— Пытаясь понять этого человека, Берт, будет очень трудно обойти стороной его смерть. Я полагаю, семья так и не оправилась от этого потрясения.

В голосе Берта прозвучали резкие, скрипучие нотки.

— А как бы вы почувствовали себя, сэр, если бы вам пришлось каждое утро видеть лицо убийцы за завтраком?

— Крепко сказано.

— А как же еще, сэр? Ему выстрелили прямо между глаз! И в поместье не было ни единого чужака. Было лето, и школа полностью опустела — если не считать семьи, к числу которой я причисляю и себя, сэр. Были, конечно, и подсобные работники, которые жили по соседству со школой, но полиция всех их проверила.

— Но это большая территория, Берт. Кто угодно мог прийти сюда и пристрелить его.

— В летнее время, сэр, я здесь работал ночным сторожем. И в ту ночь я совершал обход, причем не в сотне метров от того места, где стоял убийца, а прямо за Сакс-Холлом, где располагается одно из наших больших общежитий. В момент выстрела я побежал за угол здания. Там никого не было. Через освещенные окна я увидел Капитана, распростертого на его письменном столе. Школьная собака, старый колли, лежала на нижних ступенях перед входом в зал заседаний и мотала передо мной хвостом. Если бы он увидел перед собой чужого человека, то сразу же подал бы сигнал тревоги. Полиция придала данному обстоятельству важное значение.

— И выстрел не произвел на него никакого впечатления?

— Стрельба была любимым видом спорта Капитана, сэр. Он обучал ей детей сызмальства, и даже Мадам была в этом деле отменным специалистом. Старый Принц — так звали собаку — готов был провести целый день на наших дневных стрельбищах. Пальба вызывала у него не больше возбуждения, чем обычный хлопок закрываемой двери. Но когда приходили посторонние, эта собака была настороже.

— А у вас, Берт, никогда не возникало никаких подозрений?

— Ну конечно же они были, сэр. Бывало, зациклишься на каком-то одном, крутишься с ним, крутишься, и в итоге остаешься ни с чем. Тогда переключаешься на какое-то другое, но результат оказывается тем же.

— И пока вы занимались всем этим, некто, как мне представляется, «зацикливался» на вас и обхаживал кругами.

— Но у них на это было право, сэр. Я ведь тоже там находился. И до сих пор умею прекрасно обращаться с оружием. Вот видите, сэр, куда ни подайся — везде тупик.

— Берт, хочу сказать вам, что я здесь не для того, чтобы расследовать убийство, — учтиво проговорил Джерико. — Совершив этот пробный заплыв в семью, я хотел поговорить с вами о Капитане — что это был за человек, над чем он смеялся, что ему нравилось, что не нравилось, что вызывало гнев.

Маленькие черные птичьи глазки стремительно перевели взгляд на Джерико.

— Больше всего ему не нравилось плутовство, сэр. Он терпеть не мог фальшивых выражений на лицах.

После этого Джерико встретился в директорском кабинете с Фредом Пелхамом. Тот нервно перебирал руками лежавшие на столе предметы, складывал-перекладывал свой носовой платок, разыскивал сигареты, которых так и не оказалось в карманах. Его тонкое, довольно симпатичное лицо вдруг начинало кривиться в сардонической улыбке, когда он отпускал язвительные замечания в отношении Луизы и предсказывал безупречность всех попыток проникнуть в «сущность» покойного Фредерика Джорджа Пелхама.

— Как вы можете добраться до истины в отношении человека, который был актером? — спросил Фред Пелхам и сделал жест в сторону стен, увешанных фотографиями. — Вы видите здесь Клавдия, порочного отчима. Добавьте к нему облик праведного духовного наставника, директора с классически сухим, но острым юмором, безмерно щедрого отца, готового завалить тебя подарками, но скупого на любовь. — Его изящная рука сделала нетерпеливый жест. — О, Луиза наверняка уже рассказала вам, каким любящим человеком он был. Ну да, она была его любимицей. Ему нравилось показывать ее повсюду, как фермер любит демонстрировать образцовое животное, им выращенное. Но сделал ли он что-нибудь, чтобы остановить ее от диких выходок? Не сделал. Сделал ли что-либо, чтобы воспрепятствовать этой явно комичной женитьбе, однозначно обреченной на провал? Не сделал. Спас ли он Джорджиану от этого маленького плюгавого человечка, который прекрасно разбирался в лошадях, но ничего не понимал в людях? Не было и этого. Сделал ли он что-либо такое, что позволило бы вам назвать его любящим отцом? Ничего такого он не сделал. Мог ли я с уверенностью сказать, что сегодня надо мной засияет солнце или я лишь увижу презрение в его глазах из-за того, что его сын — маленький, отнюдь не атлетического сложения, не блестящий ученик и вообще не тот, кем бы мог стать без его помощи? — Фред глубоко вздохнул и промокнул рот носовым платком. — Ну, я, пожалуй, слишком уж перегнул палку, вы не находите, мистер Джерико?

— Мне только что сказали, что он не терпел фальшивых выражений лиц, — сказал Джерико, — хотя, по вашим словам, у него их была масса.

— Как я понял, Берт уже поговорил с вами. Дорогой, верный, старый Берт! — вырвалось у Фреда. — Маленький бедный кокни, который зарабатывал себе на жизнь, чистя туалеты в бардаках Челси, пока отец не подобрал его, и завоевал себе его внимание и любовь, да похлеще чем любой другой член семьи.

— Он оставался здесь со дня кончины вашего отца. Вы все должны чувствовать перед ним какую-то ответственность.

— Это предусмотрено завещанием! — с горечью проговорил Фред. — Отец не только оставил ему солидную сумму денег, но и позволил жить здесь столько, сколько он сам пожелает. Так вот, он пожелал остаться, шпионить за нами и в конце концов пришпилить, как букашек.

Джерико улыбнулся:

— Но ведь есть, наверное, мистер Пелхам, кто-то, кому вы симпатизируете?

— Я сам себе симпатизирую, — сказал Фред. — И я единственный человек, которому могу доверять.

— Кажется, я стал немного уставать от вас, мистер Пелхам, — сказал Джерико. — Возможно, мы встретимся с вами в другой обстановке — тогда и обсудим интересующие нас обстоятельства.

Фред откинулся в кресле и неожиданно обаятельно улыбнулся.

— Прошу меня извинить, — сказал он. — Когда в семье общаешься только с женщинами, редко удается позволить себе роскошь быть самим собой. Но скажите, вы можете написать действительно хороший портрет отца, который можно было бы выставить в зале заседаний? Смею уверить вас, мистер Джерико, что он не был чудовищем. Просто иногда представлялся мне таким. Я могу рассказать вам все, что потом можно будет отразить в картине.