Мир изменяется, преображается только с обретением единства мирского и церковного. Достигнув тридцатилетнего возраста, Христос восходит на труднейший путь общественного служения. В этом ему последуют все христианские подвижники уже более двух тысячелетий.

Следует отметить, что Церковь Абрамовым понимается не просто как архитектурное сооружение, а - некое духовное целое, "духовный костёр", в котором происходит горение, взаимовозвышение людей: "Церковь. Многолюдье. Если верующие - духовный костёр. И в этом костре выгорают все мерзости. Взаимодействие верующих людей".

Для Руси вообще характерна многочисленность святых мирян, здесь монастырь вовсе не является монополистом святости, которая шагнула далеко за его стены. Об этом свидетельствовал ещё Георгий Федотов в своем труде "Святые Древней Руси". Можно сказать, что вся Русь находится под покровом Церкви, в "духовном костре" которой выгорает вся скверна, но как только страна отворачивается от Церкви, сонмы демонов обступают её.

Однако такие персоналии, наподобие Аникия, скорее исключение, чем правило. Он практически диссидент, многим кажется просто чудаковатым, и при этом своим примером он показывает, что Церковь - это не есть территория только лишь святых, небожителей, но сообщество живых людей с их слабостями, недостатками, текущими каждодневными проблемами. Самоотстраняясь от мира, пренебрегая миссионерской деятельностью, Церковь сама себя определяет в резервацию. Уже в конце 20 века диакон Андрей Кураев в интервью газете "Настоящее время" (М., 1998, N9) говорит о недуге, поразившем церковную жизнь, в которой "распространено убеждение, что служение Богу - это только богослужение, что церковная жизнь тождественна жизни литургической. Нередко священник, который пробует выйти к людям за храмовую ограду, идёт в школу, в университет, в газеты, в больницы, начинает восприниматься как "обновленец" и "протестант"".

Фёдор Абрамов считал, что высшее предназначение Церкви состоит в объединительной функции, в том, что она ни в коем случае не уводит человека от жизни, а наоборот, подготавливает к ней: "Всё удивительно жизнерадостно. В общем, храм настраивал не на отказ от жизни, а наоборот. Он заражал жизнью. Любите жизнь! Она и есть рай настоящий - вот какой смысл, кажется, вкладывал художник в росписи. Ваш край суровый. Но жизнь хороша. Да, удивительно радостные службы были в этом храме". Лучшего сопоставления, пожалуй, и не найти: суровая северная природа, всеми силами протестующая против самого факта существования человека, и храм как торжество жизни - частичка рая в посюстороннем мире. Храм соединяет небо и землю, холод и тепло, север и юг.

Русский Север, что отечественная культура, хрупкий, с необычайно тонким плодородным слоем. Если и занесёт какое живое семя ветром, то, едва пустив корни, оно может быть погублено следующим порывом. Единственный оплот - храм, нечто основательное: "Да, суровый север. И вдруг райские кущи. Выходить не хочется из храма". Именно он не только аккумулировал в себе, но и оберегал, сохранял отечественную культуру. Обогащал её необычайной, буквально райской красотой, а также людьми, ведь "в характере северянина, как нигде в России, сочетаются эти взаимоисключающие начала. С одной стороны - размах, широта, стремление к просторам, к воле. А с другой стороны - тихость, смирение, особое ощущение братства, соборности, артельности…"

Именно этот человек и составляет самое большое наше богатство, с которым ничто другое не сравнится: "Страшные обстоятельства жизни, но какие люди! Темно, а светло. Потому что люди, человеческие характеры - здешнее солнце. Нет долго солнца - от людей свет. В людях спрессовано солнце, тепло. Доброта. И она греет"…

Полный текст - в газете «День литературы», 2009, N 8

Вышел из печати, поступает к подписчикам и в продажу августовский выпуск газеты "ДЕНЬ ЛИТЕРАТУРЫ" (N8, 2009). В номере: передовая Владимира БОНДАРЕНКО о русской поэзии ХХ века, мемуары Всеволода НЕКРАСОВА, проза Анатолия БАЙБОРОДИНА и Цзя ПИНВА; поэзия Максима ЕРШОВА, Евгения ЛЕСИНА, Сергея МЕДВЕДЕВА и Галины РЫМБУ; публицистика Александра БЕЗЗУБЦЕВА-КОНДАКОВА и Николая КОНЯЕВА; критические заметки Галины ВАЙГЕР; Андрей РУДАЛЁВ пишет о Фёдоре АБРАМОВЕ, Алексей КОРОВАШКО - о новой книге стихов Эдуарда ЛИМОНОВА, Кирилл АНКУДИНОВ - о поэзии Сергея СОКОЛКИНА, Юрий КУКСОВ - о Николае ФИЛИНЕ. Как всегда, читатели могут ознакомиться с хроникой писательской жизни и традиционной поэтической пародией Евгения НЕФЁДОВА.

