— Мамочки! — вскрикнула девушка, заваливаясь на бок вместе с ношей.

— Тихо-тихо, — Пек не дал ей упасть, ухватил горничную за локоть. — Чуть беда не случилась. Я тебя не сильно пихнул?

— Вроде нет, — выдохнула Нина, прислонившись к стенке. — Только впредь смотри, куда летишь.

— Да, конечно, — забормотал Пек. — На вот, — протянул ей пару медных монет из кошелька, — я кувшин разбил, тот, что ты для цветов давала. Это — на новый кувшин, и за то, что толкнул, — чуть помедлил, посмотрел на ее красное лицо, растрепавшиеся при столкновении волосы, и вдруг предложил. — Давай помогу. Ты маленькая, а покрывал — гора целая. Куда нести?

— Нет, не надо. Я сама справлюсь. Ты сегодня такой нарядный, а работа — пыльная, — смущенно заметила девушка.

— И вовсе я не нарядный, — нахмурился Пек: ему не хотелось думать, что ради какой-то легкомысленной Делии он старался-наряжался. — Просто одеть сегодня больше нечего: все в стирке.

Нина улыбнулась и сбросила на его подставленные руки свою ношу. Поправив юбку и фартук, спрятала выбившиеся каштановые прядки под чепец и кивнула:

— Что ж, тогда пойдем…

Трясли они на заднем дворе — пыли было немного, поэтому работа двигалась быстро.

Сперва все делали молча. Потом Пек решил, что не стоит понуро молчать, тем более, что Нина ему добродушно улыбалась, и повел разговор:

— Ты ж тут недавно?

— Да. Всего полгода. Раньше отец не пускал — сам работал: в кузнечном цеху меха качал, огонь раздувал. Потом он умер — и что-то у него в груди порвалось. Осталась я одна. Пришлось трудиться — и как-то полегче мне стало. Не только время лечит — работа тоже лечит, — Нина рассказывала бодрым голосом и улыбалась: ей очень нравилось, что она и Пек так просто сошлись и теперь вместе занимались покрывалами.

— Ты отлично справляешься, — кивнул юноша, перебрасывая чистые покрывала на забор. — Ни разу не видел, чтоб ты без дела сидела. А толстуха Павлина, что работала до тебя, любила подремать в каморке под лестницей. Лентяйка была.

На это Нина лишь плечами пожала, смущенно улыбаясь, и Пек тоже улыбнулся: заметил, что она не желает обсуждать других людей. Это ему понравилось.

— А сколько тебе лет? — спросил он неожиданно сам для себя.

Нина покраснела:

— Шестнадцать.

— И не страшно тебе одной в этом городе?

— Но ведь и тебе не страшно, — лукаво улыбнулась девушка.

— Я-то парень, и я не один: я с Лариком. Мы вдвоем, если надо будет, горы посворачиваем.

— Так я тоже не одна, — кивнула Нина. — Друзья моего отца, которые с ним вместе в цеху работали, меня не забывают. Я от них частенько помощь получаю. Вот ведь как получилось — как будто сразу три отца у меня теперь, — вздохнула девушка. — Хотя родного батюшку и толпа не заменит…

Пек чуть вздрогнул, услыхав про отца, но тут же пустил эти слова мимо — не хватало еще сравнивать заботливого батюшку Нины со своим собственным отцом, жестоким и равнодушным к нему, родному сыну.

— А ты что же? Как в бойцы пошел? Это дело нехорошее — здоровьем на хлеб зарабатывать. На такое лишь сильная нужда толкает, — стала спрашивать Нина, полагая, что если она без утайки про себя все рассказала, так и от Пека следует ждать подобного.

Только юноша не был настроен откровенничать. Заметив, что покрывала кончились, он буркнул:

— Ну что? Все?

— А? Да, — растерянно кивнула Нина. — Теперь это все надо до кладовки дотянуть.

— Помогу — без вопросов. Ты только знай — наваливай, — и Пек решительно подставил плечо.

Они не успели нагрузиться и уйти со двора: над забором, над черепичной крышей дома, пугая голубей, пронесся тревожный гул — где-то далеко металл бил в металл.

— Набат! — пискнула девушка, от неожиданности роняя покрывало на землю. — Ой, мамочки! Что-то страшное случилось!

Звон не прекращался, был громким и частым.

