В военной области Мюзелье, с помощью д'Аржанлье, Магрен-Вернерэ, Кенига, Пижо и Ранкура, формировали соответственно наши первые морские, сухопутные и авиационные части. Морен ведал вопросами вооружения. Тиссье, Деваврен, Эттье де Буаламбер{129} составляли мой штаб. Жоффруа де Курсель выполнял функции начальника канцелярии, адъютанта, переводчика и нередко доброго советчика. Таковы были люди моего "окружения", которых враждебная пропаганда изображала как сборище изменников, наемников и авантюристов. Но они, воодушевленные величием стоявшей перед нами задачи, тесно сплотились вокруг меня, готовые на все.

Генерал Спирс защищал наши интересы перед английскими учреждениями, помощь которых нам была тогда необходима. Он это делал энергично и умело, и я должен сказать, что эти его качества представляли для нас большую ценность в этот тяжелый период. Однако со стороны англичан он не получал большого содействия. Этот человек, являясь членом парламента, офицером, дельцом, дипломатом, писателем, принадлежал одновременно к различным категориям людей, не причисляя себя ни к одной из них и внушал недоверие начальству. Но в борьбе с рутиной он умело использовал свой ум, свое язвительное остроумие, которого опасались, и, наконец, свое обаяние, которое он умел при случае проявлять. При всем этом он испытывал к Франции, которую знал настолько, насколько может ее знать иностранец, чувство взволнованной и требовательной любви.

В то время, когда столько людей считало мое дело авантюрой, причинявшей много хлопот, Спирс сразу же понял его характер и значение. С большим энтузиазмом он стал выполнять свою миссию при "Свободной Франции" и ее главе. Но желание служить им лишь сделало его еще более ревнивым. Признавая независимость движения по отношению к другим, он с трудом мог примириться с ней, когда она проявлялась но отношению к нему самому. Вот почему, несмотря на все то, что сделал для нас генерал Спирс вначале, он впоследствии отвернулся от нашего дела и начал с ним бороться. И не было ли в ожесточении, с которым он на нас обрушился, отчасти сожаления о том, что он не мог участвовать в нашем деле, и сожаления, что он нас покинул?

Но "Свободная Франция" не встречала еще в период своего возникновения таких противников, которых порождает успех. Она боролась лишь с невзгодами, являющимися уделом слабых. Я работал вместе со своими сотрудниками в Сент-Стефенс хауз, на набережной Темзы, в помещении, где имелось лишь несколько столов и стульев. Впоследствии английская администрация предоставила в наше распоряжение в Карлтон-гарденс более удобное помещение, где мы устроили нашу штаб-квартиру. Именно там на нас ежедневно обрушивалось немало разочарований. Но там же многочисленные ободряющие заверения вселяли в нас бодрость. Ибо мы получали выражения симпатии из Франции. Проявляя большую находчивость, нередко с согласия цензуры, простые люди присылали нам письма и телеграммы. Примером может служить фотография, сделанная 14 июня на площади Этуаль во время вступления в город немцев. На этой фотографии, отправленной 19 июня с надписью "Де Голль! Мы вас услышали. Теперь мы вас будем ждать!", была снята группа сраженных горем мужчин и женщин, стоящих возле могилы Неизвестного солдата. Среди фотографии был снимок могилы, которую незнакомые люди украсили множеством цветов; это была могила моей матери, скончавшейся 16 июля в Пемпоне, посвящая свои страдания Богу во имя спасения родины и успеха миссии ее сына.

