– Это полностью исключено! Клодия стояла посередине изящно меблированной квартиры – руки на бедрах, глаза гневно сверкали – и смотрела на человека, облокотившегося о широкий диван, обитый кремовой кожей.

– А почему? – спокойно произнес Морган, рассматривая ее. – По-моему, это – идеальное решение. Вы сказали, что ищете жилье. Так почему не здесь? – Он рывком приподнялся с дивана и неспешно прошел к раздвижной стеклянной двери на маленький балкон. – Тут бесплатно, уединенно, вид великолепный, а у Восточного залива очень удобное сообщение с центром. Летом вы сможете ходить на работу пешком, а я знаю со слов Саймона, что именно ваша любовь к пешим прогулкам привела к организации «оздоровительных моционов для туристов», как вы озаглавили вашу брошюру. – Он отворил дверь, вышел на балкон и облокотился на перила. – Смотрите-ка, отсюда и ваш отель видно.

Клодия и не шевельнулась. Ни один из доводов на нее не подействовал.

– Мне это неинтересно. Не вернуться ли нам к делу?

Он подошел к ней. Солнечное сияние образовывало нимб вокруг его белой рубашки и скрывало выражение его лица.

– Да почему же, Клодия? Ведь вы так сразу не отказались, когда Марк предложил найти вам квартиру. Считайте это моим возмещением за то, что я помешал вам нанять ту, которую предлагал он.

– Это другое, – пробормотала Клодия, пытаясь собраться с мыслями, которые пришли в полное смятение, когда Морган показал ей квартиру на верхнем этаже, выходящую на набережную, и сказал, что квартира – ее. Именно то, что он сказал, а не предложил или не спросил, ее взъярило.

– В самом деле? А в каком отношении?

– Это же не его квартира… – изготовилась она к обороне.

– А эта – не моя.

– Значит, вашей фирмы…

– Тоже нет. Питер – просто-напросто друг, который у меня вдобавок работает, – мягко перебил Морган. – Он страшно бы обиделся, скажи вы ему, что он у себя в доме не хозяин. Следующие четыре месяца он проведет в Германии и сговорился с одним студентом, что тот присмотрит за квартирой, но сделка лопнула как раз накануне его отъезда. Он не хочет рисковать, оставляя квартиру без присмотра, и попросил меня сделать ему одолжение найти кого-нибудь надежного…

– И, конечно же, вы немедленно подумали обо мне! – саркастически процедила Клодия. – С каких это пор вы стали чтить меня доверием?

– А вы мое доверие считаете честью, Клодия? – нежнейше проговорил он, приближаясь, а она запаниковала и попятилась, пока ее не остановил поручень дивана.

– Я… в общем-то, я ищу постоянное жилье… – торопливо и запинаясь проговорила она.

– В таком случае считайте это началом. А пока вы осмотритесь, это снимет ваше напряжение. – Он взял массивную стеклянную статуэтку, повернул ее в разные стороны, внимательно смотря, как преломляется в ней свет, и одновременно лукаво заметил:

– Помните: Марк в отъезде, «пятисотка» не за горами, так что, по всему, я в отеле буду ночевать чаще обычного. И если уж хотите избегать меня во внеслужебные часы, то здесь это удобнее. И вам не надо будет держаться со мной подобострастно, как с ценимым клиентом. И притворяться не надо будет. Здесь я смогу видеться с вами лишь по вашему личному приглашению…

Она поняла, что ею бесцеремонно вертят, но это не меняло правды его слов. Внезапно она увидела выгоды там, где ранее маячили только нежелательные осложнения. Она чуть не сказала, что вообще старалась избегать его, но тут же смекнула, что это и впрямь значило бы искушать судьбу.

– Я… я не знаю, – оглядываясь, схитрила она. Квартира была прелестная, одна из четырех в асимметричном здании, причем до моря можно было добросить камень[9]… Клодия улыбнулась. Уж она-то знает один камень, который полезно было бы окунуть в море – может, заносчивости поубавится!

– Хотите, так берите, – сказал он, ставя статуэтку на место с уверенной улыбкой, но она не собиралась уступать так легко.

– Это – ваша философия? – едко спросила она.

– Да, если платить за то, что берешь, – пожал он плечами.

