— Хорошо, я… — я обреченно покачала головой. — Как Тара выглядела? Она показалась тебе подавленной? Она была испугана? Она выглядела больной?

Мама налила «Diet Big Red» в стакан со льдом и наблюдала, как пенистая жидкость поднимается к краю стакана.

— Она плохо выглядела. Была очень уставшей. Это все, что я заметила.

— Возможно, это стресс, депрессия. Может, она нуждается в антидепрессантах.

Мама плеснула порцию водки в «Diet Big Red».

— Не имеет значения, какие пилюли ей дадут. Она никогда не будет хотеть этого ребенка. — Глотнув шипучей яркой жидкости, она добавила, — Она создана, чтобы иметь детей не больше, чем я.

— Почему ты завела детей, мама? — мягко спросила я.

— Потому что так поступали все женщины, когда выходили замуж. Я прикладывала все возможные усилия. Я приносила себя в жертву, чтобы дать вам счастливое детство. Но ни одна из вас этого не ценит. Это позор — неблагодарные дети. Особенно дочери.

Я не стала отвечать, что у меня не хватает слов описать с какой тщательностью, по крупицам, я храню хорошие воспоминания. Каждый запомнившийся момент материнских объятий, сказка на ночь — как подарок небес. Но в основном, мое детство, как и Тары, походило на коврик, который вытаскивают из-под ног. И полное отсутствие у нее материнского инстинкта даже в основном — защищать свое потомство — привело к тому, что Тара и я испытывали трудности в отношениях с людьми.

— Мне жаль, мама, — удалось сказать мне с нескрываемым сожалением. Но я была абсолютно уверена, что моя мать не понимает в полной мере, о чем я сожалею.

Громкий требовательный крик донесся из спальни. Этот звук заморозил меня. Ему что-то нужно.

— Время для его кормления, — объяснила мама, подходя к холодильнику. — Я подогрею смесь. Пойди и принеси его, Элла.

Другой крик, еще более требовательный. От этого звука у меня свело зубы, и во рту появился металлический привкус. Я поспешила в спальню и увидела извивающего на кровати ребенка. Мое сердце застучало так быстро, что казалось, будто между его ударами почти не было промежутков.

Я наклонилась, пытаясь понять, как нужно брать его на руки. Я не умела обращаться с детьми. Я никогда не брала на руки детей своих друзей — мне никто и не предлагал. Я просунула руку под извивающееся тельце. И голову. Я знала, что обязательно нужно поддерживать голову. Неловко взяв младенца и прижав к себе, я ощутила его хрупкость и вес; крик прервался и младенец взглянул на меня испытующим взглядом Клинта Иствуда, а затем крик возобновился. Он был настолько беззащитен. Беспомощен. У меня в голове билась только одна мысль, пока я несла его на кухню — никому в моей семье, в том числе и мне, нельзя доверять детей.

Я села и неуклюже устроила Люка на руках, когда мама подала мне бутылочку. Осторожно приблизила соску, которая совершенно не имела ничего общего с формами человеческого тела, к его крошечному ротику. Он ухватился за нее и замолчал, поглощенный кормлением. Я и не осознавала, что задержала дыхание, пока оно не вырвалось из меня со вздохом облегчения.

— Ты можешь остаться здесь сегодня вечером, — сказала мама. — Но завтра ты должна уехать и забрать его отсюда. Я слишком занята, чтобы им заниматься.

Я со всей силы сжала зубы, чтобы сдержать взрыв протеста — это было несправедливо… это была не моя ошибка… Я тоже занята… У меня была своя собственная жизнь, к которой я хотела вернуться. Но молчать меня заставил факт, что моя мать не будет о нем заботиться, она и о себе не слишком могла позаботиться, не говоря уже о других. Люк был насущной проблемой, которую необходимо решить, иначе его будут перекидывать из рук в руки, пока кому-то не придется взять это на себя.

А затем мне пришло в голову, что его отцом может оказать наркоман или преступник. Тара спала с таким количеством парней. И теперь мне придется их всех разыскать и проверить? Что, если кто-то из них откажется? Я окажусь перед необходимостью нанимать адвоката?

