Эту свою мечту я видел исполненной в Ханты-Мансийске. Там местные харизматы-пятидесятники арендовали фронтон пятиэтажного здания, которое выходило на центральную площадь, и повесили на нем свою рекламу. А местные батюшки заказали трафарет "Осторожно, секта" размером в два этажа и приклеили поперек этой рекламы. Что делать сектантам? Они же кучу денег потратили на эту рекламу, а она работает против них…

И еще я хотел бы обратить ваше внимание на то, что у словосочетания "тоталитарные секты" есть синоним: "югендрелигионен" – молодежные религии. Согласитесь, что бабушка-кришнаитка – это довольно редкое зрелище. Оказывается, именно тоталитарные секты, те секты, которые отнимают у человека свободу,– вот именно они симпатичны молодежи! Эти секты спекулируют на юношеском стремлении к служению. По слову Достоевского, "человек ищет, кому поклониться". И значит, если мы хотим, чтобы юные сердца шли к нам, мы должны предложить им именно служение.

Расхожее мнение, будто "Церковь слишком требовательна, и потому молодежь туда не идет", не кажется мне убедительным. Молодежь если и идет в монастыри, то в те, где более суровый устав жизни. Молодежь если и идет в религию, то в те религиозные группы, где больше требовательности. У одного католического богослова есть вполне верные слова: "Я исхожу из предположения, что Церковь лишилась своей живительной силы не из-за того, что она слишком многого требует, но напротив, потому, что ее требования слишком малы – слишком слабо увязаны с приоритетом Евангелия. Будь Церковь по-евангельски "радикальней", ей не приходилось бы быть такой законнически-непримиримой. Чрезмерная строгость и неуступчивость происходят скорее от страха, радикализм же – дитя свободы. Той свободы, к которой зовет Христос"[7].

Те, кто в сектах,– это, наверное, лучшие люди России. Своим уходом в секту они доказали свое неравнодушие. Это не телепузики, им что-то в этой жизни надо, у них неспокойный ум, неспокойное сердце. Поэтому просто открещиваться от них, говорить: "Ой, ладно, там все сумасшедшие",– это неумно. Это далеко не худшие из тех людей, что могут встретиться нам на жизненных дорогах. И пусть их мнение не совпадает с нашим, пусть они ошиблись, но они ошиблись в поиске, а значит, поиск-то у них был. И если они прошли мимо нас, значит, это мы что-то им дать не смогли.

Я по своему опыту знаю: каждый раз, когда ведешь беседу с сектантом, если эта беседа идет нормально, если есть несколько часов для общения, то в конце концов все кончится признанием вроде: "Да, это все здорово, хорошо, что мне это все пояснили. Жаль, что я этого не знал. Но ведь, если честно, я пробовал быть православным, я пробовал войти в храм...". И дальше следует рассказ о том, как встретили, как посмотрели и куда послали. Слишком часто не от Христа люди прячутся в сектах, а от нас. Значит, нам нужно стать "христианнее" – тогда и люди через нас увидят Христа.

– А богослужение на миссионерско-молодежном приходе может чем-то отличаться?

– Ну, прежде всего скажем, что – не обязано. Если на этом приходе будет атмосфера миссионерской приветливости, радости о вошедших, если там будут возможности для общения прихожан между собой и со священником, то и не надо в богослужении ничего менять.

Но если уже есть согласие и прихода, и настоятеля, и епископа на то, чтобы и сама служба носила миссионерский характер, то тогда, мне кажется, можно было бы сделать следующее.

В таком храме раз в месяц можно было бы служить всенощную с комментариями. Ведь многие священники совершают Крещение с комментариями, то есть поясняют: "Вот сейчас мы отрежем вашему малышу волосики, и это будет означать то-то и то-то". А что мешает всенощное бдение совершать так же? Перед каждым действием за одну-две минуты объяснять, что сейчас будет сделано и почему. Например: "Братья и сестры, сейчас будет звучать ектенья, ектенья – это перечень наших прошений к Богу. Но это не молитва! Диакон не молитву читает, а называет повод к вашей личной молитве, то, о чем вы должны молиться в эту минуту. И вот пока хор будет петь "Господи, помилуй", каждый из вас про себя, своими словами, должен помолиться о тех людях, о тех нуждах, о которых нам напомнил диакон в ектении".

