Г о с т ь :

Говорю вам - я не убийца!

П о э т :

Тогда что же вы сделали?

Г о с т ь :

Я поссорился с хозяйкой этого дома, после чего поклялся присоединиться к Боснийцам и умереть в Африке

П о э т :

Это так прекраснр!

Г о с т ь :

К несчастью, я забыл в доме шляпу.

П о э т :

Мы собираетесь умереть, ибо не надеетесь добиться любви, и в далекой стране - так всегда делали трубадуры...

Г о с т ь :

Так вы принесете мне шляпу?

П о э т :

Это я сделаю с радостью. Но мы должны найти разумную причину, благодаря которой я войду в дом.

Г о с т ь :

Вы скажете, что пришли настроить фортепиано.

П о э т :

К моему прискорбию, это невозможно. Звук неумелого обращения с фортепиано заставляет меня чувствовать то, что, говорят, чувствуют жертвы постоянного капания на голову холодной воды - в тех странах, где применяют эту любопытную пытку. Есть...

Г о с т ь :

Что же нам делать...?

П о э т :

Есть дом, где мои добрые друзья даровали мне спокойствие и удобства без чего поэт не может жить. Но были там домоправительница и фортепиано. Прошло множество лет, прежде чем я смог видеть лица этих друзей без душевного содрогания.

Г о с т ь :

Что ж, придется придумать что-то еще.

П о э т :

Вы возвращаете в наши несчастные дни романтику того века, в котором, как говорят нам баллады, короли части бились без всяких доспехов - лишь в ночной рубашке любимой.

Г о с т ь :

Да, но, как вам известно, первым делом я должен получить свою шляпу.

П о э т :

Зачем...?

Г о с т ь :

Я никак не могу ходить по улицам без шляпы.

П о э т :

Почему?

Г о с т ь :

Так нельзя.

П о э т :

Вы путаете прикрасы с важнейшим.

Г о с т ь :

Не знаю, что вы называете важнейшим, но ходить по Лондону прилично одетым, кажется мне, очень даже важно.

П о э т :

Шляпа не относится к важнейшим в жизни вещам.

Г о с т ь :

Не хочу грубить, но моя шляпа совсем не похожа на вашу...

П о э т :

Давайте сядем, поговорим о том, что важно, что будут помнить через сотню лет. {Они садятся } Если посмотреть с этой стороны, банальность шляп видна сразу... Но умереть, и умереть красиво из-за безнадежности любви - об этом можно написать стих. Это проверка важности вещи -- попробовать представить стих о ней. Невозможно написать стих о шляпе.

Г о с т ь :

Мне неинтересно, можете вы написать стих о моей шляпе или нет... Я знаю вот что - я не собираюсь превращать себя в посмешище, ходя по Лондону без шляпы. Принесете вы ее или нет?

П о э т :

Я никоим образом не могу участвовать в настройке фортепиано.

Г о с т ь :

Что ж, изобразите все так, словно вы пришли осмотреть батарею. Она стоит у них под окном, и, как мне известно, протекает.

П о э т :

Полагаю, на ней есть художественное украшение.

Г о с т ь :

Да, насколько я помню.

П о э т :

Тогда я отказываюсь смотреть на нее - или подходить близко. Я знаю эти выплавленные из железа украшения. Однажды я видал толстопузого египетского бога по имени Бес, он был намеренно создан уродом, но был не так уродлив, как эти украшения, создаваемые в двадцатом веке машинами. Какое отношение водопроводчик имеет к искусству, почему он смеет создавать украшения...?

Г о с т ь :

Стало быть, вы мне не поможете

П о э т :

Я не буду глядеть на уродливые вещи и слушать уродливые звуки, но я не прочь помочь вам, если вы сможете придумать разумный план.

Г о с т ь :

Больше ничего в голову не приходит. Вы не похожи на водопроводчика или заводящего часы. Больше ничего придумать не могу... Я пережил ужасное событие и не способен спокойно размышлять.

П о э т :

Тогда придется вам оставить свою шляпу ее новой судьбе.

Г о с т ь :

Почему вы не можете придумать план? Если вы поэт, размышления для вас привычны.

П о э т :

Если бы я мог заставить свой мозг хоть на какое-то время опуститься до размышлений о столь абсурдном предмете, как шляпа, несомненно, я смог бы что-либо придумать, но банальность темы не дает приблизиться к ней.

Г о с т ь : {в с т а в а я}

Значит, придется мне самому за ней пойти.

П о э т :

Ради Христа, не надо! Подумайте, к чему это приведет!

Г о с т ь :

Знаю, покажется абсурдным - но не настолько, насколько прогулка без шляпы по Лондону.

П о э т :

Я не это имел в виду... Вы помиритесь. Вы простите друг друга, вы женитесь на ней, у вас появится семья с множеством шумных, пухлых детей как у всех остальных - а Романтика ляжет в гроб. Нет, не звоните в колокольчик. Идите, купите штык - или что там обычно покупают - и присоединитесь к Боснийцам.

Г о с т ь :

Говорю я вам, не могу я сделать этого без шляпы!

П о э т :

Что есть шляпа? Пожертвуете ли вы ей во имя прекрасной гибели? Подумайте о своиз костях, заброшенных и забытых, лежащих, одиноко лежащих на бесконечных золотых песках из-за безнадежной любви. "Лежат одиноко", как писал Китс. Какое слово! Одиноко, в Африке. Беззаботны бедуины мимо днем идут, ночью ж львы ревут - печален глас пустыни...

Г о с т ь :

На самом деле, по-моему, вы зря говорите о пустыне. Боснийцы, как я понимаю, только потому воюют за эту землю, что она - самая плодородная в мире.

П о э т :

И что с того...? О вас вспоминать будут не география и статистика, но златоязыкая Романтика. А именно такой Романтика видит Африку...

Г о с т ь :

Что ж, я иду за шляпой.

П о э т :

Подумайте! Подумайте! Коли вы войдете в эту дверь, вы никогда не падете на землю среди первых Боснийцев. Вы никогда не умрете в далекой, пустынной стране у широкой Сахары. И не прольет она слез по красивому вашему концу, и не назовет себя жестокой без причины.

Г о с т ь :

Тише! Она играет на фортепиано! Кажется мне, она годы будет жалеть о произошедшем. Не вижу в этом ничего хорошего.

П о э т :

Нет. Я ее успокою.

Г о с т ь :

Будь я проклят, если вы это сделаете! Слушайте...! Я не прочь это сказать - будь я проклят, если вы это сделаете!

П о э т :

Успокойтесь. Успокойтесь. Я не это имел в виду.

Г о с т ь :

Тогда что же вы имели в виду?!

П о э т :

Я напишу песни о вашей красивой гибели, веселые песни и печальные... Они будут веселы, ибо вновь расскажут о благородных трубадурских традициях, и печальны, ибо расскажут о вашей печальной гибели и безнадежной любви. Я создам легенды о ваших одиноких костях, говоря... быть может, о том, как некие арабы, найдя их в пустыне у оазиса, прославленного войной, раздумывают, кто любил их. А затем, когда я прочту эти легенды ей, она, быть может, немного порыдает, и тогда я прочту вместо них слова о солдатской славе, о том, насколько она выше нашей мимолетной жизни...