Огромный успех выпал на долю Элтона Синклера. Получив 500 долларов от журнальной редакции, он жил семь недель в чикагском районе обработки мяса и консервирования. Описанная им история жизни работающего на бойнях эмигранта была приговором существующему порядку вещей. В предисловии Джек Лондон писал: «Книга откроет глаза и уши всем тем, кто был слеп и глух к социализму!.. Она описывает, чем в действительности является наша страна, пристанище угнетения и несправедливости, кошмар ничтожного существования, ад страданий, ад на этой земле, джунгли диких зверей... То же, что «Хижина дяди Тома» сделала для черных рабов, «Джунгли» имеют шанс сделать для белых рабов современности».

Издательство «Даблдэй, Пэйдж и компани» соглашалось напечатать «Джунгли» отдельной книгой при условии, что будет осуществлена проверка приведенных в ней фактов. Рузвельт поручил министру сельского хозяйства совместно с Э. Синклером обеспечить расследование положения дел в консервной промышленности. Доклад обнажил неприглядную картину безудержной эксплуатации и крайне антисанитарных условий. Исходя из доклада и рекомендаций президента, сенатор Беверидж внес законопроект об инспекциях на консервных заводах.

Чикагские миллионеры-скотопромышленники почувствовали себя уязвленными в лучших чувствах. Не они ли вносили деньги в фонд республиканской партии, не они ли, в конце концов, привели Рузвельта в Белый дом? Все силы были брошены, чтобы блокировать прохождение закона в палате представителей. Казалось, что «мясные короли» добьются своего. И тогда Рузвельт ― по многим соображениям: от стремления к политической популярности и желания залатать слабые звенья экономической системы страны до объяснимой аристократической брезгливости ― пошел на то, чтобы сделать доклад специальной комиссии достоянием гласности. Открылась потрясающая воображение картина. На забое скота и на конвейерах работали больные туберкулезом люди. В грязных, мрачных и сырых помещениях шла упаковка консервов, в которых периодически находили самые странные и инфекционно-опасные предметы.

Дельцы из Чикаго пытались спасти лицо даже в отчаянной ситуации. Их представитель в своем выступлении сказал, что чувствительных обвинителей просто подвели нервы, они не вынесли вида крови. Фирма «Нельсон Моррис компани» назвала свои цеха «чистыми как кухня». Тогда президент заявил следующее: опубликованный доклад ― лишь предварительное обобщение, главные факты впереди, и они устрашат любого. Дальнейшие разоблачения грозили резким снижением потребления чикагских консервов как внутри страны, так и за границей. В результате билль об инспекции мясной промышленности стал законом 1 июля 1906 года. Тогда же прошел и закон об очистке пищевых продуктов. Несмотря на весь политический шум, очевидно, что Рузвельт прежде всего заботился о гигиене физической и лишь затем о социальной.

Воспользовавшись поддержкой критически настроенных писателей и публицистов, Т. Рузвельт следом публично отмежевался от них. Своему стороннику У. А. Уайту он так объяснил ситуацию: «В любом движении невозможно избежать временного сотрудничества с тем, чьи принципы могут отличаться от твоих и быть достойными осуждения. В деле о консервной промышленности я нашел, что Синклер может быть использован. Я в высшей степени его презираю. Он истеричен, неуравновешен, недостоин доверия. Три четвертых всего, что он сказал ― абсолютная ложь».

Свой отход от «разгребателей грязи» Рузвельт сделал в характерной для него манере. На церемонии закладки здания для членов палаты представителей 14 апреля 1906 года он произнес речь, состоящую из двух различных по смыслу частей. В первой он обрушился на «состояния, раздувшиеся сверх всяких здравых размеров», пригрозил «прогрессирующим налогом», объявил, грозно глядя на Дж. Рокфеллера, что «никакие суммы на благотворительность не могут компенсировать дурное поведение, проявленное в ходе создания этих состояний». Во второй части речи мишенью стал противоположный лагерь. «Разгребатели грязи» лишают Америку уверенности в себе. «Попытки извлечь финансовые или политические выгоды из разрушения уважения к авторитетам приводят лишь к общественному смущению. Грубые и безжалостные нападки на личности в журналах, газетах или книгах порождают дурные и горькие чувства у общества».

