— Э, да она превосходно играет! — заметил юноша-грузин. — Да и какая прехорошенькая!

Последнее замечание заставило офицера обернуться и встретиться лицом к лицу с юношей-грузином.

— Не так ли, государь мой? — спросил юноша-грузин, улыбаясь и слегка кланяясь, у обернувшегося к нему офицера.

— Да, вы правы… да… она замечательно хороша собой… цыганка эта… — тоже слегка кланяясь, отвечал молодой офицер, причем он несколько покраснел.

— Смею спросить: из шляхетно-артиллерийского корпуса изволите быть? — спросил опять грузин.

— Точно, только месяц как выпущен оттуда в чине подпоручика.

— Вижу, вижу, государь мой…

Брякнули цимбалы.

— А, да она не заставляет себя долго ждать, эта красоточка — снова заигрывает! — произнес грузин.

Цимбалы уже издавали тихие, меланхолические звуки. Затем виртуозка, как-то сразу, сильным гортанным голосом запела:

Никто, конечно, из слушающих не понял, что, собственно, воспевала цыганка, но зато всякому была понятна дикая, страстная мелодия песни, и особенно поразил всех конец ее, когда песня, смолкая все тише и тише, вдруг словно улетела куда-то далеко и замерла в пространстве. Незнакомые слушатели даже переглянулись между собою.

— Удивительно! — воскликнул грузин. — Этакое милое творение — и просит подаяния! Вот бы увидал Орлов, наверное бы, приписал в свой московский табор и осчастливил бы.

Молодой офицер насторожил ухо.

— Это какой-с Орлов, — узнать позволительно? Не граф ли, Алексей Григорьевич?

— Он, точно.

— Говорят, богат?

— Чуточку имеет больше нашего! — засмеялся юный грузин. К разговаривающим подошла цыганка.

— Ты, офицер, дай руку — погадаю!

Офицер подал. Внимательно и долго рассматривала цыганка руку молодого человека, потом оттолкнула ее.

— Ну… что ж? — спросил офицерик несколько смущенно.

— Тебе не надобно гадать… жалко… — проговорила неопределенно и угрюмо цыганка.

— А, да это любопытно! — воскликнул грузин. — Она гадает, но, наверное, плутует, как и все цыганки. Одна мне гадала… Представьте, господин офицер, она мне предсказала, что я буду большим генералом! Не смешно ли? Вам, господин офицер, сколько лет?

— Восемнадцать.

— Точь-в-точь и мне столько же. Но вот вы уже подпоручик, а я не только не подпоручик, но даже не умею порядочно взять в руки и ружья. Не смешно ли!

Офицер молчал. Его вовсе не занимали шутки незнакомца. Он более думал о том, отчего эта цыганка ему не сказала, а проговорила только «жалко». Кого жалко? Не его ли?

Все разошлись. Перед семьей цыган стояли только офицер и грузин. Последний с улыбкой смотрел на цыганку и побрякивал в кармане сюртука василькового цвета серебряными деньгами.

— Так и не скажешь? — решился спросить офицер.

— Не скажу! — резко проговорила цыганка.

Грузин рассмеялся:

— Да она и не знает ничего, господин офицер, напрасно беспокоитесь.

Цыганка вздернула головку и дерзко глянула на грузина. Тот, в свою очередь, вперил на цыганку насмешливый взгляд. Цыганка сжала губы.

— Без сомнения, — смеялся грузин, — она умеет так же гадать, как и мы с вами, господин офицер.

Цыганка озлилась.

— Я все знаю… все… ты врешь! — нагло проговорила она. — Ты!.. — обратилась она к офицеру… — ты… какой сегодня день?

— Седьмое сентября, воскресенье, — сообщил грузин.

— Воскресенье… седьмое сентября… о, да… такой день. Он самый… — шептала как бы про себя цыганка…

— Ну, седьмое сентября… что ж дальше? — не отставал грузин, видимо, человек бойкий и веселого нрава.

— Он погибнет седьмого сентября! — произнесла пророческим тоном цыганка.

Грузин расхохотался. Но молодой офицер сразу побледнел и выпучил глаза на гадальщицу. Та не смотрела на него.

