— И, следовательно, исчезнуть навсегда?

Она улыбнулась ему.

— Трюк Бога.

— Что-что?

— Богословы рассуждают о Deus absconditus — Боге, который пропал? Без объяснений почему. Потому-то мы никогда о нем не забываем.

Он снова подумал о мисс Парсонс.

— Вы полагаете, он покончил с собой?

— Ставлю все, что у меня есть. До последнего пенни.

Он посмотрел вниз, подальше от ее глаз.

— Этот ваш писатель — он предложил такой сценарий?

— Всего лишь деталь. Я стараюсь продать вам мотив.

Он помолчал, потом нашел ее глаза.

— К сожалению, я должен копаться именно в деталях.

Его собственные глаза оказались в жестких тисках.

— Значит, теперь ваш черед. Ваша специальность.

— Мы думали об этом. Бросился в морс с ночного парома через Ла-Манш. Но мы проверили. Они были переполнены. Много людей оставалось на палубе. Никаких шансов.

— Вы не должны его недооценивать. Он понимал бы, что это рискованно.

— Не пропало ни одной частной яхты или лодки. Мы и это проверили.

Она взглянула на него из-под бровей — чуть заговорщицки; секундное наслаждение сговором — и она скромно потупилась.

— Могу назвать вам подходящий водоем. И очень уединенный.

— Где?

— В лесу за Тетбери-Холлом. Они называют его озером. Это просто большой пруд. Но по их словам очень глубокий.

— И как он добирается туда, оставшись незамеченным?

— Он прекрасно знает окрестности Тетбери. Их заметная часть принадлежит ему. Лисья травля. Стоит ему удалиться от Лондона на расстояние пешей прогулки, и он в безопасности.

— И как он это осуществил?

— Переодетым? Взять такси он не мог. Или рискнуть поехать на поезде. Так автобусом?

— Чертовски много пересадок.

— Он не торопился. Он вряд ли хотел оказаться вблизи от дома до темноты. Остановка в нескольких милях оттуда? А потом пешком напрямик? Он любил ходить.

— Ну а как утопить себя? Утопленнику требуется большой груз, чтобы тело не всплыло.

— Что-нибудь надувное? Матрас? Автомобильная камера? А потом отплыть подальше и выпустить воздух?

— У меня из-за вас начнутся кошмары.

Она улыбнулась, откинулась на спинку и сложила руки на коленях, а потом ухмыльнулась и сбросила все это.

— Я вдобавок воображаю себя Агатой Кристи.

Он не спускал с нее глаз, и она потупилась в притворном раскаянии.

— Насколько вы серьезны относительно всего этого?

— Я об этом много думала в Париже. Главным образом из-за эпизода с Британским музеем. Никак не могла понять, зачем он хотел меня увидеть. То есть если бы он не хотел, то это был бы риск: он мог случайно на меня наткнуться. И в читальный зал нельзя просто взять и войти. Надо предъявить пропуск. Не знаю, проверялось ли это.

— Все служащие до единого.

— И вот теперь я думаю, это было своего рода весточкой. Он не собирался встречаться со мной, но по какой- то причине хотел, чтобы я знала, что как-то связана с его решением. Может быть, из-за Питера. Ради чего-то, что я но какой-то причине для него знаменовала.

— Выход, недоступный для него?

— Может быть. Не то что я особенная. То есть в обычном мире. Вероятно, в его я была большой редкостью. Я думаю, он просто нашел способ сказать, что был бы рад поговорить со мной. Войти в мой мир. Но не мог.

— А почему Тетбери-Холл?

— Самое подходящее место. В духе Агаты Кристи. Единственное, где никто не подумает искать. И аккуратность. Он был очень аккуратным человеком. Не терпел никакого беспорядка. На собственной земле. Без нарушения чьих-либо прав. Просто вариант к тому, чтобы застрелиться в собственной комнате для хранения ружей.

Он поглядел ей в глаза.

— Одно меня тревожит. Те ваши два часа после работы в тот день.

— Я просто пошутила.

— Но дома вас не было. Миссис Филдинг звонила вам именно тогда.

Она улыбнулась.

— Теперь мой черед спросить, насколько вы серьезны.

