Питер разыскал Франкона и попросил немедленно представить его дочери.

Они вошли в библиотеку вместе.

– Доминика, дорогая, могу ли я представить тебе Питера Китинга он моя правая рука.

Доминика поклонилась.

– Я очень давно хотел встретиться с вами, – сказал Китинг.

– Это интересно, – ответила Доминика. Вы, кажется, хотите быть ко мне внимательным, хотя отец предпочел бы, чтобы вы не были бы столь мягки и дипломатичны.

– Что вы имеете в виду, мисс Франкон?

– Мне кажется, что мне с самого начала следует предупредить вас, что мы с отцом не ладим. Чтобы вы не сделали неправильных выводов.

Китинг с облегчением подумал, что в ней нет ничего пугающего. Кроме контраста между словами и тоном, которым она их произносила. Он не знал, чему верить. Франкона рядом уже не было.

– Вы попросили отца представить вас, но он не должен был дать мне это заметить. Однако, если мы оба это понимаем, тогда все в порядке.

– Почему вы не думаете, что причины, заставившие меня просить вашего отца о представлении вам, могут не иметь с ним ничего общего?

– Только, пожалуйста, не говорите, что я красива и изыскана и не похожа ни на кого из ваших знакомых женщин и что вы боитесь влюбиться в меня. Вы все это в конце концов скажете, но давайте оттянем это на как можно более долгий срок. А что касается всего остального, то думаю, мы очень хорошо поладим.

– Я чувствую, что вы хотите сделать наше знакомство трудным для меня.

– Да. Разве отец вас не предупреждал?

– Предупреждал.

– Надо было послушаться его. Будьте к нему очень внимательны. Я уже столько встречала его «правых рук», что отношусь к ним весьма скептически. Но вы первый, кто задержался. И, похоже, что задержался надолго. Я много слышала о вас. Поздравляю.

– Я уже несколько лет мечтаю познакомиться с вами. Я постоянно читаю ваши статьи с таким… – Он замолчал. Он знал, что не должен был начинать разговора об этом.

– С каким? – мягко спросила Доминика.

– С таким удовольствием, – с облегчением закончил он фразу, надеясь, что она не будет продолжать разговора.

– Ах, да, – сказала она. – Моя последняя статья. Ведь это вы строили этот дом. Вы невольно стали жертвой моих редких приступов честности. Они не часто у меня бывают.

– Я последую вашему примеру и буду совершенно откровенен с вами. Не воспринимайте это как жалобу – нельзя жаловаться на критику. Но дом, построенный Халькомбом, гораздо хуже, чем тот, который вы раскритиковали вчера. Почему же вы так восхищались им? Или вам велели?

– Не льстите мне. Мне никто не может велеть. Неужели вы думаете, что кого-нибудь в нашей газете интересует, что я пишу в своей колонке о современных домах?

– Но почему же, все-таки, вы хвалили Халькомба?

– Потому что его дом – это такой ужас, что критиковать его бессмысленно. Вот я и решила расхвалить его до небес, чтобы позабавиться. И это, действительно, было смешно.

– Это ваш обычный стиль работы?

– Да. Но мою колонку никто не читает, кроме домохозяек, которые никогда не смогут позволить себе украсить свой дом со вкусом. Поэтому то, что я пишу там, не имеет значения.

– А что вам действительно нравится в архитектуре?

– Мне ничего не нравится в архитектуре.

– Вы, конечно, понимаете, что я этому не верю. Зачем же тогда вы пишете, если вам нечего сказать?

– Чтобы чем-нибудь заняться. Это занятие наименее отвратительное из всего того, что я могла бы делать. И в то же время наиболее занимательное.

– Но это не ответ!

– А другого ответа у меня нет.

– Но вам, видимо, нравится ваша работа.

– Да. Разве вы не видите?

– Знаете, я даже завидую вам. Работать в таком огромном предприятии как Пресса Вайнэнда! Самое большое газетное объединение в нашей стране, лучшие творческие силы…

– Послушайте, – сказала она, – доверительно наклоняясь к нему, -давайте я вам помогу. Если бы вы только что встретили отца, и он бы работал у Вайнэнда, это было бы как раз то, что нужно было бы сказать. Но не мне. Я ожидала, что вы мне это скажете, а я не люблю слышать от людей то, что по их ожиданиям мне понравится. Было бы гораздо интересней услышать от вас, что газеты – это отвратительная мусорная яма желтой прессы, а все работники, вместе взятые, гроша даже ломаного не стоят.

– Вы действительно так думаете о них?

– Нет. Но я не люблю людей, которые пытаются говорить то, что они думают, думаю я.

– Спасибо. Мне понадобится ваша помощь. Я никогда не встречал… О нет, нет… Это как раз то, чего вы не хотели от меня слышать. Но я действительно восхищаюсь Гейлом Вайнэндом. Я всегда мечтал с ним познакомиться. Какой он? Что он за человек?

– Не знаю. Я никогда с ним не встречалась

– Не встречались?

– Нет.

– А я слышал, что он очень интересный мужчина.

– Несомненно. Когда у меня будет настроение для какой-нибудь декадентской выходки, я может быть постараюсь с ним встретиться.

– А Тухи вы знаете?

– О, – сказала она, и он увидел в её глазах ту жестокость, которую заметил раньше. Но тон ей был также притворно весел. – Конечно, я знаю Элсворса Тухи! Он изумителен! Я всегда очень люблю с ним беседовать. Он совершенно потрясающий подлец!

– Ну что вы, мисс Франкон! Вы первый человек, кто…

– Я не хотела вас шокировать. Я действительно так думаю, я просто восхищаюсь им. Он исключительно цельный человек. Совершенство в своем роде. А ведь не так часто встречаешь совершенство в том или ином роде, не правда ли? Все другие так незакончены, состоят из многих разных частей. Но не Тухи. Он монолит. Иногда, когда я бываю зла на весь мир, я утешаю себя мыслью: ничего, мир сполна получит все, что ему причитается, потому что есть на свете Элсворс Тухи. Я буду отомщена!

– А за что вы хотите быть отомщенной?

Она внимательно посмотрела на него, её глаза были мягкими и ясными.

– Это очень умное замечание. Первая ваша умная мысль за весь вечер.

– Почему?

– Вы знали, что выбрать из всей той чепухи, которую я вам наговорила. Мне придется ответить вам. Мне хочется быть отомщенной за тот факт, что у меня нет ничего, за что бы мне надо было мстить… А теперь вернемся в Элсворсу Тухи.