепоглощающая жажда мести каким-то образом сохранила жизнь этой женщине. Опаляя все вокруг, в ней горел огонь безумия. Единственный зрячий глаз, не мигая, глядел на гостя.

Конан бесстрастно взирал на жутко обезображенное тело, возлежащее перед ним на кушетке. Его суровое лицо не выражало ничего, кроме сдержанного любопытства. Он горько рассмеялся.

— Да, я — тот самый Конан. А ты, стало быть, Эфрель. И теперь, когда мы представились друг другу, объясни, зачем ты пригласила меня в Дан-Легех?

— Что? О деле? Сразу о деле? Так скоро? — захихикала Эфрель, отбросив условности вместе с остатками здравого смысла. — Почему здесь и сейчас ты говоришь со мной о деле? Оглянись, ты находишься в спальне самой красивой дамы Туранской империи. Посмотри, какая я там, на картине, и сравни с той, что здесь, перед тобой. Разве я очень изменилась? Ты не находишь меня прекрасной? Разве я не самая красивая и желанная женщина, которую ты когда-либо видел? А когда-то я была именно такой!

— Ну, если сравнивать с внутренностями, еще немного скрытыми твоим исковерканным каркасом, с которого содрали кожу, ты все еще прекрасна, — не сдержался северный варвар.

Внезапно к его горлу подступила легкая волна тошноты. А в ушах опять зазвенел безобразный смех.

— Как ты галантен, Конан! Но я вижу отметину зла в твоих глазах. Я знаю, мы двое — одного типа, ты и я. Мы с тобой родственные души. Если так можно выразиться, родня во зле.

С этими словами она открыла ему свои объятия.

— Иди сюда, Конан-пират. Или Амра? Ведь, когда-то ты звался Амрой-львом… Иди сюда, Конан-бесстрашный. Если тебе действительно суждено занять место Альремаса, помни, что он когда-то был не только генералом для меня. Иди сюда, Конан, мой грядущий любовник. Конан нехотя подошел к ней ближе. Ее губы, превратившиеся теперь в лохмотья, страстно прижались к его губам. Мертвые глаза задушенного евнуха в застывшем ужасе смотрели на эту странную пару.

Потягивая прекрасное вино из хрустального бокала, Конан внимательно просматривал листы пергамента, исписанные убористым почерком. Тело Графтера уже убрали, и теперь другой стражник стоял за дверью. Меч Конана снова висел у него на поясе. Жуткая госпожа Дан-Легеха, казалось, всецело доверяет своему новому генералу. Легендарный пират кисло подумал, что, похоже, Эфрель вполне довольна им во всех отношениях.

Королева вышла из спальни с очередной стопкой бумаг и положила ее на освещенный лампой стол, за которым сидел Конан. Несмотря на изувеченные конечности и исковерканную плоть, Эфрель не была прикована к постели. Причудливо изогнутая деревянная нога, крепко привязанная к обрубку под правым коленом, гулко стучала по каменным плитам пола. Усыпанная драгоценными камнями и украшенная странной резьбой, она походила на лапу гигантской птицы из страшной сказки. Правительница острова передвигалась с огромным трудом. Она и шагу не могла ступить, не опираясь на палку. Да и с помощью палки Эфрель удавалось преодолевать не слишком-то большие расстояния.

Госпожа Дан-Легеха торжественно протянула Конану несколько исписанных листков.

— Здесь некоторые документы, которые могут тебя заинтересовать: списки военных кораблей, находящихся в распоряжении Марила, число воинов под его командованием, секретные присяги на верность мне различных правителей и текущее состояние моих собственных войск. Все сведено в таблицы. Разве Нетистен Марил не рискнул бы всем своим богатством, чтобы узнать содержание этих бумаг?

Просмотрев одну из них, киммериец поднял голову.

— Неимоверный труд! Не выходя за стены замка, ты проделала такую колоссальную работу по сбору и сортировке сведений! Здесь есть все: не только точный подсчет наших собственных резервов, находящихся в боевой готовности, но и потрясающе детальная информация о военной мощи противника и о его слабых сторонах. Я просто ошеломлен.