"ДЕНЬ ЛИТЕРАТУРЫ", ведущую литературную газету России, можно выписать во всех отделениях связи по объединённому каталогу "Газеты и Журналы России", индекс 26260. В Москве газету можно приобрести в редакции газет "День литературы" и "Завтра", а также в книжных лавках СП России (Комсомольский пр., 13), Литинститута (Тверской бульвар, 25), ЦДЛ (Б.Никитская, 53) и в редакции "Нашего современника" (Цветной бульвар, 32).

Наш телефон: (499) 246-00-54; e-mail: denlit@rol.ru; электронная версия: http://zavtra.ru/.

Главный редактор - Владимир БОНДАРЕНКО.

"Мелодия для шарманки" (Украина, 2009, режиссёр - Кира Муратова, в ролях - Елена Костюк, Роман Бурлака, Рената Литвинова, Олег Табаков, Наталия Бузько, Нина Русланова, Георгий Делиев, Жан Даниель, Филипп Панов, Юрий Невгамоный).

"Я люблю смотреть,

как умирают дети…"

Владимир Маяковский, 1913 год

"Страшно в рождественскую ночь, когда смерть, обнявшись с бурей, танцует и гикает, взвиваясь снежным вихревым костром… В рождественскую ночь вспомним о бесприютных". Вслед за великолепной Тэффи режиссёр Кира Муратова предлагает и нам задуматься над судьбой всех несчастных и позаброшенных. Пролить слезинку. Посострадать. Желающих "вспомнить о бесприютных" нашлось великое множество. На Московском Кинофестивале новый фильм Муратовой нашёл своего зрителя. И что бывает в наши дни крайне редко, был провозглашён гуманистическим.

В канун Рождества две крайне несимпатичные сиротки: Алёнушка и Иванушка наших дней - отправляются в дальний путь. Их мать умерла, и бледные малютки бредут по заснеженным далям на поиски своих пап. Ведь где-то там, в большом городе, обитают отцы потерянного поколения. Но не их обретут несчастные дети, а ужас равнодушия и горечь потерь. Они встретят по дороге сонм человеческих существ - в течение трех часов экранного времени те продемонстрируют все стороны чудовищной деградации. И морального упадка. И словно мелодией для шарманки с её вечными музыкальными повторами польётся с экрана эта история. В конце прозвучит горьковская фраза "А был ли мальчик?". Фея улетит в свою волшебную сказку на лифте. Воздушные шары застынут в вечности. Рождественская метель пройдет мимо. В очередной раз за кадром запоет певица Земфира.

Очередной приговор планете, диагноз, в котором между жестокостью и нежностью практически стёрта грань. Но ни Диккенс, ни Андерсен, с которыми "Шарманку" не сравнил только ленивый, не заходили за эту грань столь бесстыдно. В своём самом жутком - в плане мук юных в мире взрослого зла - произведении "Приключения Оливера Твиста" Диккенс ловко балансировал между фантасмагорией и реализмом. Не превращал читателя в стыдливого "равнодушного прохожего". Муратова же прёт напролом. Бедные голодные дети (гримёры не пожалели чёрной краски, тщательно вырисовывая круги под глазами) словно берут зрителя за грудки. Их нельзя полюбить, им сложно сострадать. Но если, глядя на них, ты чувствуешь лишь раздражение - место тебе среди героев муратовского зверинца.

Столь твердолобое социальное высказывание в искусстве встречалось лишь раз - в куда более талантливой - хотя и столь же "неверной" в плане этики - повести "О мышах и людях" Джона Стейнбека. Тот самый случай, когда давление на болевые рецепторы продумано от и до. Граничит со спекуляцией. Но Стейнбека, писателя из высшей лиги, оправдывает азарт времени, в котором он это написал, - общество следовало встряхнуть, до него еще можно было достучаться. В случае же с "Шарманкой" маразм художника сливается с маразмом века. Результат невыносим. Для кого-то он может стать откровением. Для кого-то - чередой мертворождённых клише.