Я не могу отвести от него глаз, хотя его лицо по-прежнему опущено, и я не вижу, что происходит внутри него. Нет, хочу сказать я. Ни за что на свете. Это слишком опасно. Это требует слишком многого. Мне плевать, что он Валет, мне плевать, что больше никто на это не способен. Я ему не позволю.

Санджана прерывает молчание, прочищая горло.

— Я постараюсь немного поспать, — говорит она, и когда я поднимаю глаза, то вижу, как ее взгляд мечется между нами. Она протягивает свою здоровую руку, чтобы предупредить Гидеона, когда он начинает предлагать помощь, добавив: — Я не собираюсь бегать марафон в ближайшее время, но несколько сломанных ребер не помешают мне найти место, где упасть в обморок. — Она слабо улыбается и медленно выходит из магазина.

Я смотрю вниз на Гидеона, но вижу только его волосы. Лицо остается в тени и под углом, и мне становится невыносимо. Я отталкиваюсь от колонны и падаю на пол рядом с ним.

— Ты не можешь этого сделать, — выпаливаю я срывающимся от усталости голосом.

Его глаза вспыхивают, выражение непроницаемо, но не потому, что там нет эмоций, а потому, что его черты настолько противоречивы, что я не могу отличить одну вспышку эмоции от другой.

— Это всего лишь теория, — тихо отвечает он. — Все бесполезно, если мы не придумаем способ сделать это. Мы не можем рискнуть наугад, иначе сделаем Лили настолько сильной, что она сможет уничтожить нас или отрезать от мира.

Я сглатываю, пытаясь прочистить пересохшее горло, и наклоняюсь в сторону, пока с глухим стуком не ударяюсь о стену. Мои глаза закрываются, как будто, отгородившись от него, я могу отгородиться и от всего остального.

— Как твоя рука? — тихо спрашивает Гидеон.

Вздрогнув от удивления, я открываю глаза и смотрю на руку, на грязную и наполовину сорванную после нашего побега по улицам повязку. Я пользовалась рукой, когда мы с Тарвером оттаскивали его от оболочки, и ничего не почувствовала. Я сгибаю пальцы. Тупая боль пульсирует там, где были ожоги — единственное напоминание о выборе, который я сделала на «Дедале». Взрывающийся плазменный пистолет мог легко убить меня, а вместо этого кожный регенератор Мори оставил меня без единой царапины.

— Лучше, — шепчу я.

Тишина, прерываемая лишь слабым шорохом Тарвера, ворочающегося во сне в соседней комнате, оседает, как сплетенная лоза. Чем дольше она растет между нами, тем труднее ее пробить. Я хочу что-то сказать, но не знаю, что именно… Что мне жаль, но я не сожалею, потому что и он обманывал меня, как я обманывала его. Мы с Гидеоном были карточным домиком, не более того. Мы, в итоге, в конце концов, разваливались на части.

Я не должна оплакивать потерю того, чего никогда не было. И все же, сидя здесь, в темноте, борясь с желанием повернуться к нему, дотянуться до него, броситься в его объятия и сказать ему… сказать ему все, что угодно, все, что смогу — это отнимает у меня все силы.

Мое самообладание немного рушится, и я ловлю себя на том, что поворачиваю голову. Глазами я ищу его профиль, но он уже смотрит на меня, и его глаза сверкают в свете вспышки. Он тянется ко мне и я задерживаю дыхание. Кончики его пальцев касаются моей щеки, прослеживая изгиб вниз к подбородку, а затем задерживаются там, будто не желая отстраняться.

— Что-нибудь из этого было настоящим? — шепчет он.

И я не знаю, действительно ли он хочет узнать правду или только повторяет мои собственные слова.

Я невольно, слегка наклоняю голову, не в силах сопротивляться его прикосновению.

— Понятия не имею.

У Гидеона перехватывает дыхание, и света от вспышки достаточно, чтобы я увидела намек на улыбку на его губах.

— Я тебе не верю.

Сердце колотится, болит… единственное, что хуже, чем сидеть здесь, не двигаясь — это кинуться к нему в объятия, прижаться к нему и почувствовать, как он отшатывается. Или отталкивает меня. Я хочу поцеловать его, обнять его, но все, что я чувствую к нему, настолько запутано, что даже этот инстинкт может быть ложью.

— Гидеон, этот план… — но я не знаю, что сказать, и замолкаю.

Гидеон молчит, затаив дыхание, обдумывая ответ. Когда он говорит, то произносит шепотом.

— Если бы это была ты…

— Если бы это была я, — перебиваю я, забыв шептать, — я бы этого не делала. — По правде говоря, я понятия не имею, что бы я сделала на его месте, но я не знаю другого способа убедить его не заниматься этим. — Я не стала бы безумно рисковать, рисковать… потерять себя ради плана, который в любом случае может покончить с миром. Это глупо и безрассудно, и как бы тебе ни нравилось делать глупые и безрассудные вещи, ты не можешь рискнуть собой впустую. Я не могу сидеть здесь и смотреть, как ты решаешь это сделать.

Гидеон ждет, слегка приподняв одну бровь, пока после моей речи не воцаряется тишина.

— Ты закончила?

От этой вспышки у меня перехватывает дыхание. Я так устала, что мои эмоции слишком близко к поверхности. Я прислоняюсь к стене и провожу рукой по волосам.

Когда я смотрю на него, я ожидаю увидеть раздражение, но вместо этого я вижу, как он улыбается. Уголки его рта подергиваются от удовольствия.

