Собравшись с мыслями, Непрядов нашел в себе силы отринуть от себя мистический страх Николая Ивановича перед потревоженными таинствами глубин. Егор знал, что бывалые водолазы, особенно в старости, всегда бывают особенно суеверны и предубедительны. Но он-то, Егор Непрядов, в здравом уме и в ясной памяти, чтобы не поддаваться минутной слабости или сомнению в том, что он должен был непременно сделать.

Чуть свет Егор был уже на ногах. Побрился, принял холодный душ, позавтракал — делал всё как обычно, приводя себя в нормальное рабочее состояние. Он ощущал в себе достаточно силы и уверенности, чтобы напрочь отмести вчерашние сомнения в необходимости того, что предстояло исполнить. Черноморская глубина неудержимо влекла его, и он не противился её зову.

Весь личный распорядок у Непрядова с самого утра был расписан едва не по секундам. Для начала ему, как полагается, назначили медосмотр. В корабельном лазарете доктор прослушал его лёгкие, сердце, измерил давление и посчитал пульс. Никаких противопоказаний не нашлось. Опытный морской эскулап даже на глаз мог убедиться в отменном здравии своего пациента: мускулистый торс, ровное дыхание, уверенность и сила в каждом движении.

«Колокола громкого боя», тем временем, сыграли аврал, и «Аракс», снявшись с якоря, подошёл вплотную к оранжевым буям, обозначавшим последнее пристанище затонувшего «морского охотника». На юте началась привычная суетня, сопутствующая началу водолазных работ. Доктор дотошно проверял барокамеру, мотористы прокачивали водолазную помпу, боцманская команда отваливала за борт отвесный трап.

Егор с помощью двух матросов облачился в водолазное снаряжение, будто рыцарь в доспехи перед началом смертельного поединка. Прорезиненный костюм свободно облегал тело, на груди и на спине — для остойчивости под водой — пришкертованы увесистые грузы, ноги обуты в бахилы на свинцовой подошве, а голова увенчана медным шлемом с круглыми иллюминаторами для обзора.

— Помни уговор, — напутствовал Непрядова Шелаботин. — Будь всё время на «товсь», не расслабляйся. Обо всём докладывай по телефону — сам буду на связи. Усёк?

Егор кивнул.

— Чуть что не так — давай сигнал и немедленно прерывай спуск.

Егор снова кивнул, ободряюще подмигивая приятелю. Похоже, тот волновался куда больше самого Непрядова, поскольку брал на себя всю ответственность. Случись что, с него и впрямь «семь шкур» спустят. И Егор не мог не оценить этой жертвенности своего друга.

Погружаться предстояло в специальной водолазной беседке, представлявшей собой деревянную доску с грузом, подвешенной на тросах. Непрядов поудобнее сел в неё, для верности подергал крепкие стальные стропы и дал знак рукой, после чего корабельная стрела прямо с палубы плавно вынесла его за борт. Загудел электромотор лебёдки, и Непрядов начал медленно приводняться, восседая на доске. Какое-то время его держали навесу, в полупритопленном состоянии, давая возможность оглядеться и обвыкнуться. Шлем высовывался из воды, тогда как сама водолазная рубаха, вплотную обжимая тело, находилась в погружённом состоянии. В шлемные оконца было видно, как стоявший у борта Шелаботин взял в руки микрофон, и сразу же в наушниках послышался его какой-то неестественно скрипучий, искажённый пространством голос:

— Как чувствуешь себя, Ихтиандр?

— Держу хвост морковкой, — в тон ему, весело отвечал Непрядов.

— Тогда — пошёл помалу! — дал команду Шелаботин и сделал резкую отмашку рукой.

Беседка дрогнула, и тотчас дневной свет в иллюминаторах померк, захлопнувшись зеленоватой мутью воды. Давление начало ещё плотнее обжимать прорезиненную даместиковую ткань костюма, выдавливая из него последние остатки воздуха.

Глубина неотвратимо и медленно заглатывала Егора в свою ненасытную утробу. Зеленоватая муть за стеклами иллюминаторов начала сгущаться, и вскоре наступил сплошной непроглядный мрак не проходящей глубинной ночи.

