— Удивительно, в первый раз вижу настоящего русского. Коммунисты?

— Да, коммунисты, — ответил Русов. — Самые настоящие. Даже можете нас потрогать.

Патрульные засмеялись, и оба потрогали и Русова и Жору.

— Сержант Дуглас, — сказал один из них. — Вы в порт? Если хотите, можем подвезти.

Русов с удовольствием согласился, вместе с Жорой они забрались в машину, и «виллис» мягко и неторопко покатил по улице. Повернувшись к ним, сержант сказал:

— Неспокойно у нас тут. Вокруг города шныряют банды из «Свободной Намибии». — Сержант сплюнул, достал из кармана пачку жевательной резинки, предложил Русову и Жоре, сунул одну в рот, мерно задвигал мощными челюстями. Сказал: — Хотят захватить этот край, скоты.

— Но ведь это их родина, — ответил Русов. — И не они, а ЮАР пытается присвоить себе этот край.

— А, какая разница! — махнул рукой сержант. — Родина! Тут алмазы, понимаете? И отдать алмазы черномазым?! — Он выглянул из машины. Миновав центральную часть города, «виллис» катил теперь по его окраинам. — Ну-ка, закройте окна... Сейчас эти вонючие гаденыши устроят на нас охоту.

Сержант знал, что говорил. На следующей улице вслед за машиной ринулась толпа мальчишек и девчонок: «Южане — вон! Южане — вон!» — орали юные намибийцы и швырялись самодельными «бомбами». Шофер хоть и прибавил газу, но несколько комьев грязи сочно влепились в кузов и заднее стекло автомобиля.

А на ботдеке толстый китаец все воспитывал юнгу, крутил ему ухо. На этот раз мальчишка молчал. Яростно скалясь, показывая зубы, как звереныш, он пинался, пытаясь угодить черной пяткой повару в пах. Тот, усмехаясь, уворачивался и крутил, крутил дек-бою бурое, разбухшее ухо.

В корме, ярко слепя даже при столь обильном солнечном свете, вспыхивал и гас огонь электросварки. На «Пассате», в носовой его части и пеленгаторном мостике, виднелись запаренные зноем моряки, дежурившие возле брандспойтов и водометных пушек. Спасаясь от солнца, Степан Федорович Волошин, второй помощник капитана, закутался в сырую простыню. Он шлепал босыми ногами в воде, которая небольшой струей бежала из наконечника брандспойта, а над головой держал пестрый женский зонтик. Завидя Жору, Степан Федорович обрадованно замахал рукой: смена идет.

— Я уже подал три протеста фирме «Шелл», — сказал капитан, когда Русов зашел в его каюту. — Видел! Опять электросварка! Так вот, мистер Мердл заявил, что либерийское судно есть суверенная территория Либерии и руководство фирмы не имеет права запретить производить на судне сварочные работы. Я говорю: «Так прекратите подавать им топливо!» А он в ответ: «Капитан «Эльдорадо» заявил: в случае прекращения подачи топлива они тотчас уйдут в Людериц, где будут брать его у фирмы «Бритш петролеум». — Горин прошелся по каюте, выглянул в иллюминатор и устало опустился в кресло. — Тогда я пригласил к себе вахтенного штурмана, этого волосана чертова...

— Джимми Макклинза?

— Что? Да, этого Джимми. Говорю ему: «Мы же можем взорваться, Джим!» А тот руками разводит: «Разошлись швы обшивки правого борта и кормы. Наняли сварщика, а это стоит двадцать пять долларов в час. Не будем же мы специально после получения топлива держать «Эльдорадо» на рейде ради каких-то сварочных работ! А без подварки борта в океан нельзя». Говорю ему: «Ведь взорваться можно в любую минуту». А тот в ответ: «Да, взорваться можно всегда, у пирса ли, в океане ли, от одного окурка, капитан». С ума можно сойти!

— Отдыхайте, Михаил Петрович, на вас лица нет. Я принимаю вахту.

— Полежу немножко, Коля. Что за духота, дышать нечем. Но ты будь повнимательнее: ведь словно возле мины замедленного действия...

— Не волнуйтесь, капитан. Завтра уже будем в океане.

Какое солнце. Ярким сгустком огня висело оно над желтыми песчаными холмами. Весь воздух был желтым, насыщенным песком пустыни Намиб. Ветер, горячий, как из жерла мартеновской печи, нес его над горбинами дюн, постройками порта, над танкерами и насыпал на палубах маленькие, горбатые дюнки. Желтая гладь бухты Уолвис время от времени вспучивалась, и на поверхности появлялись мутные, илистого цвета, пузыри, несущие с собой резкий запах сероводорода.

