- Ну врешь... ну вот и врешь! - горячо вступалась за Васю Маша.- Я сама слышала, папа говорил в гостиной, что мама - краденая и что ее хотели отнять.

- Нет, не краденая... нет, не краденая! - упрямо твердил Мордик.

- Значит, по-твоему, папа солгал, скажи: солгал? - наступала горячо Маша.

- Папа смеялся, а вы, дураки, верите!.. Что взяла?.. И козла не было,все это одни выдумки и враки и не может быть...

- Нет, не враки, нет не "не может быть", а ты - противный спорщик, гадкий Мордик!..

- Враки, враки, враки!..-твердил Марк с холодным озлоблением.

- Не враки, не враки, не враки!..- старалась переспорить его Маша, а маленькая Шура, всегдашняя сторонница сестры, начинала плакать.

Шум будил няньку... Но если даже этого не случалось, беседа все же была совершенно испорчена. Дети в эту минуту ненавидели Мордика, как и тогда, когда они с трудом возводили карточные домики, а он упрямо стрелял в них каждый раз из угла бумажными шариками.

Фантастические домики Голована тоже рушились от скептического прикосновения, и дети расходились от свечки в кислом и охлажденном настроении. Вася огорчался до слез, тем более, что он понимал, в сущности, что Мордик, пожалуй, прав. Но только дело-то не в этом. И Вася тоже прав, и он вовсе не лгун. И потом: как же не было козла, когда козел был наверное, и мама сама говорила?..

V

Подойдя теперь к свече, Марк первым делом изловчился и щелкнул одного из тараканов так ловко, что тот несколько раз перевернулся в воздухе и, как шальной, побежал в угол.

Марк держался смело и свободно. Не особенно красивые черты производили впечатление уверенности и некоторой положительности. Вася был любимцем матери, Марк - отца, который любил его за положительность и храбрость. Он не боялся темной комнаты, не боялся холодной воды, кидался в реку так же свободно, как и взбирался на полок жарко натопленной бани. Между тем воображение у Васи настраивалось уже заранее; заранее он пожимался от холода, и от этого, казалось, самая кожа делалась у него чувствительнее; он дрожал от холода там, где Марку было только прохладно, и обжигался тогда, когда Марк утверждал, стоя во весь рост на полке, что ему "ничего не жарко". Впрочем, исключая случаи, вроде вышеприведенного, братья были очень дружны и понимали друг друга с полуслова, а иногда и без слов.

- Ну, что, видел опять? - спросил Мордик.

- Зеленого? - видел.

- Врешь, я думаю.

- Ей-богу, видел.

- Ну?

- Ничего не лгу! Видел, больше ничего... Без лица.

- Из бумаги?

- Как будто... не надо говорить.

- Вот глупости! Я не боюсь. Чего же бояться, если он из картона? Ну, ты, зеленый, выходи! - храбрился он, повернувшись к дверям. Однако вид черной темноты подействовал и на него; он отвернулся и добавил уже тише: - Я бы его разодрал, больше ничего.

Вася поспешил переменить разговор.

- А тебе кажется странно? - спросил он. Мордик подумал.

- В самом деле, кажется. А тебе?

- И мне кажется. Отчего бы это?

- Оттого, что... на дворе ветер,- сказал Мордик, прислушиваясь к шелесту листьев.

- И дождь шел большой. И теперь еще идет, но поменьше. Но это не оттого. А кажется тебе,- живо прибавил он,- что это шелестят листом бумаги... о-о-ог-ромным?

Мордик прислушался и сказал:

- Нет, не кажется.

- А кажется тебе, что это сыплют зерно в бочку? Мордик опять послушал.

- Вовсе не кажется, потому что это ветер.

- А мне иногда кажется. Но, все-таки, сегодня странно не от этого.

- А отчего?

- Не знаю. Знал, да забыл. Теперь не знаю.

- И я не знаю. Оба помолчали.

В это время на другой половине дома, отделенной длинным коридором, скрипнула быстро отворенная дверь.

Ей отозвалась в детской оконная рама, пламя свечи колыхнулось, и дверь опять захлопнулась.

- Слышал? - спросил Вася.

- Да, слышал... Постой-ка.

Действительно, в несколько мгновений, пока дверь открывалась и закрывалась, с другой половины донеслись каким-то комком смешанные звуки. Очевидно, там не спали и, пожалуй, не ложились всю ночь. Чей-то голос требовал воды, кто-то даже голосил и плакал, кто-то стонал... При последнем звуке у мальчиков сердца забились тревожно.

- Знаешь, что это там? - живо спросил Вася.

- Знаю. У мамы скоро родится девочка.

- А может, мальчик

- Н-ну... может и мальчик.

Мордик помнил два случая рождения, и оба раза это были девочки. Потому ему и теперь казалось, что должна родиться непременно девочка. Впрочем, так как он помнил рождение девочек, а своего и Васина не помнил, то порой ему приходила в голову неосновательная идея, что рождались только девочки, потому было время, когда их вовсе не было. А они, мальчики, никогда не родились и всегда были. Он не особенно верил сам в эту теорию, но она возвышала его в собственном мнении и давала преимущество перед девочками, которые тоже хотели бы "всегда быть", но должны были смириться перед недавностью факта рождения Шуры.

- Вот отчего и кажется странно...- сказал опять Вася.

- Вре-ешь...- протянул было Мордик, но потом согласился: - а пожалуй, твоя правда.

- Конечно, от этого. Видишь, там никто не ложился. И потом ведь это всегда бывает странно... Оба задумались.

- Вдруг не было девочки, вдруг есть...- сказал Голован.

- Да,- повторил и Мордик,- вдруг не было, вдруг есть... Странно: откуда берутся?.. Постой, я знаю,-поторопился он с открытием: - подкидывают!

Объяснение было просто, но не удовлетворительно.

- Нет,- сказал Голован.

- Отчего это нет?

- Оттого что... оттого... вот отчего нет: потому что откуда же тот человек возьмет, который подкинет?

- Он у другого.

- А другой?

- Еще у кого-нибудь.

- А еще кто-нибудь где возьмет?

- Н-не знаю... Няня говорит: меня под лопухом нашли. Пустяки, я думаю.

- Конечно, глупости. Кто туда положит ребенка? И насчет золотой нитки... будто на золотой нитке спускают,- тоже глупости.

- Уж эта старая скажет!.. Ну, а как по-твоему: откуда?

- Конечно, с того света.

Мордик задумался. Мысль показалась ему очень простой и ясной... Понятно: на этот свет попадают с того света.

- Ну, а как?

- Может быть, приносят ангелы.

- Ангелов, может, еще и нет.

- Ну, уж это ты не говори. Это грех. Уж это все знают, что есть.