Тетка Анна на глазах росла и оживала от такой похвалы.

Выпили по первой, тетка Анна обнесла кумышкой всех, кто в избе оказался, начались расспросы:

- Близко ли, далеко ли служишь, Тимофей Абрамович?

- Далековато, - отвечал, усмехаясь, Тимофей. - Только поездом десять суток ехал.

- Господи! - вздохнули все. - Вот Россия-то матушка. Едешь десять ден поездом, и везде русские живут. А?

- Низко ли, высоко ли сидишь-то?

- Как вам сказать, - охотно отвечал Тимофей. - Нельзя сказать, чтобы очень низко, но и не скажу, чтобы очень высоко. Командир кавалерийского полка.

Кто в армии служил, тот даже привстал немного, улыбнулся с восторга и охнул. Шутка ли, полковой командир!

- А сколько лошадей в полку-то у тя? - кто-то заинтересовался вопросом.

- Немало, - ответил Тимофей.

- А все-таки?

- Сказать не могу, потому что это военная тайна. Но по секрету скажу: не меньше, чем во всем нашем районе.

- Господи! - только все и ахнули: какая махина.

- Ну а вы-то как живете здесь? - повернул Тимофей разговор в сторону, интересную для него.

- Дак ведь и ладно живется, и неладно.

- Как так?

- Дак в чем-то и лучше. Веселее, к примеру. Машин появилось много. Поля глазом не окинешь. А в чем-то и хуже. С питанием плоховато, с поношеньем неважно.

- Ты-то ведь, однако, лакомо живешь. Не то что мы.

- Вот думаем скоро всех переобуть из лаптей в сапоги.

Тимофей посмотрел на людей: почти все были обуты в сапоги.

Тетка Анна опять понесла кумышку и всякому наливала: кому стакан, кому половину… Поговорили о том, о сем. Тетка Анна по третьему разу обнесла всех. И вот тут-то заговорили, заохали, зашумели. Тимофей песню спел:

“С неба полуденного жара

не подступи,

Конная Буденного

раскинулась в степи”.

Мы слушали его пенье, замерев, и старались запомнить. Потом часто пели:

“Никто пути пройденного

у нас не отберет…”

Абрам вышел на середину, встряхнул бородой, гордо произнес:

- А что, жена ль моя не баба была? Ох, поглядела бы на него. Разве это не парень? Вот советская власть что делает!

Выскочили бабы и девки со всех углов. И задрожала печь, заплясали лавки, зазвенел стол с посудой.

УТРОМ МЫ БРОСИЛИСЬ к конному двору. Тимофей Абрамович Нелюбин, командир кавалерийского полка, обещал посмотреть коммунарских лошадей. Я любил наблюдать, как выводят лошадь из стойла, как выскакивает она вместе с конюхом или кучером на свежий воздух, сытая, отдохнувшая за ночь, разбуженная начинающимся веселым днем. Любил глядеть, стоя в сторонке, как мужики выводят молодого, необъезженного коня, чтобы погонять его по кругу или приучить к упряжке.

Было воскресенье. Отец вывел всех лошадей во двор. Даже животные - и те почувствовали, что предстоит праздник.

Даже рабочие клячи выскакивали из конюшни, как молодые. Весело и часто стучали подковами по деревянному настилу между стойлами. Одни тихонько фыркали. Тимофей подходил к лошади, брал под уздцы, похлопывал по шее, говорил ласково:

- Ну, здравствуй, здравствуй. Ишь ты какая! Не старая еще и стати хорошей.

Лошадь в ответ фыркала.

- Это она к радостной встрече, - поясняли мужики.

Другая трясла головой, закидывала ее кверху и храпела.

- Ничего-ничего, - успокаивал ее Тимофей. - Не бойся ненастья. Сегодня выходной. Если дождь, так в стойле перестоишь. Ничего-ничего.

Лошадь ластилась к нему, ожидая поощрения и доброго слова, клала ему на грудь свою усталую голову. Тимофей внимательно рассматривал ее, досконально разглядывал ноги, круп, голову и определял назначение каждой:

- Это хорошая упряжная. Ее в корень можно… А эту в пристяжку… А эту в дышло. В паре тяжести возить или пахать.

Когда вывели одного жеребца, Тимофей вскликнул:

- А этого молодца под седло. Ох, какой! Ох, какой ты!