Обосновывая свой курс, Рузвельт писал в ноябре 1904 года: «Если позицией республиканской партии станет позиция «Нью-Йорк сан» (крайне консервативная газета. ― А. У.), тогда наступит день, когда мы дойдем до предела, за которым будет радикальная, крайняя демократия с потрясениями, разрушительными для всей нации». В стремлении за счет косметических мер уйти от решений внутренних противоречий заключена сущность курса Рузвельта. Этим же объясняется частичная поддержка движения «разгребателей грязи». Здесь, как и всюду, Рузвельт стремился использовать обстоятельства и людей, отворачиваясь от них тогда, когда считал свою задачу выполненной.

Как справедливо заметил историкг. Колко, «Рузвельт так никогда и не смог отказаться от неизлечимой веры в то, что институциональная реформа наилучшим образом может быть осуществлена путем личной трансформации тех, кто порождает зло (т.ее. капиталистов. ― А. У.). Он был консерватором в полном смысле этого слова, осуществляя свою социальную миссию более эффективно, чем ослепленные твердолобые политиканы из его партии и класса. Обстоятельства часто заставляли его вмешиваться, когда не вмешаться было уже нельзя ― в конечном счете он всегда помнил о голосах избирателей и общественном давлении. Но он никогда не ставил под вопрос конечные добрые намерения и социальные ценности огромного большинства представителей деловых кругов, он никогда не мог осудить заведомое злоупотребление без обращения со словами благодарности к бизнесменам за экономические достижения и восхваления личных качеств дельцов».

Рузвельта страшили злоупотребления тех, чьи сомнительные дела были на виду (в отличие, например, от малопонятной биржевой игры) и провоцировали возмущение трудящейся части нации. В первую очередь это относилось к железнодорожным магнатам, устанавливающим монопольные цены. Федеральной власти, как арбитру внутри своего класса, вынужденно приходилось ограничивать отдельных эксплуататоров ради сохранения эксплуатации. Так, Рузвельт призвал создать комитет, контролирующий железнодорожные расценки. Против законопроекта о фиксированных расценках (его внес с согласия Рузвельта член палаты представителей П. Хепберн) выступили даже ближайшие друзья президента. В феврале 1906 года длинную речь в защиту «обижаемых» монополий произнес сенатор Лодж. Лидерами оппозиции президенту стали самые влиятельные лица в республиканской партии ― сенаторы Форейкер, Элкинс, Олдрич. Занимая пост главы комитета по межштатной торговле, сенатор Элкинс отказался внести билль о расценках на рассмотрение сената.

Крупные препятствия ожидали Рузвельта в решении вопроса о том, кто же должен следить за «законными» расценками ― исполнительная власть или судебная. Под давлением адвокатов монополий Рузвельт был вынужден передать полномочия судам. Затем последовал еще удар. Группа консервативных сенаторов объявила, что, с их точки зрения, это не соответствует конституции. В том виде, как он был принят 18 марта 1906 года, закон Хепберна представлял собой весьма слабое поползновение государства на права железнодорожных компаний. Конгресс получил некоторые права надзора за деятельностью транспортных монополий, в законодательном порядке принудив их давать сведения о перевозках. Это увеличивало роль буржуазного государства в экономической жизни страны. Но шаги Т. Рузвельта в этом направлении были одиночными, лишенными какой бы то ни было поддержки и поэтому малоэффективными. В 1906 ― 1907 годах он выдвинул идею о некоем лицензионном праве для монополий. Однако встретил такое противодействие, что даже регистрирование операций монополий оказалось невозможным. Дальнейшее регулирование деятельности корпораций осуществил уже В. Вильсон (закон Клейтона). Рузвельт санкционировал возбуждение двадцати пяти судебных расследований деятельности монополий, предъявляя претензии лишь к дискредитирующим систему и провоцирующим социальный протест.