Вента рывком поднялся с кресла, повернулся к ней.

— Опять Восемнадцатая? Суете станцию на первую попавшуюся орбиту, а мне потом считай и считай? — Он пнул усаженную приборами стенку. — А мне даже транслятор некуда было пристроить, все читаю с экрана. А я кто, по-вашему? Я теоретик! Я могу требовать, чтобы мне готовое подавали! А этой Речкиной что говори, что нет…

— Послушай, Никита. — Карцевадзе так надвинулась на Венту, что тот попятился и уперся спиной в стенку с приборами. — Чего тебе надо от Лены?

— Ну, знаешь, это мое дело!

— И мое.

— И вообще всех нас. Вот так-то!

— Нечего ухмыляться. Если ты просто морочишь ей голову…

Но Вента уже не слушал ее.

— Я морочу! Ха! Ха! И — ха! Да я презираю все ваши охи и ахи. Слишком дорого будет обходиться государству, если за семьдесят миллионов километров от Земли я начну томиться тоской. Мне все эти ваши эмоции — пыль, че-пу-ха!

Нажимая кнопку радиобраслета (в отличие от всех Вента носил его на правой руке), он грудью уперся в сигнальные лампочки и циферблаты приборов. При этом он нетерпеливо топал ногой и повторял:

— Ну! Ну! Ну!

— Обалдел, — сказала Карцевадзе. — Там же реакторы!

Вента резко повернулся к ней.

— Ну и что? Они что? Не из атомов? Через воздух — пожалуйста, а через урановые стержни нельзя?.. Атомы, видите ли, не те.

— Скоро обед, Никита. Займись, милый, делом.

Но Венту уже нельзя было остановить.

— Обедать? Каша, обжатая магнитным полем, бульонные тюбики… Ах, простите! Мы ведь сами тоже из электромагнитных, гравитационных и еще там каких-то полей!.. Разрешите доложить: сумма полей Никита Вента не желает следовать на обед!

— А мы с Леной пойдем, — спокойно ответила Карцевадзе. — Нам надо. У нас структура протоплазмы, как видно, не та.

— И какая она, моя протоплазма? Бешеная? Буйная? Самая сложная?..

Карцевадзе ушла из отсека.

Через несколько часов Вента по видеотелефону обратился к Речкиной и Карцевадзе. Он заявил, что изобрел некий «зависимый магнитный формирователь» и, пользуясь каталогом запасных деталей, уже изготовил его. Теперь он просил разрешения подключить свой прибор к Автономному пульту, то есть к тому самому центру, который автоматически управлял кораблем, оставляя на долю ученых только работу по созданию волноводов.

— От чего же он будет зависеть? — спросила Карцевадзе.

— Он будет материализовать мои мысленные приказы.

— Только твои?

— Он будет мгновенно рассчитывать и формировать для меня проходы по кораблю в любых направлениях. Это пойдет на пользу и мне, и вам обеим, всем!

— Зачем же называть его так громко?

— Как хочу, так и называю.

— Но ты учитываешь, что потом он останется в отсеке Автономного пульта до самого возвращения на базу? В этом особенность конструкции пульта.

— А зачем его убирать?

— Ну а если он начнет дурить?

— Вот тебе на! Я же все просчитал! Формирователь будет экономить мне силы.

— А ты экономь их, ослабив воздействие на тебя общего внутрикорабельного поля!

— Здравствуйте! Да ты же пойми: каждый раз — особый расчет. И еще вечные ограничения: через реакторную зону нельзя, через карантинный отсек нельзя, через нижнюю дирекционную нельзя! А тогда вокруг меня будут свои поля безопасности.

— Надо запросить Кирилла Петровича, — сказала Лена.

— Зачем? Так он и станет нас слушать!

— Ну, знаешь, это ты брось, — возмутилась Лена.

— Он прав, — сказала Карцевадзе. — По всем инструкциям, экипаж сам распоряжается полями в пределах корабельного объема.

— Экипаж! А тут будет распоряжаться один человек.

Проговорив это, Лена вопросительно взглянула на Карцевадзе. Та кивнула, соглашаясь.

— Ладно, — сказала Лена. — Делай! Но ты подумал о граничных условиях?

