Из раскрытой двери тянуло лесной свежестью. Глухо стонал от вечной бессонницы лес; в ночном небе двигались вершины сосен, словно ловили на свои отточенные пики зазевавшиеся звезды.

Валерка чутко, встревоженной птицей слушал: не стукнет ли дверь, не окликнет ли его Алешка? Но, кроме лесного шума, ничего не слышал.

Хоть бы скорей он возвращался. Принес бы свежей воды, они бы напились и, заперев дверь, дождались бы утра. Но Алешка не шел.

Мальчик приподнялся на локте, попытался выглянуть в дверь, но там, за дверью, ничего не увидел. У самого порога стояла мохнатая черная ночь. Ну и что — Валерка не побоится. Надо выбраться из избушки, может быть, Алешке помощь нужна? Как он раньше об этом не подумал?

Валерка встал на четвереньки и пополз. Сантиметр за сантиметром двигался он все дальше и дальше. Это было не так легко, как показалось сначала. Надо было остерегаться, чтобы не удариться, но главное — ослабели руки, они еле удерживали его, дрожали, подламывались, как спичечные. Валерка задыхался, на лбу и на носу крупными каплями выступил пот. Чтобы перевести дыхание, он останавливался, ложился на бок и лежал так некоторое время, потом снова поднимался и полз. Вот он миновал ямку за дверью, еще немного — и он будет посреди поляны.

Никогда в жизни Валерка не проделывал такого длинного и утомительного пути. Раньше ничего не стоило пробежать целый километр без передышки, а если надо, то и два. А сколько раз он ходил по лесу и ни капельки не уставал? Теперь же проползти один шаг во много раз труднее, чем пробежать тысячу метров. И с чего он так ослабел?

Однако надо ползти, взобраться на бугорок и оттуда крикнуть, позвать Алешку. Может, он ждет, чтобы Валерка окликнул его. Мальчик делает несколько движений и неожиданно упирается в бревно. Оно лежит поперек пути. Днем его, кажется, не было. Так или иначе, а его надо переползти, но пока он отдохнет немного, хоть две-три минутки.

Валерка кладет голову на твердый, пахнущий смолой обрубок. Перед глазами — непроходимая лесная чаща, полная неизведанной таинственной жизни. Там и брат его. Почему он только не отзывается?

— Лешка-а!

Где-то близко послышалось в ответ: «а-а-а». И вдруг заливистый хохот прокатился по лесу. Валерка сжался, стараясь сделаться как можно меньше, незаметнее. Показалось, хохотали здесь, рядом. Это, наверно, все тот же филин. Вспомнились рассказы отца об этих лесных птицах, по ночам ухают, хохочут, но их не надо бояться. Валерка осмелел и несколько минут спустя снова позвал:

— Лешка!

Он старался кричать сколько есть сил, но голос его тонул в лесном шуме. И все равно через каждые одну-две минуты Валерка звал Алешку, и лес ему отвечал слабым эхом.

Валерке вдруг показалось, что во всем этом огромном лесу никого, кроме его одного да еще ночных птиц, нет, никто никогда не придет сюда. И совсем он не герой, как говорил сегодня Алешка, он обыкновенный мальчик, который хочет пить и есть и хочет домой и которому страшно в лесу, хотя филина он и не очень боится. Если даже эта птица прилетит сюда и сядет рядом на поваленное дерево, у Валерки найдутся силы отогнать ее от себя; вот лежит ветка, он ухватит ее и так махнет, так стукнет этого противного филина, что чего-чего, а хохотать он больше не будет…

Слезы помимо воли лились и лились. Он не стирал их, а слизывал языком, а они все равно попадали в нос и рот.

— Лешка! — шептал Валерка, надеясь, что брат все-таки услышит и придет.

И вдруг, словно в ответ на его зов, где-то недалеко послышался шорох, потом шаги и шепот:

— Лерка!

Валерка сразу ничего не ответил, с робкой надеждой спросил:

— Ты?

Ночная темень ответила голосом Алешки:

— Я.

А через секунду Алешка был рядом с Валеркой. И кроме того, с ним был Ураган, самый настоящий, теплый, живой.

Валерка протянул руку, ощупал острый локоть Алешки и всхлипнул:

— Где ты был, так долго?

Алешка старательно вытер ладошкой мокрое лицо брата.

— Заблудился… А ты зачем вылез?

— Звал… тебя.

— Если б не Ураган, я бы не нашел дороги.