– Но вы сказали, что квартира эта – бесплатная, – подчеркнула она сладким голосом. – В сущности говоря, если я буду за нею присматривать – так не следует ли вам платить мне?

– Наличными или натурой? – с легкостью отпарировал он. – Называйте цену, Клодия.

Это настолько напомнило то зловещее предложение, которое он сделал два года назад, что ее сотрясла буря противоречивых чувств.

– Вы ведь мне уже уплатили – помните? – неосторожно сказала она, отворачиваясь.

Он остановил ее одним-единственным прикосновением пальца к ее коралловому рукаву – и повернул к себе.

– Я-то думал, что прежде скорее уплатили вы, – очень серьезно проговорил он. – Никакая компенсация не возместит жизнь. Считайте, что это мое одолжение Питеру – лишь часть моего долга вам.

– Вы ничего мне не должны, – в отчаянии сказала Клодия, желая убежать и спрятаться от задумчивого синего взгляда. – Прошлое и есть прошлое – было да сплыло! Вы сказали мне, до чего сожалеете. Я – тоже. На этом и подведем черту.

– «Словами долги не платят»[10], – тихо процитировал он. – Шекспир был прав. Мой долг вам не уплатить ни словами, ни деньгами. – Она опрометчиво посмотрела на него, и он добавил, причем в глазах его сверкнула мрачная решимость:

– И я этого не оставлю. Не могу… – Слова его прозвучали почти клятвенно, и Клодию опять охватила паника.

– Знаете, квартиру я беру, – сказала она. – Я очень благодарна, и…

– Мне вашей благодарности не надо…

– А что же надо? – сердито выпалила она. – Чего ради вы так со мной поступаете? Ради мести?.. – и прикусила губу, а его взгляд ожесточился.

– Ради мести? Да на что мне месть? Чего ради мне мстить вам? Вы-то что мне сделали?

Воцарилось ужасное молчание. Клодия была уверена, что болезненная нерешительность четко отразилась на бледном ее лице. А ну, давай действуй, подсказал ей рассудок. Сейчас – идеальная возможность все разъяснить. Начать сызнова… или навсегда окончить…

– Я… я… – Пока она искала слова, которые начисто бы уничтожили их взаимное уважение, дружбу или любое другое чувство, он задумчиво продолжал:

– А между прочим, я-то что вам делаю? Не только предоставляю великолепную профессиональную возможность показать себя на новой работе, что само собой разумеется, но еще помогаю найти жилье в чужом городе и прошу прощения за ошибки – прежние и теперешние. Почему же вам так трудно что-нибудь от меня принять?..

Он не придвинулся ближе, но она вдруг почувствовала себя притиснутой к стене.

– Морган…

– Да, Клодия?

Его ладонь скользнула под ее расстегнутый жакет, обхватила талию, умеряя нервное сопротивление, и он заключил ее, напуганную, в объятия.

– Или вы не этого боитесь, Герцогиня? Его приоткрытый рот прижался к ее рту, заглушая рвущийся из горла крик протеста, и молния страшной тревоги поразила ее сознание. После первого трепетного шока она как будто оказалась обернутой горячим, влажным шелком, который обволакивал ее, гладил, неотвратимо возбуждая ее чувства.

Мир потемнел, когда она закрыла глаза, прерывая восхитительно ужасающее зрелище синих глаз Моргана – на расстоянии выдоха от нее, – пылающих от вожделения. Она сделала ошибку: опьянение теперь могло охватить и ее.

Беззащитная, она пыталась отстранить его, но он противился, пощипывая ей нижнюю губу, пока она снова не уступила ему, позволив его губам, зубам, языку властвовать над нею, и это одновременно ввергало ее в ужас и возносило. Выиграв единоборство, он с легкостью переместил поудобнее ладонь у нее на теле, раздвинув пальцы на талии так, что они обхватили ей спину, а большой палец вдавился в мягкое рубчатое полотно сразу под ее грудями, двигаясь взад и вперед чувственным вступлением к неотвратимой ласке. При всем своем смятении Клодия ответила ему, как цветок – солнцу, раскрываясь от тепла полузабытых чувств и ощущений, которые слишком долго ассоциировались у нее с сопутствующей болью, вызванной пустотой и утратами.