— Ну и сиди здесь! — заявила она. — В глуши-то, корми комаров. На повышение идешь, не понимаешь, что ли? Комнату, прописку дают, чего думать, не знаю. Ребенка в английскую школу отдадим.

Сейчас, лежа на узкой гостиничной коечке, Попов вспомнил эти разговоры и печально улыбнулся. Хорошо ей говорить, а вот ему теперь каково? То ли дело оперу — спит себе! Он поглядел на Семакина и вдруг уловил чуть заметное дрожание ресниц — инспектор тоже не спал. Тогда следователь спустил худые ноги, прикоснулся к холодному полу пятками, похмурился и бодро крикнул:

— Вставайте, товарищ! Как можно спать, когда борьба с преступностью вступает в завершающую фазу? Не понимаю.

Семакин открыл глаза и забурчал, глянув на часы:

— Вот. Разбудил, понимаешь. Сам-то когда успел выспаться?

— Всегда на посту. Как огурец. Являю образец идеального сыщика.

— Не ври. Сыщик — это я. А ты — следователь. Прошу не путать.

За завтраком инспектор сказал:

— А я рано проснулся сегодня, раньше тебя, пожалуй. Засели в голове эти старики. Ну какого черта от них надо было?

— Да… Люди тихие, незаметные. Зачем?

— А интересные, между прочим, — оживился Семакин. — И Нина Федоровна, пожалуй, не так проста. Ты на вскрытии татуировку у нее видел?

— Нет, — покачал головой Попов. Он ушел вчера со вскрытия трупа Макуриной. Застеснялся.

— Занятная татуировочка, — сказал Семакин. — «Я твоя, Гено» там вытатуировано. В весьма пикантном месте. И старик тоже с татуировкой. На ногах — «Они устали», на ягодицах — кошка с мышью. Типичная уголовщина. И что делать, ума не приложу. Когда же теперь этот лысый с металлоискателем приедет?

— Ну зачем ты так? — обиделся за Михайлюка Попов.

— Да не обращай на меня внимания! — Семакин допил газировку, поднялся. — Пошли!

В отделе милиции Попов пробыл недолго. Семакин сразу ушел куда-то с начальником уголовного розыска, а следователь послонялся среди суетящегося милицейского люда и пошел на речку. Разулся, поболтал ногами в холодной еще воде. Потом пошел на пристань встречать «Ракету». Она пришла в одиннадцать, но криминалиста среди пассажиров не было. Попов побродил по магазинам, купил дочери матрешку, себе книжку и снова поплелся в райотдел. Там его встретил сияющий Галушка.

— А мы уж вас шука-али, шука-али, — запел он, — весь город избегали. Где-то, думаем, товарищ следователь из области запропал. А они по магазинам ходят, прохлаждаются. Ну-ну!

Галушка завел следователя в кабинет и торжественно доложил:

— Вот, товарищ Попов! День-ночь не спали мои люди, весь город перевернули, а нашли!

— Что? Кого нашли? — встрепенулся Попов.

— Человека одного! — приблизившись к Попову, возбужденно зашептал майор. — Весьма ценные показания дает!

Он выбежал из кабинета и сей же момент вернулся обратно, пропустив вперед сгорбленного старика.

— У меня дом рядом с фотографией стоит, через дорогу. Я вечерком на лавочке сижу, народом любуюсь. Днем-то пыльно, а вечером — благодать божья. И вчера сидел. Около девяти, темнеть уж стало, открываются это двери фотографии, выходит оттуда Нина Федоровна. Я с ее мужем-то, Сергеем, еще по заготовкам вместе работал, хорошо обоих знаю. Знал, вернее. Чего это она, думаю, одна, куда Серегу своего девала? И что в темноте делала — минут двадцать, как свет там потушила. Только подумал, глядь: выходит мужчина из дверей. Я сразу его за Серегу не признал: одет модно, костюм серый, рубаха… нет, не помню, какая. Вернее, не разглядел: темно уж было. Закрыла она двери на замок, огляделась кругом, потом парень ее за локоть взял и — пошли по улице. Я аж затрепыхался весь. Ну, думаю, Сергей, открою я тебе глаза! Нинка-то твоя гулевана завела! Да молодого! Ишь, воркуют! Навострился, значит, я. А они пошли. Да не той дорогой, куда она домой с работы обычно ходит, а в другую сторону, к логам. Вот, думаю, неймется людям. Так и ушли.

