А если бы сбылись, Линсей, твои слова.
(Особо им.) О небо! чем начну свое я оправданье!
Вы видите души Тереевой страданье…
Се следство страшных бед, в которых лютый рок
Явил, колико он к несчастным нам жесток!
Когда б, в Афины я отбыв, расставшись с вами,
Предвидел все, что мне назначено судьбами,
Не удалялся бы из Фракии вовек.
Но сколь предчувствами обманут человек!
Я чаял прекратить твой стон, твои печали;
Казалось, небеса мне помощь в том давали.
Я пред отцом твоим в тоске твоей предстал,
И именем твоим его я умолял.
Согласен, наконец, был старец сей смягченный
С своею дщерью быть на время разлученный.
Дрожащею рукой он вел ее к водам
На смерть, которую ей рок готовил там.
Мы на корабль вошли, надежды лестной полны.
Нам льстили тишиной обманчивые волны.
Борею быстрому спешили мы вослед,
И сердце к вам мое летело наперед.
Уже мы к Фракии в восторге приближались,
Вершины гор вдали пред нами показались.
Мы мнили землю зреть, но солнца тусклый луч
В сем виде нам явил собранье бурных туч,
В минуту собрались из них над нами своды,
Ударил ярый гром, восколебались воды.
Сокрылись небеса, и в тот ужасный час
Свет дневной исчезал из наших робких глаз.
Валы бунтующи до облак воздымались,
Свивались с тучами и в бездны низвергались.
Смятению сему сестра твоя внемля,
Во ужасе на верх восходит корабля,
Возъемлет к небу взор, премены в бедствах просит…
Вдруг вал порывистый до облак нас возносит,
Отколь — ужасный час! жестокий гнев небес! —
Вихрь мрачный бедную в дно пропастей понес.
Глас Филомелы мне обмершу грудь пронзает:
Он слышен, а она во мраке исчезает.
Валы, соединясь, покрылись сединой —
И боле ничего не видно стало мной.
Я жадный взор метал, стенал, но все напрасно!