«Ведь не я же все это натворила. Это сделал мой муж и вы сами».

Если бы прежде, чем решаться на что-нибудь, Катагири пришел ко мне за советом, я бы предупредила его:

«Ни в коем случае не давайте деньги акционерной компании моего мужа».

Теперь у меня для Катагири был другой ответ:

«Вы сами должны были понимать, на что идете, когда давали в долг деньги такому человеку, как Сакудзо Сэги… Сэги растяпа, но и вы не лучше».

Как мне хотелось любым способом раздобыть эти пятьсот тысяч. Я представляла себе, как хлестну пачкой денег по физиономии Катагири и, подобно героине из телевизионной мелодрамы, с презрением воскликну: «Ну, что, восстановились ваши дружеские чувства и доверие?!»

Но у меня не было права поступить подобным образом. Я не переставала возражать против того, что муж взял на себя управление компанией. Всего раз пять я получила директорское жалованье мужа. И никаких особых благодеяний от его фирмы не имела. Да что там говорить, ведь, когда наступало время выплаты жалованья служащим или подходили сроки погашения векселей, нам частенько приходилось доплачивать по пятьсот тысяч, а то и по целому миллиону иен из моих собственных доходов. Деньги, которые я получала за свои литературные труды, таяли буквально на глазах. Заведующий финансовым отделом фирмы, этот тупица, считал в порядке вещей приходить ко мне за деньгами. Однако какой толк вспоминать все это. Я жена банкрота, и, как его жена, я не имею права роптать.

Вместо того чтобы звонить Катагири, я решила поговорить с Сюнкити Кавадой. Было уже за полночь, но это меня не остановило. Популярный писатель Кавада был общим другом нашей семьи и Катагири.

– Алло, – послышался в трубке сонный голос. Это обычная манера Кавады говорить по телефону. У меня она всегда вызывает желание как-то ошеломить его, и я начинаю говорить с нарочитой горячностью.

– Кавада-сан! Я возмущена, я просто вне себя. Мне завтра утром сдавать очерк, а тут…

– Опять твой дурень что-нибудь натворил?

– Мало сказать натворил. Он ра-зо-рил-ся!

– Разорился? Обанкротилась компания?

Голос Кавады зазвучал несколько громче и энергичнее. Но мне было мало этого, и я возбужденно продолжала:

– Просто ужас. От кредиторов отбоя нет. Бесконечные телефонные звонки совершенно не дают работать… Алло, вы слушаете, Кавада-сан? Ну скажите же мне что-нибудь вразумительное…

– Слушаю, слушаю. Дело в том, что у меня температура.

– Температура? Еще что придумали…

– Мне ведь операцию сделали. Восстановительную, после стерилизации.

Я еще раньше слышала, что лет десять назад из-за слабого здоровья жены Кавада прошел стерилизацию. Но недавно он развелся с первой женой и женился на своей возлюбленной. И теперь молодой жене страшно захотелось иметь ребенка.

– Значит, сделали наконец?…

– Да, и вот сегодня весь день промучился от дергающих болей.

– От дергающих болей?… – переспросила я, совершенно обескураженная его словами.

– Чего только в жизни не случается…

– Да уж, действительно… – уныло подтвердила я.

– Что же теперь будет? Говоришь, компания обанкротилась…

– Откуда я знаю, что будет. Ну да ладно. Ложитесь и отдыхайте. Какой толк беседовать с человеком, который страдает от дергающих болей.

– Ты уж извини меня.

– Извиняю, извиняю.

Я положила трубку, и меня вдруг охватило чувство страшного одиночества. Была глубокая ночь, лампочка над головой горела ярче обычного. Не спала только я одна. Раздался телефонный звонок. Я схватила аппарат, сунула его под одеяло котацу и продолжала писать:

«…В годы Мэйдзи жил некий Камэтаро, известный тем, что он любил подсматривать за моющимися в бане женщинами. Самым приметным в его внешности были уродливые, выступавшие вперед зубы. С тех пор слово «дэба-камэ» – зубастый Камэ – стало нарицательным для любителей заниматься подглядыванием такого рода…»

Под одеялом опять затрещал телефон. У меня мелькнула мысль: «А вдруг что-то случилось с мужем?» Но даже если это и так, прежде чем подходить к телефону, я должна закончить свой очерк.