…Мужчина-то? Нет, не запомнил. Лицо вообще не разглядел: темнеть стало, я уж говорил. Сам темноватый вроде. Нет, не старый. Лет под тридцать. А может, под двадцать, леший их разберет, молодых-то. Не наш, кажись. А может, и наш…

Когда Фотин ушел, Попов укоризненно сказал Галушке:

— А уж хвастали-то! Он даже лица не видел. Вы настоящих свидетелей мне давайте, чтобы, опознать могли!

— Легко сказать, — обиделся начальник райотдела, — полгорода перетрясли, никто ничего не видел, не знает. А может, и видел, да неохота связываться. Мы ищем, работаем.

Дверь отворилась, и в кабинет вошел Михайлюк. Поставил чемодан, отдышался.

— Могли бы и машину на пристань послать, — загудел он. — Тащись тут через весь город.

— А где ее взять? — вывернулся Галушка. — Одна машина на отдел, другую третий месяц ремонтируют, а конца не видно…

— Меня не интересует! — буркнул Попов. — Давайте машину! И капитана Семакина сюда. Пошли, Василий Трофимыч.

В огороде Макуриных криминалист настроил аппарат и стал совершать «челночный обход», двигаясь от одного края огорода к другому. Шел медленно, осторожно, вслушиваясь в доносящиеся из-под земли шумы. Прошел час, а Михайлюк не обследовал и трети огорода. Попов с Семакиным сидели на траве, привалившись к забору. Хотелось есть. Вдруг Михайлюк остановился и махнул рукой. Следователь и инспектор сорвались с места.

— Фурычит! — пробасил криминалист, тыкая пальцем в землю.

— Копать надо, — веско сказал Попов. — Где лопата?

Лопаты не было. Лопату, найденную вчера в яме, опечатали и отправили на экспертизу. А о другой не подумали.

— Сидите тут, загораете! — презрительно бросил Михайлюк.

Семакин пошел к соседям, принес лопату. Поплевал на ладони, быстро-быстро начал разбрасывать землю. Наконец капитан остановился, поднял с земли проржавевший насквозь обломок топора и, взревев от досады, зашвырнул его далеко за огород. Криминалист сочувственно повздыхал и снова двинулся по огороду.

Еще несколько раз они натыкались на железные обломки, копали землю, ругались. Кончились вспаханные огородные грядки, и Михайлюк стал обследовать заросшие травой обочины, завалины, постепенно приближаясь к дому и огибая его. Семакин с Поповым молча курили и плевались. Надежды уже не было никакой. Когда Михайлюк остановился у дощатой ограды, что смыкалась с бревенчатым строением, и позвал их, они подошли нехотя, вразвалочку. Попов уныло спросил:

— Что, опять зафурычило?

Криминалист сочувственно развел руками.

Начали копать. Выкопали полметра, метр. Семакин вылез из ямы и подозрительно осведомился:

— Слышь, а тебе не блазнит, случаем?

Михайлкж обиделся, включил аппарат, сунул его в яму и сказал:

— Сильно теперь гудит. Копайте, ребята.

Попов влез в яму и ожесточенно вонзил лопату в грунт. Она как-то глухо чавкнула и застряла. Следователь изо всех сил надавил на заступ.

— Не идет, — тихо проговорил он.

Из ямы извлекли изъеденный ржавчиной железный ящичек. Вскрыв его, обнаружили тщательно упакованный в клеенку сверток. Семакин подкинул сверток в руках.

— Тяжелый, черт! Металл какой-то.

— Осторожнее! — прикрикнул Михайлюк. — Вдруг там мина какая? Всех размажет.

Под клеенкой был мешочек матерчатый, в нем — старая, зеленая, распавшаяся от времени на клочки газета. Развернули газету… О!

— Разнообразной формы изделия из металла желтого цвета, — нарочито медленно, пытаясь унять пронизывающую его дрожь, произнес Попов. — Золото!

— Миша! Беги за понятыми! — вдруг спохватился он. — Описывать будем.

Червонцы, кольца, серьги, три зуба — все это было золото, несомненно. Когда после подробного осмотра и описи золотые вещи опечатали, отвезли в город и взвесили, потянуло прилично — почти два килограмма. Ничего себе!

Собрались вечером в кабинете Галушки. Закурили, заспорили. Выслушав всех, Попов подвел итог:

— Золото мы нашли. Теперь ясно кое-что. Во всяком случае, что в огороде искали драгоценный металл. И убийство, вероятнее всего, связано с этим золотом. Вот что ясно. Не ясно самое главное — кто убил? Отсюда — как продолжать следствие? Прошу отвечать. По порядку.