— Не пугайтесь, господин офицер, право, не пугайтесь! — хохотал грузин, — ведь она врет! Ей соврать — все равно что с нас по одному рублю получить.

— Где ж он, рубль-то твой? — огрызнулась молодая гадальщица.

— Рубль? А вот он! — шутил грузин. — Плачу за музыку — хороша! Впрочем, можешь и погадать за тот же рубль — что ему даром-то пропадать.

Грузин кинул рубль старикам, который те подхватили на лету, и долго потом кланялись.

— Так давай руку-то! — подошла ближе к грузину цыганка.

Тот со смехом подал свою правую руку. Цыганка не долго рассматривала руку грузина. А когда рассмотрела, то произнесла:

— Ты и теперь знатный, а будешь — еще знатней… много почестей… силы…

— А денег? — не переставал шутить грузин.

— Про деньги? Про деньги не знаю, — закачала головой цыганка.

— Вот тот-то, самое-то главное и не знаешь! Ну, а умру когда — рассмотрела?

— Умрешь… тоже… седьмого… сентября, — удовлетворила его любопытство цыганка и села опять на землю.

— Вот, как говорится, два сокола под один выстрел! — смеялся грузин совершенно добродушно. — Не по дороге ль нам, господин офицер? — спросил он порядочно растерявшегося артиллериста. — Вы куда?

— Я тут… недалеко… туда, за пруд, — отвечал все еще смущенный офицер и указал рукою на луг, принадлежавший князю Грузинскому.

— Представьте, государь мой, и мне туда же. — сообщал словоохотливый юноша. — Пойдемте вместе. Уж коли погибать, так погибать один подле другого — по крайней мере, сегодня, — болтал он беспечно и с улыбкою.

Офицер все еще глядел тревожно: слова цыганки-гадальщицы не на шутку смущали его. Он, однако ж, пошел рядом с незнакомцем, когда тот, покосясь с улыбкой на цыганку и погрозив ей пальцем, отошел от часовенки.

Некоторое время молодые люди шли молча. Они представляли между собой резкую противоположность. Офицер, в своем мундире с отворотами фалд спереди и сзади, был похож на молодого журавля. Грузин был широкоплеч, выступал бодро, и вообще вся его фигура дышала здоровьем и энергией.

— Какая смелая… цыганка эта… — проговорил наконец, как бы про себя и отвечая на свои мысли, молодой артиллерист.

— Надо правду сказать: бойкая, — подтвердил грузин. — Во всяком случае, должно быть, храбрее нас с вами, хоть и не училась, подобно вам, стрелять из пушек. Но заметили, — засмеялся весельчак, как она прекрасно стреляет глазками. Держу пари, что она подстрелила ваше сердце, господин офицер.

Офицер смутился.

— Нет… нет… мне, право, не до того…

— А чертовски хорош, дьяволенок! — произнес грузин, чмокая губами. — Право, будь деньги, непременно постарался бы устроить судьбу этого прехорошенького чертенка.

— Разве вы бедны? — решился спросить офицер.

— Беден не беден, а уж, во всяком случае, не богаче вас.

— Я бедный дворянин… у меня ничего нет…

— Ну, и у меня столько же, хотя я немножко и выше дворянина.

— Выше… дворянина?

— Да… чуточку…

— Кто же вы?

— Я — князь.

Молодой артиллерист, отступив, робко посмотрел на князя.

— Чего испугались? Князь-то я безвредный, нестрашный. Я самый простой князь.

— Стало быть, цыганка не соврала: она назвала вас, князь, знатным, — проговорил офицер.

— Почему-то не ошиблась — надо правду сказать, но все остальное вздор, верьте мне.

— А ежели правда, князь? Ведь существовал же Задека, Нострадамус. Предсказывали — и сбывалось.

— Может статься, и сбывалось, но я решительно не верю этому. Но цыганки уж совсем-таки врут. Вот я сейчас иду к одному алхимику, который занимается астрономией и в то же время предсказывает. Если верить его предсказаниям, то я буду бедняком и умру в сарае. — Князь засмеялся. — Как это вам нравится — в сарае? И откуда — любопытно — он видит или увидел сарай? Чудак! Вот нынче же спрошу о дне смерти: не выйдет ли седьмое сентября…