«…В эпоху Мэйдзи женщины носили японскую национальную одежду, так что ради соблазнительных зрелищ дэбакамэ приходилось специально пробираться к женской половине бани. Томясь теперь в преисподней, дэбакамэ, наверно, завидуют современным мужчинам и сокрушаются: «Вот времена-то настали – как все доступно и просто». Все это старые сказки…»

Телефон продолжал трезвонить. Часы пробили двенадцать раз, хотя на самом деле было уже половина второго ночи. Я не выдержала и вытащила аппарат из-под одеяла, подняла трубку.

– Алло, это квартира директора акционерной компании господина Сэги?

Я вздрогнула, узнав голос одной деловой дамы по имени Каё Хираи. Встречаться с ней мне не приходилось, но после банкротства мужа она звонила нам по три раза в день.

– Вот как? До сих пор не возвратился? Но где же он может быть? И что вообще можно делать в такое время?…

Дама решила, что муж просто велел отвечать, что его нет дома. Я даже вся сжалась от ее подозрения.

– Извините, пожалуйста. Я очень сожалею, но после ухода муж ни разу не звонил домой и не сообщал, где он находится и чем занимается…

Мы проговорили битый час. Опустив наконец телефонную трубку, я глянула на авторучку, которую машинально все еще держала в правой руке, и швырнула ее в стену.

Балансовый отчет акционерной компании мужа вызвал у меня чувство недоумения, я долгое время разглядывала его, не в силах понять, к какому разряду относится написанное число.

– Сколько?… – вырвалось у меня. – Восемь нулей… Неужели возможно такое? Это значит, сотни миллионов?! – Я пересчитала еще раз. – Единицы, десятки, сотни, тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч, миллионы, десятки миллионов…

– Все верно. – Подтвердил муж. И больше ни слова. Я тоже молчала. Через некоторое время я попыталась заговорить.

– Двести тридцать миллионов…

Как это ни странно, но астрономическая величина суммы подействовала на меня успокаивающе. Я просто не имела понятия, что это за деньги. Удивляло только одно: как при штате всего из тридцати человек за каких-то два года мог возникнуть долг в двести тридцать миллионов иен… В невероятной величине задолженности я видела прямое отражение личности самого Сэги Сакудзо.

Четыре года назад муж основал акционерную компанию по выпуску учебных материалов для служащих и административных работников. Инициатива принадлежала не мужу, это была идея одного его знакомого. Я протестовала. Муж не тот человек, который мог бы заниматься бизнесом. Я еще тогда предполагала, что этот знакомый использует мужа в своих целях, а потом Сакудзо не миновать неприятностей.

– И все равно я создам компанию! – заносчиво ответил муж на мои возражения. Если ему хочется настоять на своем, он всегда переходит на высокомерный, заносчивый тон. Однако в конце концов он оказался обманут своим приятелем.

– Ведь я тебе говорила! Теперь ты убедился в моей правоте?!

О, сколько раз с тех пор, как мы поженились, мне пришлось произносить эту фразу: «Ведь я тебе говорила!»

После предательства друга муж из упрямства решил организовать самостоятельную акционерную компанию. Я опять возражала, но он заявил тоном, не терпящим возражений:

– После происшедшего служащие оказались просто в воздухе. Что станет с ними, если я не создам новую акционерную компанию?!

Компания начала функционировать, не имея никаких поступлений, более того, с самого начала на ней повис долг, и ведь нужно было еще нести расходы по содержанию штата в тридцать человек.

– Вопрос не в том, получится у меня или нет! В данный момент я просто обязан поступить именно так! – объявил муж. Лицо у него стало злым, а в голосе слышалось то самое упорство, которое вызывает у меня чувство полной беспомощности. Когда у мужа делается такое выражение лица и появляются эти безапелляционные нотки в голосе – на него уже нет управы. Встречая протест со стороны окружающих, он еще тверже стоит на своем.