— Просто подвязываю болтающиеся концы.

— А если я не отвечу?

— Не думаю, что ваш писатель это допустит.

— Конечно, допустит. Тут для него самая суть: у хороших людей помимо долга есть еще инстинкт.

Поддразнивание, но он знал, что его испытывают; что это было именно то, что требовалось узнать. И каким-то образом за последние полчаса дело умерло. И не столько потому, что он принял ее теорию, но просто он, как и все остальные, хотя и по другой причине, теперь понял, что оно действительно никакого значения не имеет. Что сделано, то сделано, и разбирать по кусочкам, выяснять, как именно все происходило, никакого значения не имело. Значение имело живое лицо с карими глазами, полувызывающее-полуподдразнивающее — лишь бы не совершить преступления против него. Он пытался придумать маневр, что-нибудь, что потребовало бы дальнейших вопросов, и отверг самую мысль. В конце концов он улыбнулся и посмотрел вниз.

Она сказала мягко:

— Ну, мне пора. Если только вы не арестуете меня за ясновидение.

Они вышли на тротуар перед домом на Уиллоу-роуд и остановились лицом друг к другу.

— Ну-у…

— Благодарю вас за чашку чая.

Он посмотрел на асфальт, против воли снова становясь официальным:

— У вас есть мой номер. Если вдруг что-нибудь еще…

— Не считая легкомысленных фантазий.

— Ничего подобного. Было очень интересно.

Наступило краткое молчание.

— Вам следовало бы надеть форму. Тогда бы я помнила, кто вы такой.

Он поколебался, потом протянул руку.

— Поберегите себя. И я куплю этот роман, когда он выйдет.

Она коротко пожала ему руку, а потом скрестила свои на груди.

— Который?

— Тот, о котором вы говорили.

— Есть еще один. Про убийство. — Она поглядела через его плечо в конец улицы. — В самом зародыше. Когда я найду кого-нибудь, кто поможет мне справиться с техническими моментами.

— Вроде полицейских процедур?

— И тому подобного. Главным образом психологии полицейских.

— Ну, это вряд ли составит затруднения.

— Вы думаете, кто-то…

— Я знаю кого-то.

Она чуть выдвинула вперед левую сандалию, вгляделась в нее на фоне тротуара, все еще держа руки скрещенными на груди.

— Но вряд ли он сможет завтра вечером?

— Как вы предпочитаете ужинать?

— Правду сказать, я люблю готовить сама. — Она подняла глаза. Когда я не на работе.

— Сухое белое? Около восьми?

Она кивнула и закусила губы с намеком на иронию, если не на сомнение.

— Опять телепатия.

— Я очень хотел. Но…

— Принято но внимание и одобрено.

Еще секунду она удерживала его взгляд, потом подняла ладонь и повернулась к входной двери — темные волосы, стройная походка, белое платье. У двери, пошарив в сумочке и вложив ключ в замок, она на секунду обернулась и опять подняла ладонь. Затем скрылась внутри.

На следующее утро сержант неофициально и без толку попросил разрешение протралить пруд в лесу Тетбери-Холла. Затем он попытался — и тоже без толку — чтобы у него забрали это дело, даже закрыли бы без шума. Его новую, построенную на допусках гипотезу о том, что, возможно, произошло, сразу отвергли. Его отослали, при- казав продолжить поиски конкретных улик, а не тратить время на психологические выкрутасы. И еще ему настоятельно напомнили, что Палата Общин, возобновив заседания после каникул, может изъявить желание выслушать, почему один из них все еще не найден. Однако хотя сержант тогда этого еще не знал, но историческая выручка была уже на подходе: ближе к концу августа лондонская эпидемия писем-бомб обеспечила его тем, в чем ему было отказано, — новым заданием.

Впрочем, к тому времени, когда завершилось то первое завтра, когда ужин был съеден, совиньон выпит, сменившись поцелуями, и босоногую стряпуху все-таки ласково убедили встать и лишиться другого, но не менее приятного длинного платья (и оказаться, как и подозревалось, без всякой защиты под ним, хотя и отнюдь не невинной жертвой в том, что последовало), сержант уже не был склонен винить Джона Маркуса Филдинга хоть в чем-то.