А может быть… - Шоукроса охватил озноб, когда эта мысль окончательно сформировалась в его мозгу – неужели СПИД был не более, чем пророчеством, указанием на грядущую чуму, что будет тысячекратно ужаснее? СПИД – предупреждение неправедным, дабы поторопились изменить свой путь? СПИД – пример праведникам, следующим Его воле? Озноб сменился жаром, Шоукрос покрылся потом. Эти грешники за стенкой стонали так, будто они уже в аду, тонкая перегородка сотрясалась, ветер за окном выл, раскачивал черные ветки… Что за дикая мысль пришла ему в голову? Что это – послание Господа, или его собственные домыслы? Джон нуждался в наставлении. Он включил ночник, схватил Библию с прикроватного столика, и открыл ее наугад. Эти строки он узнал с первого взгляда – еще бы! Ведь он читал и перечитывал их сотни раз, знал почти наизусть – уничтожение Содома и Гоморры! Вот он, знак свыше! И это он хотел отвергнуть собственную судьбу, говоря, что недостоин? Жалкий грешник, невежественный, как ребенок! Ведь каждый вокруг – точно такой же грешник, неразумное дитя в глазах Господа! Это гордыня, а не смирение, заставляла его сомневаться, что Божественный выбор пал на него.

Утром с колебаниями было покончено навсегда. Джон с облегчением оставил палеонтологию – все-таки, защита «креационизма» требовала совершенно особого склада мыслей, и он не был уверен, что когда-либо овладеет подобным. Зато биохимия давалась ему легко – наверное, это было еще одним подтверждением правильности выбора. Год за годом он оставался первым среди сокурсников. Диссертацию по молекулярной биологии Джон писал в Гарварде, затем была постдиссертационная работа в НИЗ, стажировки в Канаде и Франции. Джон жил теперь только ради своей работы, безжалостно подгоняя себя. Но осторожность заставляла его таиться, чтобы его научные достижения не вызывали преждевременных подозрений. Он очень редко публиковался, да и то, разве что, в качестве третьего или четвертого соавтора. И когда Джон вернулся из Франции, никто и не мог предположить, что Шоукрос готов, наконец, заняться делом всей своей жизни.

Теперь Шоукрос работал в одиночестве – в этом сверкающем стерильной белизной здании, служившем ему одновременно и лабораторией и домом. Он так и не рискнул нанять помощников, пусть даже разделяющих его веру и его моральные принципы. В свою тайну он не посвятил даже родителей. На распросы он отвечал, что занимается теоретической молекулярной генетикой – и это было почти правдой. А просить у отца денег на свои исследования ему не приходилось – двадцать пять процентов от огромной прибыли империи Шоукросов и без того исправно поступали на счет ежемесячно.

Лаборатория была заполнена матово отсвечивающими серыми ящиками, от них к компьютерам тянулись змеи кабелей. Последнее поколение полностью автоматизированных синтезаторов и секвенсоров ДНК, РНК и белков, доступны любому, у кого хватит наличности. Всю рутинную работу – дозировку и приготовление растворов реагентов, идентификацию ампул, загрузку и выгрузку центрифуг – выполняли манипуляторы роботов. Первое время львиная доля работы Шоукроса состояла в поисках в сети информации, касающейся последовательностей и структур – информации, которая могла дать ему отправную точку. Позднее он стал покупать машинное время мощных суперкомпьютеров – для расчета и предсказания формы и взаимодействий молекул, до сих пор науке неизвестных.

Когда водная рентгеновская дифракция стала доступной, работа ускорилась в десятки раз. Синтезировать и наблюдать белки и нуклеиновые кислоты стало проще. До того существовал лишь громоздкий и сложный процесс решения уравнения Шредингера для молекулы, состоявшей из сотен атомов – неимоверно уродливый даже со всеми оптимальными срезками углов и аппроксимирующими ухищрениями.

Основание за основанием, ген за геном – вирус Шоукроса рос и развивался.

Когда женщина полностью разделась, и Шоукрос, сидевший на пластиковой банкетке в комнате мотеля, сказал:

«Ты, наверное, вступала в сексуальные контакты с сотнями мужчин?»