Егор затруднился бы сказать, как долго продолжался его спуск. Да это теперь было и не столь важно. Разум воспринимал лишь свободное падение в невесомости и безвременьи. Казалось, будто он переплывает библейскую реку Харон, о которой рассказывал дед, отделяющую жизнь от смерти. С глубиной он и прежде был знаком накоротке, почти по-свойски, но никогда ранее не ощущал на себе её сверхъестественную, потустороннюю субстанцию, её адскую силу умерщвления живой человеческой плоти. Эта сила непрерывно несла его в бездну небытия, лишая малейшей возможности что-либо предвидеть и уж тем более чего-либо избежать или сделать как-то иначе. То была сама судьба, которой следовало со всей покорностью повиноваться.

В наушниках всё время слышался ободряющий голос Шелаботина. Егор отвечал ему вполне осмысленно и твёрдо, хотя сам уже чувствовал, что не властен над собой. С минуты на минуту предстояла встреча, которую он так долго ждал, которую представлял до малейших подробностей и которой так боялся.

Вот совсем близко в иллюминаторах промелькнула кромка скального выступа, обозначавшая, вероятно, границу обычного придонного грунта. Но дальше, как он догадался, начиналась та самая впадина, которую в свое время обнаружил и обследовал Николай Иванович.

Настал момент, когда пора было включать фонарь, висевший у Егора сбоку на пеньковом лине. Сноп света прорезал толщу воды, выхватывая фосфорические всплески каких-то маленьких рыбёшек и водорослей.

Долго, бесконечно долго длилось падение в пасть расщелины, сопровождаемое звоном в ушах и немыслимо отдалёнными звуками жизни, доносившимися из наушников. Давление уже со всей беспощадностью сковало каждый мускул, ледяной холод пробирал даже сквозь толстый, верблюжьей шерсти свитер и две тельняшки, пододетые «для тепла» по совету Шурика.

Непрядов скорее угадал приближение палубы «малого охотника», чем разглядел её в сдавленном свете фонаря. Вот под ногами почувствовалась какая-то придонная твердь, и Егор сообразил, что он достиг свой цели. С ювелирной точностью его опустили по направляющему тросу прямо на ют затонувшего корабля.

Некоторое время Егор оставался без движения, находясь на том самом месте, где его бахилы впечатались в палубу. Он старался прийти в себя и отдышаться, то и дело надавливая затылком на стравливающий клапан, который выбрасывал из полости шлема уже отработанный, избыточный воздух, взамен которого с поверхности по шлангу нагнеталась свежая кислородная смесь. Немного успокоившись и задышав ровнее, Егор начал различать вкруг себя различные предметы. Направленный луч света выхватывал из глубинного мрака погнутые леерные стойки, выбитые глазницы иллюминаторов на капоте машинного отделения, кормовую пушку со сбитым стволом.

Николай Иванович оказался прав. Скопившийся во впадине сероводород, похоже, и вправду оказался неплохим консервантом. Гниль не тронула деревянный настил палубы, стального металла надстроек не коснулась ржавчина и даже медные обода иллюминаторов не успели ещё полностью окислиться и потерять свою первозданную желтизну. Казалось, разыгравшаяся здесь трагедия произошла совсем недавно, и души погибших людей не успели отойти в мир иной, незримо присутствуя где-то рядом. Наверняка могло статься, что тела некоторых погибших моряков всё ещё сохранялись в недрах корабля, до сих пор не тронутые тленом. Николай Иванович тоже об этом говорил. Но Егора притягивала к себе бронированная боевая рубка. Она располагалась метрах в пятнадцати от него и добираться туда предстояло вдоль правого борта, стараясь не угодить в зиявшую брешь, образовавшуюся на месте сорванного капота машинного отделения.

Егор, как ему наказали, привязал беседку к одной из леерных стоек и доложил на поверхность, что приступает к осмотру корабля. С усилием переставляя пудовые бахилы и наклоняясь вперёд, он начал по черепашьи медленно перемещаться в сторону бака. Будто целая вечность прошла, прежде чем его рука коснулась шершавой плоскости броневого листа, которыми была обшита рубка. Непрядов обошёл её с разных сторон, долго не решаясь заглядывать через смотровую щель внутрь помещения. Самому же проникнуть туда вообще не представлялось возможным. Двери с обоих бортов оказались напрочь заклиненными и кроме, как с помощью автогена, вскрыть их было невозможно. Об этом Николай Иванович тоже предупреждал. С волнение и страхом Егор оттягивал тот момент, ради которого он, собственно, и появился здесь. Егор почти в оцепенении стоял у самой щели, замкнувшись в своих мыслях и боясь поднять глаза. Кровь сильно стучала в висках, глаза застила мутная пелена, дыхание становилось прерывистым, жадным, точно ему не хватало воздуха, по-прежнему вполне достаточно нагнетавшегося сверху.