Таким образом, мы могли представить себе, какой отклик находил в самой гуще народа наш отказ примириться с поражением. В то же время мы знали, что по всей Франции люди слушают лондонское радио, и это неизмеримо повышало нашу боеспособность. Впрочем, французы, проживавшие за границей, также выражали нам свои патриотические чувства. Многие из них по моему призыву устанавливали со мной связь и объединились, чтобы помочь "Свободной Франции". Мальглэв и Герит в Лондоне, Удри и Жак де Сейес в Соединенных Штатах, Сустель{130} в Мексике, барон до Бенуа в Каире, Годар в Тегеране, Герен в Аргентине, Рандю в Бразилии, Пиро в Чили, Жеро Жув в Константинополе, Виктор в Дели, Левэ в Калькутте, Барбе в Токио и другие первыми проявили инициативу в этом отношении. Вскоре я убедился, что, несмотря на давление, оказываемое властями Виши, несмотря на клевету, распространяемую их пропагандой, и инертность значительных слоев населения, чувства народа - все то, что осталось у него от гордости и надежды, -были обращены к "Свободной Франции". Ни на одно мгновение в тех испытаниях, через которые мне пришлось пройти, не покидала меня мысль о том, к чему меня обязывал этот величественный призыв народа.

В самой Англии свободные французы пользовались симпатией и уважением. Сначала эти чувства пожелал им выразить король. Так же поступили все члены королевской семьи. Министры и представители власти также никогда не упускали случая проявить свои добрые чувства. Но трудно даже себе представить, с каким великодушным вниманием относился повсюду к нам английский народ. Создавались различные общества для оказания помощи нашим добровольцам. К ним являлось множество людей с предложенном помочь нам своим трудом, своим временем, своими деньгами. Когда я появлялся в публичных местах, я неизменно сталкивался с самыми ободряющими выражениями симпатии. Когда лондонские газеты сообщили, что правительство Виши вынесло мне смертный приговор и конфисковало мое имущество, в Карлтон-гарденс поступило множество драгоценностей от неизвестных лиц; десятки вдов прислали свои обручальные кольца, с тем чтобы это золото было использовано для дела генерала де Голля.

Нужно сказать, что Англия переживала тогда тревожное время. С часу на час ожидалось наступление немцев, и англичане в такой обстановке проявляли изумительную стойкость. Поистине замечательное зрелище являл собою каждый англичанин, который вел себя так, как будто был убежден, что спасение родины зависело от его личного поведения. Это чувство всеобщей ответственности было особенно волнующим потому, что в действительности все зависело только от авиации.

В самом деле, если бы врагу удалось завоевать господство в воздухе, с Англией было бы покончено! Военно-морской флот, подвергнутый бомбардировке с воздуха, не сумел бы помешать немецким военным транспортам переплыть Северное море. Армия численностью около десяти дивизий, понесших значительные потери в битве за Францию и лишенных вооружения, не была бы в состоянии помешать высадке вражеского десанта. А затем соединения германской армии без труда оккупировали бы всю территорию Британии, несмотря на очаги местного сопротивления, организованные войсками внутренней обороны. Разумеется, король и правительство заблаговременно выехали бы в Канаду. Осведомленные люди шепотом называли имена политических деятелей, епископов, писателей, дельцов, которые в случае вторжения постарались бы договориться с немцами, чтобы осуществить под их эгидой управление страной.

Но это были замыслы лишь ограниченного круга людей. Англичане в своей массе готовились к борьбе не на жизнь, а насмерть. Каждый мужчина и каждая женщина участвовали в оборонительных мероприятиях. С большой самоотверженностью и дисциплинированностью переносили англичане все тяготы военного времени: сооружение убежищ, распределение оружия, инструментов и материалов, работу на заводах и на полях, трудовую повинность, обязанности военного времени, карточную систему. В этой стране не хватало лишь средств для ведения войны, ибо она также долгое время пренебрегала вопросами своей обороны. Но создавалось впечатление, что англичане намереваются восполнить все недостающее ценой собственной самоотверженности. Впрочем, в чувстве юмора недостатка не было. Так, например, одна карикатура в газете изображала грозную германскую армию, достигшую берегов Великобритании, но остановившуюся на дороге со своими танками, пушками, полками, генералами перед деревянным шлагбаумом. Надпись указывала, что для того, чтобы проникнуть за шлагбаум, нужно было уплатить один пенни. Не получив от немцев всех полагающихся пенни, английский сторож, собирающий пошлину, учтивый, но непреклонный старичок, отказывался поднять шлагбаум, несмотря на возмущение, охватившее чудовищную колонну завоевателей.