- Эла... - Только что он мечтал подхватить ее на руки. И вот она с ним. Эла!
Дыхание ее стихло, слезы перестали жечь грудь Виктору. Внезапно она подняла лицо. Повернулась к нему.
- Как у вас любят? - Взглянула ему в глаза. - На Земле?
Секунду Виктор не отрывался от ее глаз. Они ждали. Требовали. Виктор сильнее привлек ее, поцеловал в открытые губы, ощущая вместе с жаром дыхания холодок зубов.
Положив ее в кресло в кабине, Виктор попытался вправить вывихнутый сустав. Это ему удалось.
- Виктор!..
Эла крепко смежила веки - то ли не позволила себе плакать, то ли замкнувшись в себе.
- Да? - отозвался Виктор.
- Что это было?..
Виктор ничего не ответил. Она сама знает и чувствует его мысли. Даже слова о любви были бы здесь ненужными. За них говорили объятия, губы Элы. Она без слов понимала это. Может быть, чувства ее были недоступны Виктору. Но его чувства, он уверен, доступны ей.
Молча Виктор захлопнул дверцу кабины.
- Мы улетим?
Эла открыла глаза, посмотрела на Виктора взглядом, как там, на ручье.
- Улетаем?.. - В вопросе была недосказанная мысль, недосказанное желание.
И это был чужой мир, чужая поляна с синими скалами, девушка, принадлежавшая этому миру. Виктор на ее вопросы не мог ответить. "Разве что увезти ее с собой на Землю?.." - мелькнула мысль.
Поднял авиэт в воздух.
Четыре дня Эла с перебинтованной ногой лежала в каюте у Виктора.
За это время Виктор узнал многое о ней и о планете.
Город у подножия холмов вовсе не город. Это питомник, в ячейках которого вызревает музыка - сгустки энергии, которые являются обитателями планеты. Ячейками необязательно бывают кусты и деревья. Ими могут быть твилы.
- Но ты! - воскликнул Виктор. - Ты же земная девушка!
- Для тебя, - ответила Эла. - Ты меня создал своим воображением.
- Я?
- Когда я подходила к тебе первый раз - помнишь? - разве я была такой, как сейчас?"
Виктор, вспоминая, задумался.
- Я могла быть веткой, твидом, - продолжала девушка. - Но ты меня не заметил бы.
Верить или не верить?
- Такая я более понятна для тебя. - Эла приблизила обе руки к себе.
И продолжала рассказывать о планете.
Невидимый народ живет невидимой, неощутимой на первый взгляд жизнью. Живет, любит, рождается, умирает.
- Когда две песни находят друг друга и сливаются в одно, тогда рождается от них третье - избыток их звуковой энергии, силы - назови, как хочешь, рассказывала Эла. - Это дитя. Его помещают в ячейку, и оно начинает развиваться, жить.
- Потом?
- Ячейка исчезает, песня живет самостоятельно. Последнюю фразу Виктор пропускает мимо ушей: пусть исчезает. Его интересует другое:
- Жизнь, тем более разумная, - говорит он, - должна производить что-то материальное, культуру.
- Музыка, - возражает Эла, - разве это не культура? Нам доступны все мелодии, все песни вселенной, математические законы гармонии. Зачем непременно производить? - отвечает она на вопрос Виктора. Мало нам воды, воздуха, всей планеты?..
Наша жизнь, - продолжает рассказывать Эла, беззвучна для тебя. Я могу заставить ее звучать. Хочешь, поговорю с родителями?
- Здесь, сейчас?..
Эла делает жест, и в каюте возникают два голоса: фагот и скрипка.
Эла минуту слушает, потом прерывает музыку.
- О чем ты говорила с ними? - спрашивает Виктор.
- О солнце, о ветре. Хочу туда. - Эла кивает на голубой день за иллюминатором.
- Тебе надо лежать.
- Вынеси меня, - просит Эла.
Виктор несет ее к входной двери корабля.
- Сядем здесь, - говорит Эла. - Нет, нет, подержи меня на руках.
- Я тебя увезу с собой, - говорит Виктор. После разговора в синем ущелье Виктор все чаще думает об этом - увезти Элу с собой.
- Ты еще ничего не знаешь, - возражает Эла.
- Чего не знаю?..
- Я должна пройти Ночь Посвящения.
- Что это значит?
- Поцелуй меня.
- Песня моя! - говорит Виктор.
Но он никогда не слышал, чтобы она пела.
Проходили дни. Эла выздоровела. Они летали с Виктором далеко, любовались планетой.
Но внимание Виктора было обращено на девушку.
В ней происходили тревожные перемены. Она бледнела, худела, на чистом лбу появились морщинки.
- Ничего, - отвечала она на вопросительные взгляды Виктора. - Так должно быть.
Эти слова он слышал в полете, в корабле, в лесу, как сейчас, когда они на поляне-идут вдвоем. И каждый раз все настойчивее он отвечал на них предложением:
- Улетим вместе.
Эла отмалчивалась.
- Улетим!
Они остановились на той же тропинке в город. Виктор глядел в ее бездонные, неуловимо меняющиеся глаза, в зрачки.
- Улетим!.. - твердил как завороженный.
- Почему ты так говоришь? - Эла слегка отстранилась от Виктора. - Ты обо мне ничего не знаешь.
Виктор готов был возражать, настаивать на своем. Закружить ее, унести в небо.
- Хочешь, - сказала Эла, - я сделаю тебя музыкой?
Шутка. Виктор улыбался в ответ.
- Дай руки, - сказала Эла.
Виктор протянул руки. Эла повернула их ладонями вверх.
- Пять пальцев на одной руке, пять на другой. Это гармония? - спросила она.
- Гармония, - согласился Виктор.
- Пальцы - пять тонов гаммы. Ладонь - аккорд. - Эла подняла взгляд выше. Плечи, глаза все это будет звучать.
Конечно, шутка! Виктор безоблачно улыбался.
Эла отпустила его, сорвала с куста ветку:
- Слушай!
Ветка стала съеживаться, исчезать. Она не горела, не тлела, как в огне, становилась невидимой. В то же время она звучала.
Исчезла. Слабый, но вполне явственный аккорд постоял в воздухе и тоже исчез.
Все это было похоже на бред.
- Дай руки! - сказала Эла.
- Нет... - Виктор перестал улыбаться. Исчезнувшая ветка воочию стояла перед глазами.
- Она не исчезла, - как всегда, угадала его мысли Эла. - Она будет жить вечно, как музыка. И ты будешь жить.
- Нет, - повторил Виктор, - лучше ты улетишь со мной.
Эла засмеялась:
- Люби меня!
Объятия ее становились все горячее, жаднее... Наконец Виктор наметил дату отлета - через месяц.
- Повремени, - попросила Эла.
Виктор прибавил неделю.
- Еще...
- Эла!
- Мне нужно.
- Для чего?
- Все равно не поймешь.
Они лежали под звездами. Где-то далеко слышалось пение. Голос, сильный и звучный, один выводил странную и сложную мелодию. Она то поднималась, то опускалась до нижней октавы, переходила в шепот, и нельзя было понять, радостная эта песня или печальная, потому что было в ней то и другое.