– Между прочим, философ ты тоже не очень философистый.

– Это как коты не совсем котастые, а студенты - не до конца студентистые?

– Да. Ты ведь в армии служил? Служил. А зачем философу в армию? Скажи на милость, зачем философу в армию? Ты умами должен управлять, а не штыком какую-нибудь шину колоть. Не твоя роль. Арлекин не играет Пьеро. Философ ему, раздумчиво:

– Ведь это было в советское время. Тогда все по-другому звучало. Было вполне естественно защищать отечество. Сократ защищал свой маленький полис, почему не защищать мне мою Россию?

– Говоришь складно. Только Сократ был на войне, а не в армии. А где твоя война, философ? С кем ты бился? Ты закосить не мог? Ты же тогда диссидентничал?

– Мог. Не захотел.

– А если бы сейчас - на дубль пойти?

– Сейчас я бы взрывчатку для военкомата нашел.

– Даже лычку там ухитрился получить. Философ в звании ефрейтора! Котлета с мороженым.

– Довольно.

– Хорошо. Заметь, я не спрашиваю тебя о причинах. О причинах я догадываюсь. Я просто намекаю: мы не совсем то, чем должны быть. Жизнь нас приспосабливает к себе. Да, я, может быть, торгаш. У меня, может быть, это в крови. Но я с такой кровью лег в журналисты, как пуля в девятку. Почти в десятку. Чуть-чуть не попал. А ты, философ, наверное, отклонился на двадцать процентов… или на пятьдесят процентов, когда затеял наше дело. Ты сам-то понимаешь от чего ты отклонился?

– Понимаю. Но я, отклоняясь, в какой-то степени возвращаюсь.

– Нормальные герои всегда идут в обход?

– Просто я возвращаюсь длинным окольным путем. Существует механизм, который делает из нас то, чем нам быть не предназначено. И я хочу сломать в нем одну маленькую детальку. Пускай он работает хуже. Чем не философическое действие? Идут, молчат. Дождь кончился. Солнышко на небе слова нежные лепечет. Хорошо ему, умытому.

Философ застенчиво спрашивает:

– Хотя бы чисто теоретически… Какой процент информации, которую TV передает нам, простым смертным, достоверен? Раньше я думал, что при всяком режиме нужно просто уметь вчитываться, видеть написанное между строк. Но, видимо, разрушение зашло глубже…

– Какой процент? Никакой процент. Случайные разрозненные совпадения с правдой факта. Если завтра ты услышишь: президент ожидает в октябре созыва совещания министров иностранных дел стран какой-нибудь «большой семерки»… или «большой восьмерки»? черт с ней, - так вот, они должны будут обсуждать проблемы прав человека в государствах Балтии. Об этом уже есть четкая договоренность с госсекретарем США. Со специальным визитом - чтобы четко договориться - туда летал, скажем, Черномырдин. В общем, если ты услышишь повседневный политический нонсенс, вроде этого, как полагаешь, сколько тут может быть правды?

– Вероятно, почти все. Здесь, на мой взгляд, нет ничего секретного или острого…

– Наивная душа! Вполне вероятно, что президент никого не ждет, госсекретарь ни ухом, ни рылом, а Черномырдин был в Крыму. Балтия - и та - отдыхает. Случайно может совпасть только то, что некто из российского руководства действительно только что побывал в Северной Америке.

– Что, правда? Правда?!

Евграфов с печалью в голосе, брови сдвинуты, глядя философу прямо в лицо, ровно так сообщает:

– Миша, положение значительно серьезнее, чем может показаться. Все зашло дальше самых пессимистических прогнозов. То событие на Звенигородском шоссе, о котором я говорил пять минут назад, на самом деле имело место.

Тринегин как шел, так и встал. Смотрит на журналиста, ждет пояснений. Верит. Целых пять секунд. Евграфов ему в той же манере:

– Наш специальный корреспондент выехал на место. Подробное освещение произошедшего - в вечернем выпуске.

– Важнейший вопрос - кого? Кого из них?

– Мне все-таки представляется более важным вопрос как… - и Евграфов уточняет:

– Как мы, вглухую непрофессионалы, обстряпаем теракт, на которых даже опытные люди сплошь и рядом сыплются. Как?

– Любезный друг! Отклоняемся от темы. С философской точки зрения в основе всего лежит вопрос зачем? - без него все остальное утрачивает смысл.

