Проходя по вокзалу, Илья видел, конечно, необъяснимое обилие ремонтных рабочих, часть из которых бестолково и лениво ковырялась в стенах, а часть откровенно дремала, прислонясь к этим же стенам. Хотя Илья и не считал себя крутым аналитиком, но уж совсем тупым бы он себя тоже не назвал бы. К тому же с интуицией у него тоже было все в порядке. Развитая была интуиция. Она-то и подсказала ему обратить внимание на этих рабочих. А элементарная логика подсказала, что не будет никто тратить деньги на рабочих, которые еле-еле ковыряются вместо того, чтобы работать. Подсадные рабочие, ментовские. Что это у них за агрегаты такие интересные по залам расставлены?

Илья насчитал «рабочих» больше двух десятков. И все это на одного Ивана? Ни хрена себе, вот это они его уважают! Гораздо больше, чем мы, хмыкнул про себя Илья. Он, сука, конечно, боец. Но и не таких обламывали. Не сможет один человек победить Союз Киллеров. Не сможет. Надорвется.

А менты, что ж, они не помеха. Нас не трогают, и хрен с ними. А если Ивана ненароком завалят, тоже хорошо, нам мороки меньше.

«Союзнички, – хмыкнул Илья. – Всех вас прижучим, придет время...»

...Иван проснулся от настойчивого запаха духов, который лез ему прямо в ноздри. Он вряд ли бы сумел отличить «Boucheron» от «Dolce & Gabbana», а среди «Salvador Dali» почувствовать разницу между «Laguna» и «Dalissime», но аромат духов его чем-то взволновал, о чем-то напомнил, что-то туманное и очень приятное мелькнуло в голове, отдалось в пояснице и вызвало слабое напряжение в паху.

Иван повернул голову в сторону запаха и сначала увидел обнаженную женщину, спящую на его правом плече, а затем и почувствовал ее тело своим телом. Он сам оказался тоже обнаженным, что его немало удивило.

Почти так же удивило его, что он не чувствует никакой опасности. Он помнил, что опасность должна быть, что забывать о ней нельзя, что опасно не помнить про опасность... Но, однако же, не чувствовал ее, если бы мог себя на этом поймать, то еще сильней удивился бы, тут же забыв про нее.

Не было никакой опасности, была женщина, спящая на его плече, и она вызывала его интерес. Нет, не желание, а именно интерес. Он осторожно вытащил руку из под ее головы и сел на кровати. В своей левой руке он обнаружил пистолет.

Женщина не проснулась, а только пошевелила головой, устраивая ее поудобнее на подушке, слегка почмокала губами, сглатывая скопившуюся во рту слюну. Затем она потянулась, расправляя затекшие ноги, повернулась на спину, длинными ногтями поскребла волосы на лобке и, взяв себя правой рукой за левую грудь, успокоилась и задышала ровно и медленно.

Иван встал и начал одеваться, разглядывая лежащую перед ним на спине женщину. Фигура у нее была чуть полновата, но тем не менее привлекала, притягивала взгляд Ивана. Округлые плечи делали ее подчеркнуто женственной. Резко обозначенная линия талии переходила в ярко выраженные бедра, крутизна и упругость которых необъяснимо влекли Ивана. Он чувствовал в них какую-то демонстративную двойственность. Он не мог оторвать взгляда от линии перехода от талии к бедрам и ощущал не в теле женщины, а именно в этой линии, в форме тела, какую-то тайну. Черный треугольник лобка, тщательно выбритый по бокам и кудрявившийся густыми волосами в центре, почему-то ничем не напоминал Ивану о близости к влагалищу. Раздваивавшихся половых губ не было видно, и их как бы не существовало в восприятии Ивана. У этой женщины не было влагалища. У нее было просто женское тело, на которое приятно было смотреть.

Иван одевался машинально, не думая о том, что делает. В его голове сработала какая-то вложенная туда помимо воли программа, которой он подчинялся, не рассуждая. Он хотел бы остаться и продолжать смотреть на спящую женщину, потому, что это было поразительное для него видение. Он видел женщин в постели, но они всегда лежали с раздвинутыми ногами, и приподнятым, беспокойно ерзающим тазом, готовые втянуть его в свое влагалище, всосать в себя его плоть. И он боролся с ними в постели, побеждал их своими руками и своим членом. Они были привлекательны только как соперники. Не соперницы, а именно соперники Ивана. Враги. Он видел и мертвых женщин, но те были не привлекательны вообще. Это была мертвая, разлагающаяся плоть.