О, это будет еще та забава.

Мама показала мне, как нужно сделать, чтобы он отрыгнул после еды и как менять памперсы. Ее компетентность удивила меня, тем более, что она никогда не была похожа на человека, который может ухаживать за младенцем, и к тому же прошло очень много времени, когда она была вынуждена этим заниматься. Я попыталась представить ее молодой матерью, терпеливо внимающей бесконечным проблемам ребенка. Я не думала, что она получала удовольствие от этого. Моя мама, поглощенная только ребенком: нуждающимся, шумным, требовательным… нет, такое невозможно было представить.

Я принесла свою сумку, где была пижама, из автомобиля, и взяла малыша в гостевую спальню.

— Где ему спать? — спросила я, не понимая, как выйти из положения, если нет детской кроватки.

— Положи его рядом с собой на кровати, — предложила мама.

— Но я могу придавить его, когда буду переворачиваться, или случайно столкнуть вниз.

— Тогда постели ему на полу.

— Но…

— Я ложусь спать, — сказала мама, выходя из комнаты. — Я устала. Я должна была целый день заботиться о ребенке.

В то время как Люк лежал в своей переносной люльке, я соорудила для нас на полу постель. Я скатала стеганое одеяло, чтобы сделать между нами барьер. Уложив Люка на одной стороне импровизированной кровати, я уселась на другую и достала сотовый телефон, чтобы позвонить своей кузине Лизе.

— Тара с тобой? — тут же спросила Лиза, едва я успела сказать привет.

— Я надеялась, что она с тобой.

— Нет. Я пыталась до нее дозвониться тысячу раз. Но она не берет трубку.

Хотя Лиза была моей ровесницей и нравилась мне, мы никогда не были близки. Как большинство женщин-родственниц со стороны моей матери, Лиза была белокурой и длинноногой, и обладала неуемным аппетитом к мужскому полу. С ее слегка вытянутым, как у лошади, лицом, она была не так красива, как моя сестра Тара, но и у нее было качество, которому не могли сопротивляться мужчины. Вы могли идти с ней по ресторану и мужчины буквально сворачивали шеи, заглядываясь, как она идет.

Несколько лет назад Лизе удалось получить доступ в определенные высшие круги. Она назначала свидания богатым хьюстонским парням и их друзьям, став своего рода плей-герл, или, если говорить недоброжелательно, местной звездной подстилкой. Я без сомнения считала, что, если моя сестра жила с Лизой, то стала ее последовательницей.

Мы поговорили несколько минут, и Лиза сказала, что у нее есть несколько предположений, куда могла уехать Тара. Она пообещала сделать несколько звонков. Она считала, что с Тарой все в порядке — она не казалось подавленной или психически неуравновешенной. Только неопределенной.

— Тара все время думала о ребенке, — сказала она. — Она не была уверена, что хотела его. Она столько раз за прошедшие месяцы меняла свое мнение, что я бросила пытаться понять ее дальнейшие планы.

— Она получала какую-то поддержку?

— Я так не думаю.

— А что по поводу отца ребенка? — потребовала я ответа. — Кто он?

Последовало длительное молчание.

— Я не думаю, что Тара сама точно знает.

— Но у нее должны же были быть какие-то предположения.

— Ну ладно, она считала, что знает, но… Ты же знаешь Тару. Она такая неорганизованная.

— Насколько же надо быть неорганизованной, чтобы не знать, с кем спишь?

— Ну хорошо, мы тогда некоторое время развлекались вместе… и очень бурно, понимаешь? Я думаю, что смогла бы составить список парней, с которыми она тогда была.

— Спасибо. Кого можно поставить на первое место в списке? Кто, по мнению Тары, наиболее вероятный отец?

После долгой паузы, прозвучал ответ:

— Она говорила, что думает, что это был Джек Тревис.

— Кто это?

Лиза издала недоверчивый смешок.

— Неужели это имя тебе ни о чем не говорит?

Мои глаза изумленно расширились.

— Ты имеешь в виду того самого Тревиса, который из клана Тревисов?

— Средний сын.