– Хорош трепаться! Теряем время. Философ и Евграфов воззрились на Гордея с удивлением. Какое время? Ну какое время? У них целый вечер. На какой пожар торопимся? И потом, что это он, озверину откушал? На людей бросается. Философ ему вежливо:

– Степа, мне кажется, недолгое обсуждение теоретических вопросов не столь уж неуместно…

– Словоблудие! Одно словоблудие! Делом надо заняться.

– Я понимаю, у каждого есть дела…

– Да не тороплюсь я никуда. Просто мне это интеллигентское словоблудие во где сидит! Оно, я скажу, оно меня уже достоестало. И болтают, и болтают… Везде. И тут тоже! У Тринегина сделался очень недовольный вид. Сейчас зашипит, как его кот шипит на пылесос и на швабру. Глаза сверкают недобрым блеском. Словом, задето нечто глубоко философское. Даже голос изменился. Вот он этим самым изменившимся голосом и говорит:

– А ты меня в интеллигенты не записывай, понял! А Гордей, видимо, оставил сегодня дома механизм внутренней гармонии. Не принес с собой. Или барахлит механизм, прорывает его естество мужское:

– А кто ты такой, скажи-ка, на самом деле? Токарь-пекарь?

– Кто бы ни был, я тебя очень прошу, оставь эту привычку интеллигентом меня называть! Гордей уже и не злится, он сбит с толку: как ему разводной ключ еще называть, троллейбусом? бензопилой?

– А как тогда? Как тебя еще-то называть? Что тут не так? Это ж ведь не ругань. Да. Ты разъясни тогда, я не пойму. Теперь в затруднении Тринегин. Чтобы объяснить Тринегину, что такое интеллигенция, чем она отличается от интеллектуалов и людей, которые работают, эксплуатируя собственную голову, но при этом никакие не интеллигенты, для всего этого понадобился бы как минимум академический час…

– Поверь мне на слово. Когда-нибудь постараюсь рассказать. А сейчас лучше поверь на слово. Я не интеллигент. Я совсем не интеллигент и не желаю таковым считаться. Евграфов подбросил им идею, которая сыграла роль секатора для этой новой, совершенно никчемной ветви разговора. Идея была: разойтись по разным местам, написать сепаратно по бумажке со списочком в десять или менее того имен. А дальше играть на совпадениях. Общее чувство: не может не быть совпадений. Философ первым закончил, вяло поинтересовался: еще пяток нельзя? - получил от Евграфова естественную реакцию, в смысле, концентрируйся, Миша, речь-то вообще об одном идет. Во всяком случае, пока. Тринегин сходил за телепрограммой, развернул ее, нашел какое-то давешнее свое подчеркивание, посмотрел на часы……Список совпадений составлял журналист. Посмеивался своим открытиям. Огласил:

– Что характерно! До некоторых мы не доберемся ни при каких обстоятельствах. Или при сказочных обстоятельствах. Но пишем все втроем с упорством, достойным более удачного применения. Три балла заработали Березовский, Ельцин, Грачев, Чубайс… По два у Козырева, Бурбулиса, Киселева, Сметанина, Гусинского, Филатова, Гайдара, Горбачева, Лисовского, Федорова, Черномырдина, у тех парней, которые стреляли из танков по Белому дому в 93-м, у Шамиля Басаева… да… нашему теляти да волка бы съести… у Коротича, Афанасьева… по старой памяти, я так понимаю… Степашин только у меня: видно, заслуг еще маловато. Женщин, между прочим, посовестились… А есть кого. Смоленский какой-нибудь не попал. Фамилия, что ли, более русская? Или мелькал поменьше?

– Почему до Грачева нельзя добраться? Можно, по-моему.

– Гордей, если ты знаешь как, мы его пока вычеркивать не будем. А из прочих я сейчас повычеркиваю тех, кто нам шансов не дает. Если я правильно понял, нас ведь интересует результативная акция, а не погоня за химерами? А кто из них громче прокричит после смерти, один бог ведает. Ельцина, Березовского и Чубайса вычеркиваю… Гусинского, Горбачева, Лисовского, Черномырдина и Басаева - тоже. Не потянем, так?

– Так.

– Теперь вот что. Советую выкинуть кое-кого, уже не при делах. В смысле, слабоваты. Шума будет мало. А надо - не меньше, чем когда Старовойтову. Но более однонаправленно… Понимете? Я предлагаю списать за непригодностью Бурбулиса и Филатова. Вы знаете, кто это такие. Но о них уже забывают. Федоров - моя кандидатура, но я отказываюсь: не настолько известен…