Иван сейчас не мог бы сказать, Куда он собирается, что ему нужно сделать, куда нужно идти, но ясно чувствовал: идти куда-то нужно и сделать что-то он обязан. Он должен выполнить то, что решил выполнить. Должен победить, потому, что побеждал всегда.

Иван оделся. Его пистолет был на месте, но чего-то еще не хватало. Иван оглянулся, увидел на тумбочке у кровати пять пистолетов, забранных им у убитых охотников. Он секунду смотрел на них, но брать с собой не стал.

Иван нагнулся, положил руку на бедро женщины. Она открыла глаза, без всякого испуга спокойно посмотрела на него и улыбнулась. Она потянулась, провела правой рукой по соскам тугих продолговатых грудей, по упругому животу, лобку, ногам. Ее тело явно нравилось ей, само его существование доставляло ей удовольствие. И еще Иван видел, что ей приятно то, что он на нее смотрит. Ему тоже было приятно на нее смотреть. Потому, что от нее не исходило агрессии.

Иван тут же вспомнил, что сегодня четверг и посмотрел на часы. О женщине он уже почти забыл, хотя отвел от нее взгляд лишь секунду назад. На часах было 19-40.

– Я ухожу, – сказал Иван. – Спасибо. Я хорошо отдохнул.

Иван подумал, что говорит очень непривычные для себя слова. Вернее тон, каким он это говорил, был непривычным. Ему было приятно произносить эту фразу: «Я хорошо отдохнул». Наверное потому, что последние года два он вообще не отдыхал от чего-то, что вошло в его жизнь в Чечне. Или еще раньше Чечни. От чего-то, заставляющего ненавидеть весь мир и всех людей, быть агрессивным, убивать и чувствовать наслаждение от смерти. Эта фраза давала какую-то свободу, хотя Иван не мог бы сказать какую и от чего.

Он сделал шаг к двери.

– Подождите, – сказала женщина.

Она села на постели, подогнув под себя по-турецки ноги. Беспокойная агрессивная щель ниже ее лобка раздвинулась, открыв темно-красное отверстие, но Иван по-прежнему не ощущал исходящей от нее опасности. Скорее всего потому, что ее от женщины не исходило.

– А это? – она показала подбородком на тумбочку с пистолетами.

– Я вернусь за ними, – сказал Иван и вышел.

Когда Иван вышел, Надю, почему-то охватило сильное волнение. Она откинулась назад на постель, сжала руками груди и напряженно прислушивалась к звукам квартиры.

Вот шаги Ивана медленно удаляются от ее комнаты. Вот он поравнялся с комнатой матери. Надя услышала, что шаги остановились, и сердце ее провалилось куда-то в живот и еще дальше в пах. Она сейчас хотела его так сильно, что казалось, кончила бы от одного его взгляда. Такого, как тогда в метро.

Скрипнула дверь в комнату матери. Надя застонала и почувствовала сладкую волну, разливающуюся из паха по всему телу и яркой вспышкой сверкающей в мозгу...

Когда Иван вышел из комнаты, он даже не думал заходить в комнату к больной старухе. Но его чуткое тренированное ухо уловило слово, которое заставило его напрячься, еще сильнее прислушаться и, в конце концов, остановиться у двери старухиной комнаты.

– Смерть... – доносился до Ивана свистящий шепот. – Смерть ходит... Стоит за дверью... Заходи... Устала ждать... Заходи...

Иван открыл дверь, которая едва слышно скрипнула. Старуха лежала, глядя в потолок, иссохшие губы шевелились, издавая бессвязные звуки, которые иногда складывались во вполне различимые слова.

– Устала... Болит внутри... Смерть... Устала ждать... Заходи...

Иван слушал старуху, ни о чем не думая, ничего не испытывая. Он вспоминал взгляд обнаженной женщины в соседней комнате и, кажется, понимал, зачем он зашел в комнату старухи. Зашел, потому, что его звали. Просили у него милостыню...

– Болит все... Болит... Устала ждать...

Иван подошел к ней ближе. Старуха по-прежнему смотрела в потолок. Ивана она не видела.