— Какие еще граничные условия?

— Граничные условия будут, — отрезала Карцевадзе. — И ты над ними хорошенько подумаешь.

Вента схватился за голову:

— Но это же прямая функция Автономного пульта! Никакая команда не проходит без санкции автоматики безопасности!

— Ну а я, например, не желаю, чтобы ты циркулировал через мое жилье. Пульт разрешит, ему плевать: он железный, — а для меня это условие безопасности. И нечего. Делать так делать. А то отработаешь свои двенадцать часиков, в каюту придешь, а там гость…

Формирователь ввели в отсек Автономного пульта в самом начале общего дежурства Венты. На световой схеме было видно, как черный квадрат формирователя медленно вдвигается в ярко-красный круг Автономного пульта. Что будет дальше с творением Венты, где оно поместится, останется компактным или рассредоточится по всему объему отсека, какие возникнут прямые и обратные связи с различными системами корабля, — это решится уже без участия человека, когда прибор полностью примет температуру пульта. Предположительно это должно было занять около 3 часов.

Но прошло и 4, и 5, и 6 часов, а в красном круге на световой схеме еще просматривался темный квадрат.

Экипаж «Востока» все это время был занят работой. Магнитная буря на Солнце закончилась. Печатающие устройства вычислительных машин выдавали столбцы цифр, на экранах десятков приборов то появлялись, то исчезали светящиеся точки и линии, вспыхивали и гасли на пультах сигнальные лампочки. Надо было всякий раз как можно быстрее понять, о чем это говорит, и тут же сформулировать для вычислительных машин новые задачи. Вращая верньеры, нажимая пусковые кнопки, отдать команды генераторам автоматических станций. Сложнейший процесс образования волноводов для передачи к Земле энергии Солнца вступал в завершающую стадию.

На свой формирователь, как, в общем-то, на совершенно незаконное, не предусмотренное никакими программами детище, Венте удавалось вырвать лишь считанные минуты, и тогда, сжав губы, он торопливо орудовал кнопками всех четырех счетных машин. Было очевидно, что запоздалое включение формирователя скажется на его работе. Для теории было важно, чем эта задержка вызвана. Для практики — чем она грозит. Оба вопроса следовало выяснить как можно скорей.

В начале седьмого часа Вента не выдержал. Он сорвался с кресла, бросился к ближайшей стенке и, пристально глядя на нее, скомандовал:

— Глубина шесть метров! Ну!

Это происходило в операторской. Все были в сборе. Лена Речкина и Карцевадзе ахнули: в стенке образовалась ниша!

— Что? — торжествующе крикнул Вента.

Но Карцевадзе и Лена уже смеялись: это всего лишь открылся стандартный проход! Размахивая руками, Вента случайно нажал кнопку радиоключа.

В конце восьмого часа темный квадрат на световой схеме исчез, но поля внутри корабля по-прежнему никаким мысленным приказам Венты не подчинялись.

В середине девятого часа по требованию системы ОЦУТа — автоматов объективной оценки утомления — Карцевадзе и Речкина прервали работу и ушли отдыхать, хотя Вента клятвенно обещал всего через 10 минут доставить каждую из них в свою каюту по наиболее короткому и, следовательно, настаивал он, по самому легкому, разумному, выгодному пути. Получалось, что Речкина пройдет через склад продовольствия, Карцевадзе через карантинный отсек, блок автоврача и ванную комнату.

Ждать они не стали, молчаливо решив, что затея Венты не удалась.

Как и обычно, Лена Речкина проснулась, разбуженная автоматом-секретарем за час до начала дежурства. Некоторое время она лежала не открывая глаз, потом вдруг вспомнила, как Вента сказал с экрана видеотелефона: «Я хотел тогда поцеловать тебя, Леночка!» Она улыбнулась, открыла глаза и вздрогнула: в каюте стоял Вента.

Чувствуя, как наливается жаром лицо, забыв, что на ней надет магнитный комбинезон для сна — в общем точно такой же, какой она носит днем, — Лена схватила первую подвернувшуюся под руки одежду и начала натягивать на себя. Это был спецкостюм для силовых гимнастических упражнений, сработанный из дерюги в сантиметр толщиной.