Что за край. Русов склонился над картой: Уолфиш-Бей, Людериц, Фридрихсхафен... Берег алмазов, Берег скелетов — так когда-то называли эти гиблые песчаные края отчаянные искатели приключений и золота, пытавшиеся проникнуть в глубь страны. История Намибии кровава и трагична. Англичане, французы и немцы вели долгие, изнурительные войны с отважными, свободолюбивыми племенами, населявшими эти берега, вели войны между собой. Так и не победив намибийцев, лишь оттеснив их в глубины пустыни, германский экспедиционный корпус, посланный в эти далекие широты королем Вильгельмом Вторым, создал здесь военизированные поселения, из которых в конце концов и образовалась одна из богатейших в Африке германских колоний. Вильгельм знал, зачем посылал на смерть своих солдат: алмазы!

Пустыня. На тысячи километров в глубины Африки ни поселочка! Лишь жиденькая цепочка поселений вдоль побережья. Жара. Изнуряющий дневной зной и пронизывающий ночной холод. Отсутствие воды. Даже скупая морская карта говорит об этом. Русов читал: «Высохший колодец Денхиб». Вот еще один, еще...

В дверь стукнули, и на отклик Русова: «Да!» — в рубку вошел Джимми Макклинз. Сразу можно было понять, что вахта его кончилась: побрит, причесан, длинные, под «битлзов» волосы не топорщились во все стороны, как утром. Одет штурман «Эльдорадо» был в наглаженную голубую рубашку и белые брюки фирмы «Вранглер», а в руке держал бутылку зеленого стекла.

— Надеялся вас перехватить на «Эльдорадо», да проморгал! — весело сказал Макклинз и, отодвинув карту, поставил бутылку на штурманский стол. — До утра я свободен, чиф, и собираюсь как следует проветриться. Куда бы вы мне советовали сунуться? Как тут девочки? Представляете, я еще ни разу не спал с негритянкой! Но уж на этот раз...

— А кто остается вместо вас?

— Том Дрейк, второй помощник. Правда, после проведенной в порту ночи он едва на ногах стоит... — Джимми пошарил глазами по рубке, обнаружил стакан, и, вытянув из бутылки пробку зубами, плеснул в стакан. — Хлебните, чиф, и, если вы на вахте, она «пролетит быстрее», так всегда говорит Том, а он знает, что говорит, ведь Том, как он утверждает, из тех самых Дрейков, помните? «Пролив Дрейка», так вот, как утверждает Том, знаменитый его предок Френсис Дрейк...

— Джим, я на вахте и по уставу не имею права пить. И вообще...

— Я вас понял, сэр. На всех судах, кроме Либерийских, вахта — дело святое, но вы все же сделайте хоть глоток, не обижайте меня, попробуйте, что за гадость я пью, а потом я скажу, для чего я это делаю...

— Ладно уж. — Русов сделал глоток и тотчас вы плюнул. — Слушай, что это?! Бензин, настоянный на старых калошах?

— Ха-ха-ха! Я же говорил вам: гадость, которая называется кактусовой водкой! А знаете, почему я ее пью? Бутылка стоит доллар, но, если выпьешь стакан утром, а вечером вольешь в себя пол-литра простой воды, ты опять пьян! Видите ли, чиф, я весь в долгах. Под Галифаксом я купил великолепный домик в рассрочку, ах, какой это домик, но он стоит двадцать тысяч долларов! А в домике мебель... В рассрочку, конечно, ах, какая мебель! А в гараже стоит «мустанг». Чиф, в нем триста лошадиных сил, что за чудо-машина, но... Чиф, я живу в долг, мне нужно много денег, вот почему я и плаваю на этом проржавевшем корыте. Ведь офицерам на либерийских судах платят в три раза больше, чем в других странах. И если я отплаваю на этом «Эльдорадо» пять лет подряд, то я стану хозяином и дома, и мебели, и «мустанга», чиф, вам все ясно?

— Джим, такая жара, а ты уже навеселе... Послушай, но ведь суда, приписанные к портам Либерии, и тонут чаще, чем все остальные. Ты знаешь об этом?

— Вот и поэтому я пью такую дрянь, как кактусовая водка, — сказал Джим, и лицо его стало грустным. Он уставился в палубу, а потом махнул рукой и приложился к горлышку. Глотнул, сморщился, засмеялся и выкрикнул: — А я не утону, чиф, черта с два, я живучий. И за такие деньги можно рискнуть, ведь правда? А если утону, то моя Эллен, мы с ней поженились весной прошлого года, получит страховку в пятьдесят тысяч и оплатит все то, что я накупил, вам все ясно, чиф?