Алешка помог Валерке вернуться в избушку, потом, позвав Урагана, заложил дверь.

— А воды я не нашел.

— Потерпим до утра… Я могу, — сказал Валерка, боясь, что Алешка, чего доброго, снова уйдет за водой.

— Малиновка запоет — и сразу утро придет… Скоро уже.

Алешка прилег на березовые прохладные ветки. Валерка носом ткнулся ему в плечо.

— Ураган! — позвал Алешка. — Сюда!

Ураган примостился в ногах мальчиков; шумно вздохнув, положил голову на большие, как подушки, лапы.

В хижине стало совсем светло, когда Алешка проснулся.

Под самой стенкой неслышно, чуть раскрыв рот, посапывал Валерка, изредка почмокивал губами и стонал, тогда Ураган поднимал голову и внимательно смотрел на спящего.

Несколько минут Алешка лежал неподвижно, соображая, где он и что с ним. Но, увидев Урагана, Валерку, вспомнил все. Ураган смотрел прямо в глаза, будто хотел что-то сказать. На боку у него запеклись две узкие рваные раны — следы волчьих клыков. Наверно, и волку не поздоровилось — вон какие у собаки лапы и зубы, надо думать, не слабенькие.

— Ураган! — Алешка погладил его. — Ты побудь здесь, а я за водой схожу. Ладно? Валерка пусть спит.

Ураган вильнул хвостом и остался лежать на месте.

Неслышно ступая, Алешка вышел и прислонился к стене — так ослепительно светило солнце и так вдруг закружилась голова. Сел на влажную траву, росой обмыл лицо. Потом встал, чтобы идти, но небо вдруг медленно поехало вниз, а земля… двинулась из-под ног, деревья тоже стали клониться и падать все влево, влево.

Алешка не мог понять, что с ним. Он мог упасть и, боясь этого, медленно опустился на коленки и лег на бок.

Сквозь зеленые иглы сосен проступала ослепительная синева неба, она была настолько чистой и синей, что на глаза набегали слезы.

Прямо над головой на ветке сидела малиновка, она любопытно посматривала на лежащего мальчика, косила глазом, потом ее что-то испугало, и она улетела. На той же ветке появилась белка, закачалась, будто на качелях, в зубах у нее темной медью сверкнула сосновая шишка. Белка тут же пропала, словно и не было ее совсем.

Алешка почувствовал, как засосало под ложечкой. И тогда же в двух шагах от себя увидел веточку черники и на ней три еще не созревшие ягоды, подполз ближе, сорвал их и, не разжевав, проглотил. Тошнота понемногу проходила, сосны перестали кружиться, небо стало на свое обычное место.

Алешка встал, сделал несколько шагов и снова чуть не споткнулся — под ноги попала большая суковатая палка. Он подумал, что с палкой идти легче, нагнулся и поднял ее. В самом деле, легче. Так и пошел, опираясь на нее, еле слышно позванивая котелком.

Озеро за подлеском открывалось с бугорка, на нем рассыпалась водяная гречиха, плавали кувшинки лилий. Вот бы дойти туда, посмотреть, что там, за озером. Может быть, ягоды есть, грибы? Но дойдет ли он туда теперь? Слишком далеко. А вот и родник. Алешка напился, набрал воды в котелок. Когда встал, чтобы возвращаться, в десяти метрах от родника увидел серый шерстяной носок; он был уже старый, поношенный, но ходить в нем еще можно, и Алешка запихал его в карман — пригодится. Отдохнув немного, отправился в обратный путь.

Пока Валерка спит, он согреет воду. А потом… потом он подумает, чем заняться… Алешка не раз видел, как мама готовила. Однажды он попросил ее рассказать, как делаются кисель и щи. Мама рассмеялась: «Поваром стать собираешься?» Он ответил: «Не поваром, а моряком, моряку все надо уметь». Мама внимательно посмотрела на Алешку и рассказала, даже показала, как варят кисель, как приготовляют суп, как пекут шаньги. Если бы нашлась капуста, он бы сейчас такие щи соорудил. Но где в лесу достанешь капусту? Не стоит и думать об этом. Хорошо бы суп сварить. Но из чего? Разве вместо круп гвоздь какой-нибудь бросить в котелок, как тот солдат из сказки? Гвоздь… А если… Нет, ничего, наверно, не получится. Зиганшин и его товарищи могли, они настоящие моряки, а они с Валеркой не смогут, наверно.