«О, даже с тысячами. Ты не хочешь подойти поближе, дорогой? Тебе оттуда хорошо видно?»

«Мне видно прекрасно».

Женщина легла на спину. Некоторое время руки ее ласкали собственную грудь, потом она закрыла глаза, и ладони ее заскользили вдоль тела…

Наверное, это был уже двухсотый раз, когда Шоукрос платил женщине, чтобы она искушала его. Пять лет назад начал усмирять плоть, тогда это зрелище было для него совершенно невыносимым. Но сегодня вечером, он знал, что сможет спокойно сидеть, наблюдая, как женщина достигает оргазма, или, может быть, искусно имитирует его, - он не испытает при этом ни малейшей похоти.

«Ты предохраняешься, я полагаю?»

Она улыбнулась, не открывая глаз.

«Конечно, черт возьми. Если мужик без презерватива, он может заниматься этим где-нибудь в другом месте. И я одеваю его сама, если он этого не делает. И уж если я его одеваю, там он и остается. А что? Ты передумал только смотреть?»

«Нет. Просто любопытно»

Шоукрос всегда платил вперед – за все и с самого начала всегда предельно ясно объяснял женщине, что в любой момент он может расслабиться, встать со стула, прийти к ней. Его бездействие определялось ничем иным, кроме как его свободной волей. Не было иных преград между ним и смертным грехом. Но сегодня вечером он и сам не мог понять, почему все еще продолжает находиться здесь. Уже привычное «искушение» стало формальным ритуалом, без малейших сомнений в конечном итоге. Без сомнений? А может быть, в нем говорит гордыня – его самый коварный и упорный враг? Он не должен забывать о том, что любой мужчина, любая женщина все время ступают по краю пропасти – и рискуют упасть в ее всепожирающее пламя как раз тогда, когда почувствуют себя в безопасности…

Шоукрос встал и подошел к женщине. Без тени смущения положил руку на ее щиколотку. Она открыла глаза и с интересом смотрела на него. Потом взяла его руку и начала двигать ею вдоль своей ноги, мягко, но уверенно прижимая руку к своей теплой гладкой коже. Дойдя до колена, Шоукрос слегка запаниковал, но когда его пальцы ощутили влагу, не выдержал, рывком высвободился, издав придушенный всхлипывающий звук. Задыхаясь и пошатываясь, он поплелся к стулу. Произошедшее, было как раз тем, чего он опасался.

Вирус Шоукроса должен был стать шедевром биологического «часового механизма». Ничего подобного не смог бы вообразить Уильям Пэйли, и ни один из безбожников-эволюционистов не осмелился бы приписать это создание слепому подмастерью-случаю. Его одиночная цепь РНК могла описать не один, а целых четыре потенциальных организма. Первый из них, вирус Шоукрос-А, или, для краткости, – ША – так называемая «анонимная» форма, - был задуман, как чрезвычайно заразный, но, в сущности, довольно безвредный. Он активно воспроизводился в клетках кожи и слизистых оболочек, но не вызывал никаких нарушений обычных клеточных функций. Его белковая оболочка была спроектирована таким образом, что все уязвимые места маскировались некоторым количеством естественных человеческих белков. Иммунная система, вынужденная игнорировать эти белковые соединения, чтобы избежать атаки на собственный организм, точно так же не обращала внимания и на вторгшийся вирус.

Вторая часть генетической программы вируса включалась, когда некоторое количество ША-вируса проникало в кровеносную систему, инфицируя Т-лимфоциты. Система энзимов создавала сотни РНК-копий каждой хромосомы ДНК носителя, копии затем внедрялись в сам вирус. Это наделяло следующее поколение вируса своего рода генетическим слепком его носителя. Вторую форму вируса Шоукрос назвал ШН – от слова «настраивающийся», поскольку каждый индивидуальный генетический профиль обеспечивал совершенно уникальную форму вируса-ШН. Другим вариантом расшифровки сокращения могло быть слово «невинный», поскольку у лиц, хранивших безбрачие, в крови присутствовали только формы вирусов ША и ШН.