Молитв на такой службе будет немного. Но из-за пояснений она все равно будет идти долго. Главное – чтобы весь город знал: в каждую первую субботу месяца в таком-то храме вам пояснят всё, что происходит на службе. Кто это уже знает, пусть идет в другой храм. Это в селе нет выбора, а когда в городе пять – десять храмов, постоянным прихожанам есть куда пойти. А сюда они могут пригласить тех своих знакомых, которые заявляют, что я бы, мол, в храм пошел, но там ничего не понятно.

Такой миссионерский храм тогда стал бы шлюзом. Люди в него входили бы и вскоре выходили: получив навык молитвы и понимания богослужения, они затем уже шли бы в обычные приходские храмы.

– Как вы относитесь к экстремальному миссионерству? Хождению по квартирам, проповеди на улице. Есть ли у вас опыт подобного миссионерства?

– Опыт проповеди на улице у меня был где-то в середине 80х годов. Арбат тогда стал свободной зоной, я после уроков убегал из семинарии и приезжал туда. Первыми там начали проповедовать кришнаиты, потом баптисты, потом и я появился. И надо заметить, что нескольким людям я успел "испортить" жизнь. Один из них сейчас уже священник (кстати – в Бразилии), другой – церковный журналист.

Когда наша Церковь была молода, она и сама "грешила" экстремальным миссионерством.

По квартирам и домам наши священники тоже ходили – правда, не с тем, чтобы раздать книги, а с тем, чтобы собрать пожертвования (вспомните быт сельских батюшек в дореволюционные годы: на Пасху и Рождество они обходили все село и собирали пожертвования – по большей части продуктами).

Я честно скажу: православная этика в значительной степени готтенготская этика. Племя готтенготов живет в Африке по "понятиям" вполне примитивнейшим. И в XIX веке какой-то миссионер, видя их безобразия, спросил у вождя этого племени: "Скажите, у вас хоть что-нибудь святое есть? Что для вас добро и что – зло?". И тот отвечает: "Конечно же, мы знаем, что такое добро и зло. Если сосед украл у меня корову – это зло. А если мне удалось свести его корову с его двора – это добро". Вот наша церковная позиция совершенно такая же. Если нам удалось перевести католика в Православие – это добро, а если они от нас отбили – это плохо. Я это без всякого осуждения говорю. Я с этим совершенно согласен.

– Но ведь те же адвентисты гораздо активнее завлекают к себе молодежь...

– Завлекать-то мы как раз и не хотим. Но должны быть места возможных встреч молодежи и ее культуры с Православием.

– Где, по вашему мнению, граница дозволенного в вооружении миссионера? Например, многие люди приходят к вере через рок-оперу "Иисус Христос – суперзвезда". Но значит ли это, что надо развивать подобные направления миссии?

– Мне кажется, что нельзя заранее ставить какую-то границу. Ее нужно определять каждый раз заново, когда ты находишься в состоянии миссионерского вызова, то есть чьего-либо вызова, обращенного к тебе. Апостолы ведь не ставили заранее такие границы. Они говорили, что здесь нужен опыт и навык в различении добра и зла. Это касается и миссионера, в служении которого очень многое строится на некоем такте, вкусе. Мы видим, что иногда апостол Павел вступает в жесткую полемику, а иногда, например в афинском Ареопаге, неожиданно мягко говорит о верованиях язычников. Апостолы однажды жестко запретили языческой жрице пророчествовать о них, хотя она сказала правду: Они рабы Бога Всевышнего! (ср.: Деян. 16, 17). Но последующие отцы с благоговением цитировали "Сивиллины пророчества"[8] и трактаты, приписываемые египетскому богу Гермесу Трисмегисту. А блаженный Иероним в евангельской притче о неверном домоправителе увидел совет об использовании нехристианских знаний для проповеди христианства[9].