— Прости, старушка, я должен узнать, — тряхнул головой Пек, в один миг перелетел через забор на улицу и умчался на главную площадь Илидола — Каменную, к ратуше — именно оттуда несся сигнал тревоги.

— Ну вот, — с сожалением забурчала Нина, — мне ведь тоже интересно. Помог бы — потом вместе бы пошли. А теперь, — и вздохнув, сама собрала все покрывала и невесело поплелась в дом.

Пек спешил на Каменную площадь не один — со всех улиц и закоулков, из подъездов и подворотен, торопились мужчины и женщины, богатеи и бедняки, стар и млад, чтоб узнать, какая тревога взбудоражила их город.

Последний раз — юноша помнил — набат звучал года два назад, поднимая илидольцев посреди январской ночи. Тогда случился пожар на дровяных складах: ревущее, безжалостное пламя вздыбилось до небес, и было светло, как днем.

Тушить пожар, казалось, весь Илидол сбежался. Люди по цепочке передавали ведра с ледяной водой, но от этого было мало толку. Последствия оказались ужасны: сгорели не только склады с содержимым, но и несколько соседних кварталов — почти четверть Илидола. Погибло много людей, еще больше остались без крова и имущества. В городе все строения, кроме городских стен, храма, ратуши и пары-тройки особняков знати и купечества, были деревянными, поэтому пожары всегда приносили огромные разрушения.

'Что ж теперь-то? — думал Пек, спеша на площадь. И, конечно, такой вопрос задавал себе каждый илидолец.

Там уже собралось множество людей — несколько тысяч, не меньше. Встревоженный народ шумел, гудел, а набатный гул, что несся с башни главного храма, не прекращался. Пеку удалось пропихаться почти к самым ступеням белой ратуши. Дальше не получилось — толпу сдерживали солдаты городского гарнизона, рослые крепкие парни в круглых шлемах и синих накидках с белыми башнями в зеленых кругах — гербами Илидола — поверх блестящих кольчуг. В их руках были длинные шесты, и они ими, как забором, сдерживали массу людей, что волновалась, словно морской прибой.

— Мэра! Мэра! — дружно начали требовать илидольцы.

Пек уже давно считал себя полноправным горожанином, поэтому с готовностью влил свой молодой и зычный голос в этот общий крик:

— Мэра! Мэра!

Рядом возникла белобрысая голова Ларика. Он был одет кое-как: видимо, очень торопился.

— Во! Так и знал, что сюда примчишься! А как же папаша Влоб? Как же бой? Через час начало, а тебе еще размяться надо…

— Ты думаешь: кто-то пойдет на бой, когда звучит набат? — ухмыльнулся Пек. — Посмотри: весь Илидол на площади. Как считаешь, сколько людей сейчас в 'Тумачино'?

Ларик почесал затылок, медленно, но соображая:

— Фу ты, ну ты. Прав, братишка, — и став плечом к плечу с другом, заорал вместе с ним и тысячами других горожан:

— Мэра! Мэра!

Тут набат затих, и на белое, высокое крыльцо ратуши вышли члены городского Совета старейшин во главе с мэром. Все они были седовласыми мужчинами, явно перешедшими полувековой рубеж, вид имели важный и степенный: в длинных, темных, бархатных одеяниях, отороченных по воротам ценными мехами, с золотыми цепями на плечах, с белыми тростями власти в руках.

Мэр выделялся среди старейшин, и не ростом или величиной живота (надо сказать, отцы города все были заметно упитаны), а самой толстой цепью. Ее к тому же оттягивал вниз массивный золотой медальон с гербом Илидола.

— Ишь, какая цацка, — не сдержал восхищения Ларик и пихнул Пека локтем в бок.

— Это тебе не цацка, — ухмыльнулся парням один из солдат с шестами.

— А ну тихо! — рокочущим басом крикнул на толпу закованный в сияющие доспехи капитан гарнизона, крутившийся за рядами своих воинов на горячем рыжем жеребце. — Господин мэр говорить будет!

В самом деле, градоначальник выступил вперед и поднял руку, также призывая к тишине и вниманию.

Глава девятая

— Жители славного Илидола! — заговорил мэр, и на Каменной площади воцарилась тишина. — Это я приказал бить в набат. Потому что беда нависла над нашим городом — надо решать, что делать.

— А что за беда? — тут же бросили в него вопросом из толпы. — Пожара нет, и врагов у ворот не видно. Чего народ растревожили?