Маккалеб прочел все досье о его условно-досрочном освобождении и отчет следователя. У Болотова был длинный список серьезных правонарушений, но он никогда не подозревался в убийстве и после последнего освобождения из тюрьмы три года назад никаких столкновений с законом не имел. Он регулярно ходил отмечаться к своему надзиретелю и, в общем, внешне производил впечатление человека, вставшего на путь истинный.

Болотова дважды допрашивали по делу Корделла два следователя – Ритенбаух и Агиляр. Допрос проводился почти две недели спустя после убийства Корделла, но недели за три до убийства в магазине. Кроме того, допрос, очевидно, проводился до того, как Уинстон выяснила все о краже оружия. Вот поэтому, догадался Маккалеб, никто и не обратил внимания на географическую связь места жительства и работы Болотова с местами преступлений.

Во время допроса ответы Болотова не наводили ни на какие подозрения, а алиби ему обеспечил его работодатель, сообщив, что в ночь убийства Корделла тот отрабатывал свою обычную смену с двух до десяти. Он также показал следователям записи об отработанном времени и почасовых выплатах. Агиляру и Ритенбауху этого показалось достаточно. Корделл скончался примерно в 10:10 вечера. Болотов физически не мог добраться из Канога-Парка в Ланкастер за десять минут – даже если бы он летел на вертолете. Поэтому Ритенбаух и Агиляр перешли к следующему имени в списке.

– Чепуха! – вслух произнес Маккалеб.

Он был возбужден. Болотов был реальной зацепкой, которую было нужно проверить, несмотря на свидетельства его шефа или записей о выплатах. Болотов был вооруженным грабителем, а не каким-то там часовщиком. Его близость к местам преступления требовала нового расследования обстоятельств. Маккалеб чувствовал, что с этим он может смело отправляться к Уинстон.

Он быстро сделал пометки в своем блокноте и отложил его. Он был измотан и чувствововал, что у него начинает раскалываться голова. Взглянув на часы, Терри понял, что время за работой пролетело незаметно: было уже два часа дня. Он знал, что ему надо поесть, но не ощущал ни малейшего голода. Вместо этого он решил вздремнуть и спустился вниз в свою каюту.

Полный сил после крепкого часового сна, во время которого ему ничего не снилось, Маккалеб сделал себе сэндвич из белого хлеба с плавленым сыром. Он откупорил банку кока-колы, поставил все на поднос и отправился обратно, наверх, чтобы заняться делом Глории Торрес.

Терри начал с кассеты, взятой из камеры наблюдения магазинчика. Он уже смотрел ее дважды в компании Ар-ранго и Уолтерса, однако решил вернуться к ней снова. Вставив кассету в магнитофон, Маккалеб для начала просмотрел ее на нормальной скорости, потом выбросил остатки сэндвича. Он больше не мог съесть ни крошки: его желудок словно слипся.

Перемотав кассету, он начал смотреть заново, на этот раз на замедленной скорости. Все движения Глории были теперь плавными и неторопливыми. Маккалеб вдруг поймал себя на мысли, что, глядя на ее улыбающееся лицо, ему хочется улыбнуться в ответ. Интересно, о чем она думала в тот момент? Улыбка предназначалась мистеру Кану? Вряд ли. Глория улыбалась чему-то своему. Она улыбалась как-то загадочно. Скорее всего, решил Терри, женщина думала о своем сынишке, и теперь был уверен по крайней мере в одном: в последние осознанные мгновения своей жизни Глория была счастлива.

Просмотр кассеты не вызвал новых идей, разве что всколыхнул ненависть к стрелявшему. Затем Маккалеб вставил кассету с записью осмотра места преступления и просмотрел документы, касающиеся количественных измерений последствий этой бойни. Тела Глории на записи уже не было, и пятен крови там, где она упала, было совсем немного – спасибо Доброму Самаритянину. Но труп владельца магазина по-прежнему оставался на на полу за прилавком, в огромной луже крови. Маккалеб вдруг вспомнил пожилую женщину за прилавком в магазине. Жена Хо Кана стояла на том самом месте, куда упал ее муж. Это требовало совершенно особого мужества, которым лично он не обладал, подумал Маккалеб.