Взял и взнуздал его и опять восхитился:

- Ты смотри какой, какой молодец. Горячий, необъезженный, а молодец! Ты смотри, как он хорошо в удилах лежит. Не выкидывает, держит во рту спокойно. Какой умница.

Отошел от него, любуясь.

- Его можно и в легкую повозку. В линейку, например, или в хороший тарантас. Да сбрую ему ладную бы.

И мы смотрели на “молодца” с восторгом, будто впервые видели.

- Эх, седла-то, однако, не найдется? - спросил Тимофей.

- Откуда у нас седло, - ответили ему с досадой.

Тогда Тимофей забрал удила и легко вспрыгнул на спину жеребца. Тот озверело поднялся на задние ноги, пытаясь сбросить с себя неприятный груз. Но Тимофея дыбок не застал врасплох. Он словно влип в жеребца. Тот резко запрокинулся на передние ноги и выбросил вверх задние.

Тимофей только вскрикнул:

- Не балуй!

Жеребец еще несколько раз поднимался на задние ноги, перебирая передними, будто пытался опереться на воздух, высоко вскидывал голову и смотрел на всех одичавшими глазами. Тимофей, казалось, не только поощрял, но заставлял молодого коня еще и еще раз проделывать курбеты, красовался, сидя на нем уверенно и гордо. Посмотрите, мол, на меня.

Потом пустил жеребца в карьер.

- Убьется! - выдохнула толпа. - Вишь он какой неприрученный!

И всем было тревожно и за Тимофея, и не меньше за жеребца, только еще начинающего жить. Тимофей ускакал в поле. Только пыль, поднятая жеребцом, какое-то время висела над дорогой. Потом она поднялась под ветром в сторону и растаяла, опала на жито. Вскоре над полем опять поднялось облачко пыли. Оно быстро приближалось к нам, пока из него не выскочил жеребец с седоком. Конь шел, широко раскидывая ноги, легко и радостно.

Тимофей на ходу спрыгнул на землю, остановил жеребца, и тот долго еще вздрагивал от возбуждения, теряя на землю крупные куски пены. Тимофей гладил и успокаивал его и говорил:

- Скакун хороший вышел бы из него. Вишь, какой машистый шаг. Под седло бы его. Носок в стремя, только не глубоко. И не бойся ничего. Полетит, как зверь. Ему и плеть не нужна. Хороший конь.

Все начали высказывать удивление, восхищение и восторг.

- А как он хотел сбросить его!

- Как он держался, будто пришит!

- А как он по полю летел, как в кино!

Но Тимофей поднял руку, и когда все утихли, сказал:

- А так у нас каждый красноармеец умеет. Если не сумеет так, мы его в обоз списываем, с кухней ездить будет, коли не научится.

- Дак и кухня на колесах?

- А как же? Она тоже успевать должна. Красноармейца кормить надо. У нас в этом отношении строгий порядок.

После этого к Тимофею подвели клячу, на которой воду возили для поливки огородов. Но Тимофей и ее не обидел:

- А что, вот она возит воду, а поухаживай за ней, да посмотри, да подкорми с умом, так на такой можно будет не только воду, но и воеводу возить. Чем плоха? Малорослая только. Маштачок такой.

Посмотрел на коня, похлопал по заду, зубы посмотрел, высоко оценил: приземистый, крепкий. Коренастый когда-то был.

Подвели еще одну. Она шла пугливо, разбрасывая ноги в стороны, будто скользила.

- Эту в пристяжку нельзя. Видишь, как она ногами закидывает. Во все стороны грязь полетит. Коренника облепит.

На следующей молодой кобылице сидел Василий - мой брат. Лошадь с места взяла в галоп. Тимофей улыбнулся, вскрикнул:

- А тебя я бы в полк забрал!

Василий загорелся, сидел лихо, легко и свободно. Радовался во весь рот, сиял во все лицо.

- Чей это такой? - спросил Тимофей.

- Егора Перелазова Василий! - подсказывали все. Я даже крикнул:

- Это брат мой!

Было обидно, что Тимофей не услышал.

Под конец Тимофей посоветовал мужикам:

- Покрупней надо подбирать лошадей-то. Такая мелкая плуг железный не потянет, да и жнейку, когда жито хорошее, не возьмет. Производитель нужен покрупней. Тогда и жеребята пойдут сильные.

- Да ведь большая лошадь сколько овса да сена потребует, - ответил конюх.

- Это, конечно, - согласился Тимофей, - наша мелкая, выносливая и неприхотливая, но ей бы еще силы прибавить.