А уже Кристина чай разлила (обед заканчивали). И Бен поставил свою чашку с чаем на дольку чеснока, чуть не обварился. Потом он же телефонный аппарат оставил на ручке кресла (после звонка Насте). Кристина вовремя его спасла на тумбочку.
А Борис всю ночь думал, жилисто собравшись: уж та ли жена у него? Ведь если он и Кристина - одно, может ли быть, что и он с матерью своей так же бы поступил? От вопросов все жилы еще сильнее накрутились на невидимый ворот, и во всем туловище стало накапливаться нечто тяжелое, горячее. И вот, пожалуйста, утром он обнаружил у себя то, что в народе называлось почечуй. Когда Кристина вошла в ванную, муж продекламировал ей сквозь зубную пасту:
О сверхужасный геморроид,
Ты поразил меня во сне!
И, как из бездны астероид,
Пронзил внезапно недра мне!
- Осипенок! Композитор! - покачала головой Кристина.
Фамилия мужа такая - Осипенок. И он был композитор, но не из тех, кто звуки в кудри заплетает, а просто закончил факультет "Механика композиционных материалов".
- Отец Берлаги! Это все ваш физик-теоретик - его влияние...
Да, в институте можно было пятерку получить и за отличное знание Ильфа-Петрова, такие советские шуточки. Бориса спросили: "Кто был отец бухгалтера Берлаги?" - "Фома" - "Идите, отлично".
Но заметив, как осторожно двигается муж - походка в виде циркуля, она послала сына в аптеку за геморройными свечами, ибо мужу завтра тоже нужно уезжать - в командировку на Байконур. После краткой инструкции ("Вводить на ночь!") Кристина кинулась к межеумочному завтраку и чемоданам. Что же это, думала она, если у Бориса зуб заноет или там среднее ухо, он меня вообще поэмою задавит.
А Борис понял, что ему не перенести тяжелого разговора о матерях дело не ограничится распухшими узлами в неудобосказуемом месте. Он прочно замолчал, лишь изредка волной поднимая губы, чтобы сбросить напряжение. Кристину встряхивало каждый раз, когда она замечала эти волны губ! Но надо вычеркивать из списка собранные и утоптанные в чемодан вещи. Время по кусочкам от дня отрезается, а он волнуется из-за своих венозных шишек. В четыре уже поезд!
Поскольку бутылку вина отдали соседям, Борис достал бальзам "Мономах". Кристина грохнула в прихожей два невыносимо тяжелых чемодана и достала маленькие - на несколько капель - мельхиоровые рюмочки, которые убрала сразу после скудного орошения горл.
- А еще? - робко осведомился Борис. - Еще на посох?
- Иди к Мономаху! - отрезала Кристина. - Если много посошков, то получится дубина народной войны. Про ОМОН помнишь?
О, лучше бы она не напоминала. Лет пять назад, изрядно выпив, Борис позвонил в дверь бакинститута и попросился переночевать. А сторож нажал ногой какую-то кнопку, и явился омоновец с дубинкой...
И поэтому Борис сейчас ответил неартикулированно, в смысле "хм-м". Он боялся, что если прояснит позицию свою, то последует со стороны жены тост за сохранение мемориального сугроба, в котором Борис чуть не замерз. Острословие жены - как царская водка. Она может растворить золотую статуэтку, а обратно уж... вот то-то и оно.
А недавно по такому же поводу была у них семейная сцена:
- Кристина, ты бьешься над творческой задачей, как в минимальное время сказать большое количество гадостей!
И жена заплакала:
- Ты не замечаешь, как я меняюсь! Знаешь, какой невинный розыгрыш придумала вам с Беном на первое апреля? Из яиц выдула содержимое, пластилином дырки залепила, шприцем воду накачала, в тень от хлеба поставила и говорю: "На завтрак по яйцу вам!" А сама, давясь от смеха, убежала в ванную. Вы же привыкли, что я с вами сижу, яйца сама чищу... вообще не прикоснулись к ним. И я ничего. Выбросила, да и все.
Мужики выслушали ее, поужасались ее моральной эволюции и потянулись в разные места: Бен с матерью на вокзал, а Борис в Байконур. В пути Бен все дулся на мать, что не позволила подарить Насте китайское сердечко (чтоб помнила его в этот месяц). Там огонек мигает! Но мать свое: пошлость! Пошлость! Зачем тебя все детство по галереям-выставкам таскали... Еще, мол, голубков придумают - они будут ворковать компьютерными голосами, того и гляди.
Кристина не в первый раз приехала в Крым и с нетерпением ждала скалы, каждая из которых о себе много мнит, но всем, ровно всем этим глыбам, как домашним животным, нужен зритель, чтобы оценить их усердное величие. Так же тепло забавлял ее ряд лукоморий, уходящих в горизонтальную вечность: словно каждое из них терпеливо ждало своего курчавого поэта.
На сей раз, наверное, из-за нервности Бена Кристине во всем виделось какое-то ехидство, и ухмылки трещин в скалах отсылали ее взгляды от себя чуть ли не матом. Еще новый русский на пляже уставился на нее картофелинами глаз. Раньше Кристина легким движением ума вычитала всех окружающих из Крыма. Теперь же он как ни в чем не бывало остался на месте, упершись в нее глядельными шариками и говоря:
- Что сегодня в небе творится, заметили?
Между тем он еще двигал глазами туда-сюда: нет ли у этой долгоногой козы пары мускулистых сопровождающих, которые "при теле" (телохранители никогда не произносят "охранять", а только: "Я был при теле").
Кристина, конечно, посмотрела на небо: оно было подлинное, прежнее, как и раньше - втягивало взгляд в себя.
- А вы подождите, - поощрял ее картофелеглазый.
Только примостившись лопатками и всеми остальными телесными красотами на коврике, она увидела, как все перевернулось: море оказалось далеко внизу, а она прижата спиной к песочному громадному потолку, который был пляжем еще секунду назад. Кристина вся проросла ледяными иглами: ведь если прижимающая сила выключится - она полетит в это море без дна. И сын вместе с нею!
- Это мираж? - Голос Бена был безрадостно-познающим: а вот еще одно явление природы, но оно не отменит отрезок жизни, где мать не позволила подарить мигающее сердечко Насте.
Морю было скучно с самим собою миллионы лет, и оно иногда сооружало себе зеркало из воздушных слоев, чтобы прихорошиться. Этот вид (отражение) длился-то три вздоха. И тут на весь пляж упал ковер голосов: подождите, сейчас еще будет, где здесь кнопка на другую программу!