Отчасти тревожный шопот детей, отчасти привычка к полутьме передней указали незнакомому пришельцу его соседей. Он, видимо, не удивился, и в его лице появилось выражение доверчивой радости. Тихонько на цыпочках, хотя очень неуклюже, он подошел к сундуку.
- А что мне... коней распрягать прикажут? - спросил он с видом такого почти детского доверия к их "приказу", что дети окончательно ободрились.
- А это вы привезли маленького ребеночка? - спросила Маша.
- Э! какого ребеночка? Я привез пана с паничом... А что мне, не знаете ли, коней распрягать или как?
- Не знаем мы,- сказал Мордик.
- А ты вот что: ты, паничку, поди в ту комнату, да и спытай у панича, у Михаила, что он скажет тебе?
- Сходи сам.
- Да я, видите ли, боюсь... Мне того, мне не того... А вы бы сходили-таки, вам-таки лучше сходить. Не бог знает, что с вами сделают.
- Ас тобой?
- Э, какой же ты, хлопчику, беспонятный. Иди-бо, иди...
Он выдвинул Марка из угла и двинул к дверям. Марк предпочел бы лучше провалиться сквозь землю, чем предстать теперь перед всеми - и в особенности перед Михаилом - в одной рубашке и так неожиданно. Но рука незнакомца твердо направляла его вперед.
- Что это, откуда-то дует...- послышался тихий голос матери. Тогда Михаил повернулся на стуле, и Марк понял, что участь его решена. Поэтому он со злобой отмахнул руку незнакомца и храбро выступил перед удивленными зрителями.
- Он говорит, вот этот...- заговорил Марк громко и с очевидным желанием свалить на мужика целиком вину своего неожиданного появления,- узнай, говорит, что, мне лошадей распрягать или не надо?..
- Кто? где? - спрашивал отец, повернувшийся на говор.
- Там вот, мужик.
Но мужик в это время предательски отодвинулся к выходной двери и, наполовину скрывшись за ней, политично ожидал конца сцены. Маша, увидев этот маневр, пришла в негодование.
- А ты зачем прячешься? Вот видишь какой: вытолкнул Маркушу, а сам спрятался!..
Это вмешательство выдало всех. Михаил взял с комода свечку, поднял ее над головой и осветил детей.
- Эге,- сказал он,- тут их целый выводок. И дурень Хведько с ними. Хведько, это ты там, что ли?
- А никто, только я. Я бо спрашиваю, чи распрягать мне коней?
- Дурень, запирай двери! - крикнул Михаил.- Да не уходи пока! Погоди там в передней. Мужик с большой неохотой повиновался.
- Ну, теперь расправа: как вы сюда попали, пострелята? Ты зачем их привел, Хведько?
- А какой их бес приводил... Я вошел спытать, чи распрягать мне коней. Гляжу, а их там напхано целый угол. Вот что! А мне что? Вот и маленькая панночка говорит:
"Ты ребеночка привез"... Какого ребенка, чудное дело...
Все засмеялись.
- Ну, теперь вы говорите: как сюда попали? Оба мальчика угрюмо потупились... Они ждали чего-то необычайного, а вместо того попали на допрос, да еще к Михаилу.
- Мы услышали, что ребеночек плачет,- ответила одна Маша.
- Ну, так что?
- Нам любопытно,- угрюмо ответил Марк,- откуда такое?
- Ого, ото! - сказал на это Генрих, который, между тем, взял на руки свою Шуру.- Вот что называется вопрос! Спросите у него,- кивнул он на Михаила,- он все знает.
Михаил поправил свои очки с видом пренебрежения.
- Под лопухом нашли,- сказал он, отряхивая свои кудри.
Пренебрежение Михаила задело Марка за живое.
- Глупости,- сказал он с раздражением.- Мы знаем, что это не может быть. На дворе дождик, она бы простудилась.
- Ну вот, одна гипотеза отвергнута,- засмеялся Генрих,- подавай, Миша, другую...
- Спустили прямо с неба на ниточке.
- Рассказывайте...- возразил Марк, входя все в больший азарт.- Видно, сами не знаете. А мы вот знаем!
- Любопытно. Верно, от старой дуры, няньки?
- Нет, не от няньки.
- А от кого?
- От... от жида Мошка.
- Еще лучше! А что вам сказал мудрец Мошко?
- Расскажи, Вася,- обратился Марк к Головану.
- Нет, рассказывай сам.- Вася был очень сконфужен и чувствовал себя совершенно уничтоженным насмешливым тоном Михайловых вопросов. Марк же не так легко подчинялся чужому настроению.
- И расскажу, что ж такое? - задорно сказал он, выступая вперед.- У бога два ангела...
И он бойко изложил теорию Мошка, изукрашенную Васиной фантазией. По мере того как он рассказывал, его бодрость все возрастала, потому что он заметил, как возрастало всеобщее внимание. Даже мать позвала отца и попросила сказать, чтобы Марк говорил громче. Генрих перестал ласкать Шуру и уставился на Марка своими большими глазами; отец усмехнулся и ласково кивал головой. Даже Михаил, хотя и покачивал правою ногой, заложенною за левую, с видом пренебрежения, но сам, видимо, был заинтересован.
- Что же, это все... правда? - спросил Марк, кончив рассказ.
- Все правда, мальчик, все это правда!-сказал серьезно Генрих.
Тогда Михаил, еще за минуту перед тем утверждавший, что ребят находят под лопухом, нетерпеливо повернулся на стуле.
- Не верь, Марк! Все это - глупости, глупые Мошкины сказки... Охота,повернулся он к Генриху,- забивать детскую голову пустяками!
- А ты сейчас не забивал ее лопухом?
- Это не так вредно: это - очевидный абсурд, от которого им отделаться легче.
- Ну, расскажи им ты, если можешь...
- Ты знаешь, что я мог бы рассказать...
- Что?
Михаил звонко засмеялся.
- Физиологию... разумеется, в популярном изложении... Надеюсь, это была бы правда.
- Напрасно надеешься...
- То есть?
- Ты знаешь немногое, а думаешь, что знаешь все... А они чувствуют тайну и стараются облечь ее в образы... По-моему, они ближе к истине.
Михаил нетерпеливо вскочил со стула.
- А! Я сказал бы тебе, Геня!.. Ну, да теперь не время. А только вот тебе лучшая мерка: попробуйте вы все, с вашею... или, вернее, с Мошкиной теорией сделать то, что, как ты сейчас видел, мы делаем с физиологией... Вы будете умиляться, молиться и ждать ангелов, а больная умрет...
- Ну, умирают и с физиологией, я знаю это по близкому опыту...- сказал Генрих глухо.
- Частный факт, и физиология плохая...
- Этот частный факт для меня - пойми ты - общее всех твоих обобщений. Погоди, ты поймешь когда-нибудь, что значит смерть любимого человека, и частный ли это факт.
- Истина выше личного чувства! - сказал Михаил и смолк. Он понял, что с Генрихом нельзя теперь продолжать этот разговор.