— Я хотел сказать, — бормочет он, — что, если бы это была ты, там, в том крушении… если бы ты была той, чья жизнь, или душа, или собственное «я» стояли на кону, и если бы мне пришлось выбирать между тобой и всей Вселенной? Я был бы уже на полпути. Я бы даже не раздумывал.

Я не могу ответить… я не могу сформулировать ни единой мысли. Он украл мое дыхание, мои слова, оставил меня с глухим ревом в ушах. Я не могу дышать, чувствуя, как земля разверзается подо мной, готовая поглотить меня, и я даже не уверена, что меня это волнует.

— Гидеон…

— Мой брат чувствовал к ней то же самое. Я пока не готов отказаться ни от одного из них. — Он снова протягивает руку, но его пальцы замирают в паре сантиметрах от моего лица. Они висят там, и я чувствую его притяжение, чувствую, как физическая сила тянет меня к нему. Я наклоняюсь к нему, когда он опускает руку и встает на ноги.

— Поспи немного, — шепчет он, прежде чем выйти.

Звук шуршащих под ногами обломков будит меня, и только когда я выбираюсь из-под обрушившегося ювелирного магазина, я вижу бледный, тонкий лучик рассвета, струящийся через дыру в стене. Когда мы вошли, было еще светло и, должно быть, я проспала двенадцать часов. Мышцы шеи затекли, словно протестуя против моего ложа из холодного мрамора и мусора.

Флинн и Джубили уже проснулись и ходят по помещению, а их шаги производят шум, который разбудил меня. Заметив меня в арке, Флинн одаривает меня улыбкой и бросает мне яблоко, взятое с кухни поместья Лару.

— Доброе утро, — приветствует он меня, умудряясь вызвать улыбку в ответ.

— Неужели уже утро? — бормочу я, с трудом ловя яблоко. Мои рефлексы все еще пытаются стряхнуть сон.

— Сейчас действительно утро. — Это Санджана, которая сидит на другой стороне зала и ест завтрак из банана и чего-то из мешочка с напечатанной «Лямбдой», знаком Лару, без сомнения, взятого с работы. — Как спалось?

— Будто в коматозе. — Я вгрызаюсь в яблоко, мои вкусовые рецепторы вздрагивают от его вкуса, и тогда я обнаруживаю, что голодна, будто теперь, когда мое тело немного отдохнуло, оно решает другие проблемы из списка, одну за другой.

Я, жадно поглощая яблоко, не могу заставить себя сесть, и обхожу небольшое пространство пассажа, свободное от упавших балок. Я наклоняюсь, заглядываю в нишу, где вчера исчезли Флинн и Джубили, и нахожу ее пустой. Я выпрямляюсь и снова оглядываюсь.

— Ребята… — проглатываю я яблоко, — а где Гидеон?

Санджана отрывает глаза от банана.

— Он был не с тобой? — она кивает в сторону магазина, где я провела ночь.

— Нет. — Во мне зарождается тревога. — А Тарвер где?

Джубили смотрит на Флинна, тот качает головой.

— Я просто подумала… — она смотрит на вход и мягкий утренний свет за ним. — Я думала, он вышел подышать свежим воздухом.

Я продолжаю осматривать пассаж, хотя знаю, что еще один взгляд не заставит ни одного из них материализоваться из воздуха, и тогда меня захлестывает осознание.

— Снаряжение, — выдыхаю я, роняя яблоко.

— Что? — Джубили поворачивается, стоя в дверях.

— Снаряжение Гидеона. Его очки, диски, планшет… они исчезли.

Санджана издает бессловесный возглас.

— Щиты-барьеры… — она указывает туда, где они находились, починенные, один поверх другого у двери… ее и Флинна. Тот, которым пользовался Тарвер, пропал.

Я перевожу взгляд с нее на Флинна и на солдата у двери. Джубили долго смотрит мне в глаза, а потом я обнаруживаю, что мои ноги несутся в сторону лаза. Я протискиваюсь мимо нее на улицу, выкрикивая имена Гидеона и Тарвера. Она и Флинн присоединяются к поискам, хотя мы и должны прекратить кричать, чтобы крики не привлекали оболочек. Мы расходимся веером по всему кварталу, здание за зданием. Только когда мы снова оказываемся в пассаже, чтобы увидеть пепельное лицо Санджаны при входе, мои ноги перестают двигаться.

— Распечатки языка программирования пропали, — шепчет она.

Гидеон и Тарвер ушли.

— Мы должны пойти за ними. — Голос Джубили звучит настойчиво, ноги несут ее прямо к рюкзаку, чтобы начать запихивать туда припасы, готовясь на выход.

— Джубили, остановись. — Мое собственное тело требует, чтобы я действовала. Страх и беспокойство заставляют меня хотеть выскочить из укрытия и броситься за ними. — Мы ни за что не догоним их. Они могут опередить нас на несколько часов, а мы даже не знаем, какой дорогой они пошли.

— Мы не можем позволить им попытаться спасти Лили. — Санджана морщится, задевая здоровой рукой сломанные ребра.

Брови Джубили слегка приподнимаются, когда она бросает на ученую косой взгляд.

— Вы ничего не позволяете делать Мерендсену. Он делает, что хочет, а вы либо помогаете ему, либо убирайтесь с его пути.

— Слушайте, — быстро вмешиваюсь я, когда Санджана открывает рот, чтобы возразить, — мы не знаем, где они, но мы знаем, куда они направляются. — Я с трудом сглатываю, пытаясь прогнать мешанину вины, боли и страха, душащую мой голос. — И я знаю способ добраться до «Дедала», не сражаясь с каждой оболочкой в городе. Мы могли бы опередить их там, если спустимся в подземный город.