Они неподвижно сидели рядом, смущенные, испытывая неловкость, охваченные тяжелым чувством.

И так как они обменивались лишь банальными, отрывочными и медлительными фразами, она поднялась и дернула шнурок звонка.

— Я позову Ренэ, — сказала она.

Послышался звук отворяющейся двери, затем шелест платья, и молодой голос воскликнул:

— Вот и я, мамочка!

Лормерен растерялся, будто увидел привидение. Он пробормотал:

— Здравствуйте, мадмуазель...

И повернулся к матери:

— О, это вы!..

В самом деле, это была она, прежняя Лиза, исчезнувшая и теперь вернувшаяся! Он снова видел ее точь-в-точь такою, какою ее отняли у него двадцать пять лет назад. Только эта была еще моложе, свежее, еще больше походила на ребенка.

Его охватило безумное желание снова сжать ее в объятиях и прошептать на ушко:

— Здравствуй, Лизон!

Слуга доложил:

— Кушать подано!

И они перешли в столовую.

Как прошел этот обед? Что ему говорили, что он отвечал? Он был словно в каком-то странном сне, близком к безумию. Он смотрел на обеих женщин, и в его мозгу вертелась одна и та же мысль, назойливая, как мысль душевнобольного:

«Которая же из них настоящая?»

Мать улыбалась, беспрестанно повторяя:

— Вы помните, вы помните?

Но воспоминания воскресали, лишь когда Лормерен глядел в ясные глаза девушки. И много раз он открывал рот, чтобы спросить: «А помнишь, Лизон?», — забывая об этой седой даме, растроганно глядевшей на него.

Между тем иногда он чувствовал себя сбитым с толку и терялся, замечая, что нынешняя Лизон не совсем похожа на прежнюю. В голосе, взгляде, во всем существе той, прежней, было что-то такое, чего он уже не находил. Он делал неимоверные усилия, стараясь вспомнить свою подругу и уловить то, что ускользало от него, чего не было у этой воскресшей Лизы.

Баронесса сказала:

— Вы утратили веселость, мой бедный друг!

Граф пробормотал:

— Я утратил и многое другое!

Но он чувствовал, что в его взволнованном сердце возродилась былая любовь, точно его больно укусил проснувшийся зверек.

Молодая девушка болтала, и порой знакомые интонации, перенятые ею любимые слова матери, манера говорить, образ мыслей, это внешнее и внутреннее сходство, приобретаемое благодаря совместной жизни, приводило Лормерена в трепет. Все это вторгалось в его душу и растравляло раскрывшуюся рану его страсти.

Он поспешил распрощаться и прошелся по бульварам. Но образ девушки не покидал его, преследовал, ускорял биение его сердца, воспламенял его кровь. Вдали от обеих женщин он видел теперь только одну, молодую, прежнюю, вернувшуюся, и любил ее, как любил когда-то. Лормерен любил ее даже сильнее после этой двадцатипятилетней разлуки.

Он вернулся домой, размышляя об этом странном и роковом случае, спрашивая себя, что теперь делать.

Когда со свечой в руке он проходил мимо зеркала, мимо большого зеркала, в которое смотрелся перед отъездом, любуясь собою, — он увидел в нем пожилого мужчину с седыми волосами. И вдруг он вспомнил, каким был некогда, в дни юности Лизы: молодым, очаровательным, таким она его любила! Граф поднес свечу ближе и стал рассматривать себя, как разглядывают в лупу что-нибудь странное. И он увидел свои морщины, обнаружил разрушительные перемены, которых прежде не замечал...

Подавленный, он опустился в кресло перед зеркалом и, глядя на себя, на свое жалкое отражение, пробормотал:

— Кончено, Лормерен!