Выключив кассету, он взялся за кипу папок с документами. У Арранго и Уолтерса разных бумаг и папок было меньше, чем у Джей. Маккалеб постарался не придавать этому факту значения, но не смог. Из собственного опыта он хорошо знал, что размер отчета об убийстве отражал не только то, насколько глубоким было расследование, но также и степень неравнодушия следователя. Маккалеб свято верил, что между жертвой и следователем существует таинственная связь. Все полицейские из отдела убийств это понимали. Некоторые принимали все слишком близко к сердцу. Некоторые, наоборот, отстраненно – как факт психологического сопереживания. Но это было свойственно всем. Неважно, были ли вы религиозны и верили ли в то, что отделившаяся от тела душа наблюдает за вами. Даже если вы были убеждены, что жизнь оканчивается с последним вздохом, вы все равно чувствовали свою ответственность. Словно с этим последним вздохом погибший шептал ваше имя – но слышали это только вы. Только вы знали об этом. Это был своего рода священный завет, которому вы обязаны следовать.

Маккалеб отложил файлы о вскрытии Торрес и Кана, чтобы просмотреть их в последнюю очередь. О деле Корделла он знал, что вскрытие может добавить важные подробности к тому, что было очевидно. Терри быстро пролистал первые отчеты о расследовании, а затем взял в руки тоненькую папку со свидетельскими показаниями. Это были показания людей, каждый из которых видел частицу целого: парень с заправки, проезжавший мимо мотоциклист, сотрудник «Таймз», работавший вместе с Глорией. Кроме того, на очереди были предварительные выводы, дополнительные отчеты, своды данных, схемы места преступления, баллистические отчеты, а также поминутная запись всех поездок и звонков, сделанных следователями, ведущими дела. Последней в этой папке лежала расшифровка телефонного звонка в «911» так и не установленного Доброго Самаритянина после того, как он увидел кровавую сцену и попытался спасти жизнь Глории. Судя по записи, человек говорил по-английски с трудом, особенно в спешке. Но когда оператор предложила перевести его на испа-ноговорящего оператора, он отклонил это предложение.

НЕИЗВЕСТНЫЙ: Я идти. Я уходить. Девушка стреляли. Она плохо. Мужчина убежать. Ехать на машине. Черная машина, как грузовик.

ОПЕРАТОР: Сэр, пожалуйста, оставайтесь на линии.

Сэр? Сэр?

И всё. Человек сгинул. Он упомянул о машине, но не дал описания подозреваемого.

Далее шел баллистический отчет о пулях, найденных в магазине и при вскрытии Чан Хо Кана. Это были все те же патроны девятимиллиметрового калибра с цельнометаллической оболочкой федеральных подразделений. По анализу фотографии с видеозаписи из магазина, само оружие было опознано как пистолет «Хеклер-Кох П-7».

Закончив первичное чтение остальных отчетов, Макка-леб вдруг понял одну вещь: во деле отсутствовал временной график. В отличие от дела Корделла, где был всего один свидетель, в деле Торрес было несколько второстепенных свидетелей и, соответственно, упоминаний времени. А следователи, очевидно, не поработали с каждым из них по отдельности и не выстроили показания во временной график. Они не воссоздали хронологию событий в виде цельной картины.

Откинувшись на стуле, Маккалеб задумался об этом. Почему так получилось? Могла ли точная хронология событий принести какую-то пользу в этом деле? Изначально, наверное, никакой, подумалось Терри. Что касается поиска убийцы, время тут не играло роли. Но последовательный анализ преступления следовало осуществить позже, после того, как «улеглась пыль», так сказать. Мак-калеб часто советовал следователям, которые присылали ему «безнадежные» дела, восстановить временную шкалу событий. Иногда это помогало развенчать фальшивые алиби, иногда – обнаружить нестыковки в показаниях свидетелей. И вообще, это давало детективу возможность лучше представить и осознать, как все происходило.

Маккалеб догадывался, что был для Арранго и Уолтер-са «подарочком». Конечно, спустя два месяца после преступления они не имели роскошной возможности возвращаться к делу. Они могли спокойно забыть о временном графике: у них было полно новых дел.